Привычка убивать - Лев Пучков

— Не потакай! — сурово прикрикнул Рудин на Борьку. — Раз спустишь, другой — они потом на шею сядут. Жестче! Ты главный, а не наоборот. Ну-ка, еще разок…

Рудин с Борькой тренировали псов на огромной лужайке перед домом. Черные ризеншнауцеры — молодые лохмомордые отродья — даром что рожи тупые и глаз не видно, прекрасно разбираются в имеющем место порядке вещей и все время стараются обратить его себе на пользу. Рудина они побаиваются и уважают, он вожак их маленькой стаи, безусловный лидер, который при случае может и задницу надрать. Алису любят всей душой и невыносимо ревнуют к Рудину, но вслух высказываться по этому поводу не смеют — за такие высказывания можно моментально схлопотать по первое число. А Борьку воспринимают как ровесника — и относятся к нему с соответствующим легкомыслием.

В настоящий момент Рудин сидел на траве, скрестив ноги, и наблюдал, а Борька бросал два апорта — крепкие суковатые палки, — которые положено принести кратчайшим путем, положить у ног хозяина и ждать дальнейших указаний. Шнауцеры кратчайшим путем не желали: схватив апорты, выписывали кренделя по лужайке, шарахаясь друг от дружки, подбегали к апортировщику и тотчас же отскакивали от него, приглашая погоняться за ними и отобрать палки в равной борьбе. С точки зрения собачьей педагогики, это было недопустимо, но Борька повышать голос и вообще проявлять строгость не желал, а с азартом принимался бегать за шустрыми бестиями и таким образом устраивал невыносимый воспитательный бардак. Между тем псы прекрасно умели выполнять все как положено, без кривляний и выкрутасов, — но только тогда, когда ими командовал лидер.

Рудин поставил целью этот маленький бордельеро порушить и привить своенравным образинам установку на безусловное послушание маленького хозяина. Времена нонче больно суровые. Может случиться и так, что в какой-то момент Рудина не будет рядом с Алисой и Борькой. Тогда собачья пара станет единственной защитой для матери с сыном и их безопасность будет зависеть от того, насколько послушно поведут себя псы в случае обострения ситуации…

— Давай-давай! Ты хозяин, покажи свою власть! Не стесняйся!

Борька изучающе глянул на вожака, понял — надо. С сожалением похлопав пушистыми ресницами, набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул ломким басом:

— Ко мне, блин! Рядом!!!

Шнауцеры встопорщили резаные уши, опасливо покосились на восседавшего в сторонке Рудина — все понимают, хитрющие отродья! — и, послушно подбежав к младшому хозяину, положили апорты у его ног. И сели по бокам, рядышком, все так же косясь в сторону наиглавнейшего. Нет, не воспринимают они Борьку как хозяина. Подчиняются исключительно в силу того, что страшилка рядом. Нет установки.

— Плохо, — констатировал Рудин. — Баловаться с ними будешь после тренировки — когда подашь команду «гулять». Посерьезнее, пожалуйста. А то мы этак испортим хороших служак — потом поздно будет локти кусать. Давай — работай!

Борька взъерошил непослушную челку — мамин жест, — подхватил апорты и начал работать, скорчив страхолюжную гримасу: мол, сейчас я вам задам, мешки с костями!

Рудина «мамин жест» мгновенно вверг в состояние светлой грусти, одолевающей сурового воина последние несколько дней. Отпустив взглядом Борьку и псов, он невольно повернул голову к особняку и уставился на три окна, располагавшихся с краю, на втором этаже. Алиса сейчас там, сидит, как обычно, за столом и читает старинные книги, написанные на чужих языках. Ах, Алиса, как бы нам встретиться… Ах, Алиса, золотце мое! Выгляни в оконце, посмотри на своего верного пса, который тоскует по тебе. Все отдам, не пожалею буйну голову… Какого черта, в конце концов?! Он, что ли, виноват во всех этих неурядицах последнего месяца?

«Судьба…» — как говорит Евдокимов. За что же отдалять-то? Обидно — до слез…

«Попробую сегодня еще разок, — решил Рудин, волевым усилием отводя взгляд от окон, за которыми пребывало в тяжкой меланхолии любимое существо. — Нет — я понимаю, траур и все такое… Но неделя уже прошла, пора бы и перебеситься! Мегера. Сатрапиха. А вот пойду и повешусь — посмотрим тогда, как вы попляшете, миледи. Или с крыши спрыгну и буду всю жизнь парализованный лежать. Жалко вам будет меня — слезами изойдете, блин! Да, кстати…»

— Борька! При подаче команды слово «блин» совсем неуместно! Ты меня понял, нет? Не засоряй команды словесным мусором! Никаких блинов, блин… Тьфу!

