Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин

Рабочие уселись на брусьях клеток, обсуждали наше детище, давали советы.

Боцман в нужный момент подталкивал машину плечом, и она двигалась дальше. За рулем, сияющий и гордый, сидел Владимир Иванович. Плотники бросили работу на соседнем доке и пришли посмотреть на чудище, несущее им освобождение. Сидорчук прыгал от восторга.

Наконец настал торжественный день, мы подняли в док плавбазу «Александр Матросов», и на планерке я сказал:

— Правый борт будут обслуживать самоходные леса!

— Молодец, Андреевич, молодец, — сказал Тепнин, — я давно говорил: стоит только хорошенько подумать, и все будет в порядке.

А утром на док пришли маляры. Моросил мелкий неперестающий дождь. Маляры сбились в кучу, спрятались от дождя в доковой нише, наладили свои турбинки, потом позвали меня. Я спустился.

— А где же леса? — спросил мастер маляров Васильев.

— Теперь не надо лесов, — ответил я, — видишь эту машину? Садитесь на нее, влезайте на площадки и двигайтесь вдоль судна, ясно?

Васильев обошел машину со всех сторон, сел за руль, я включил турбинку, и машина двинулась.

Поначалу малярам это понравилось, на самоходке они начали ездить вдоль борта судна. Через два часа шум турбинок подозрительно смолк.

Маляры в куртках, заляпанных краской, с лицами, покрытыми ржавчиной, скалили белые зубы и проклинали самоходные леса.

Когда я подошел, они на минуту замолкли, а потом обрушились на меня.

На деревянных лесах они передвигались свободно, а теперь им приходилось возиться с нашей машиной: одному сидеть на руле, другому включать воздух, а они сдельщики — им каждая минута дорога.

— Ладно, — сказал я, — на вождение машины и ее подключение я дам работников дока.

На диспетчерском совещании Тепнин сказал мне:

— Не имела баба хлопот, купила порося, проявила инициативу!

И вот сегодня опять эти леса. Я устал от упреков, но мой помощник не унывает, он упрямо продолжает таскать из гаража детали для второй самоходки.

Я успел побывать на «Загорске». Подключили на судно пар. Пришел Шкворев, его назначили на это судно строителем. Мы спустились вниз, чтобы организовать работу. Ребята наши заканчивали леса в корме, с криками поднимали они здоровенные штаги.

Хотелось бы невидимкой проскользнуть мимо них, но, увы, боцман заметил меня.

— Где плотники? Сидорчук где? Спит, наверное, на втором доке. Вы их пошевелите, Андреевич!

— Давайте с одного борта все-таки самоходку пустим, — предложил я Шквореву.

— Что ты, ни в коем случае — сорвем работы!

— Но ведь вы же соавтор, это же наше общее детище.

— Вы меня не впутывайте, у меня сроки сжатые, всего неделя.

— Ох и иуда же ты, Шкворев, — не выдержал я.

— Чудак, — ухмыльнулся он, — чего мельтешиться, деньги за рацпредложение мы получили, чего еще надо! Сдай самоходку в металлолом — и порядок!

Чтобы не наговорить грубостей, я ушел от Шкворева под днище судна.

Вечером бригадир плотников Сидорчук не поздоровался со мной. Я окликнул