Борька обернулся, озорно сверкнул глазенками и вроде бы с пониманием кивнул — ясно, мол, чего уж тут, блин, — никаких блинов. Хи-хи…

«Так вот, — продолжал заниматься самоистязанием Рудин. — С крыши прыгну, паралитиком стану — типа, как Гриша Толхаев. Буду только мычать и верзать под себя. А вы, миледи, будете меня мыть, таскать судно и кормить с ложечки… И никакой любви! В смысле — плотской. Найдете себе молоденького да писюкастого… Тьфу, зараза! Нет, не буду прыгать — не дождетесь. И стреляться не стану — и без того кое-где целый батальон нехороших товарищей сидит и слюни пускает: как бы отловить Пса да изничтожить любым доступным способом… А лучше пойду и загрызусь собаками. Ха! Вот это будет номер! Директор Школы консервативной дрессуры покончил жизнь самоубийством посредством самоличного загрызания собственными же псами! Ха! М-м-м…»

Рудин вдруг вспомнил кое-что насчет «загрызания» и мгновенно осекся. Крякнул досадливо, поднялся с пожухлой травы, прибитой первыми заморозками, и пошел помогать маленькому дрессировщику: вредные шнауцеры, быстро смекнув, что страшилка отвлекся, опять принялись за свое и мотали Борьку по всей поляне, то и дело роняя апорты и радостно взвизгивая от избытка молодой кипучей энергии…

Кстати, пока они там резвятся, давайте я кратко познакомлю тех, кто не в курсе предыдущих событий, с тремя поименованными выше особами. С ризеншнауцерами знакомить не буду: сами видели, умненькие своенравные создания, слегка запущенные в педагогическом плане — не Рудин их воспитывал, увы, — но вполне приличные служаки и отменные бойцы. Зубы у них — я те дам! Однажды эти зубы спасли Рудину жизнь. Только он не знает теперь, радоваться ему этому или не стоит. Больно дорогой ценой приходится платить за такое спасение. Однако об этом несколько позже. Пока же — прошу любить и жаловать:

Сергей Николаевич Рудин, пенсионер внутренних войск, старший прапорщик в отставке, тридцати восьми лет от роду, рост — 175, вес — 75 кг. При ходьбе слегка прихрамывает на правую ногу, которая на три сантиметра короче левой — последствие тяжелого ранения трехгодичной давности. Профессиональный кинолог, всю свою сознательную жизнь посвятил изучению и воспитанию собак, в Белогорской области и далеко за ее пределами известен как великолепный знаток собачьей психологии и ас дрессуры.

Неглиже Рудин выглядит как сильно перетренированный Аполлон: ни капельки жира, сухие рельефные мышцы, свидетельствующие о потенциальной мощи их обладателя, — хоть анатомический атлас пиши. Впечатление несколько портят два страшных шрама: чуть поменьше — под правой ключицей, и несколько больше — на верхней четверти правой лопатки, которые почему-то не желают загорать и зловещими чужеродными пятнами белеют на бронзовом теле атлета. Шрамы Рудин получил на одной из войн последних двух десятилетий уходящего века — он успел поучаствовать практически в каждой из них. О природе происхождения шрамов рассказывать не желает — это его маленькая тайна, которой он почему-то стыдится. Коллеги по Школе и близкие знакомые зовут его просто — Пес, и он на это не обижается. Это не ругательство — такова боевая кличка Рудина, под которой он в последние годы службы числился в специальном учетном реестре БЧС[6] войск. Вот такой славный парень — ближе мы познакомимся с ним по ходу повествования.

Теперь прекрасная дама, что добровольно заточилась в библиотеке. Алиса Рудольфовна Сергеева — любимая женщина Рудина, можно сказать с полным основанием: самый дорогой для Пса человек в этом мире. 35 лет от роду, жительница Белогорска. Золотоволосая красавица с великолепной фигурой, сильными стройными ногами и безукоризненным бюстом. Глаза зеленые, загадочные — глянешь, утонешь. Нет, лучше не экспериментировать — Рудин моментально отобьет охоту таким вот соглядатайством заниматься. А кроме шуток — Алиса просто прелесть. По ряду причин тщательно маскирует природой даденные достоинства: носит массивные роговые очки, джинсовый комбез безразмерный, скрадывающий фигуру, ходит валкой утиной походкой и от всех этих ухищрений умудряется выглядеть старой закомплексованной девой. Воспитывает сына Борьку — хулиганистое симпатичное существо одиннадцати лет — это тот самый типус, что сейчас развлекается с ризенами на лужайке под бдительным присмотром Рудина. До недавнего времени была преподавателем романо-германского факультета Белогорского государственного университета и, помимо Рудина, поддерживала отношения с престарелой матерью, которая живет в небольшом селе, километрах в сорока от Белогорска, а также с сестрой Алиной, которая жила черт знает где. Прекрасная дама проживала в двухкомнатной хрущобе, полученной от университета лет восемь назад. Алиса в совершенстве владеет тремя языками: итальянским, немецким и французским, — с детства увлекалась постижением тайн чуждой речи. Зарплату в университете платили мизерную — знаете, наверное, как государство любит преподавательский состав высшей школы. Желая улучшить свое финансовое положение, Алиса делала технические переводы для нескольких фирм и таким образом довольно сносно зарабатывала на жизнь, получая почти в два раза больше, чем за свой педагогический труд. Эта «левая» работа отнимала много времени и делала такое понятие, как «личная жизнь», абстрактной величиной. Но Алиса привыкла — личная жизнь, собственно, ей была не так уж и необходима. Зато они с сыном хорошо питались, не ходили в обдергаловке доперестроечного пошива, как остальные обитатели хрущоб, и, кроме того, помогали родителям. Вот вам прекрасная дама. Кстати, кое-кого может насторожить изобилующее в представлении прошедшее время. Почему «была», «поддерживала» и так далее? Извольте: сейчас все это кануло в Лету. Университет, работа, сестра, благополучное житие.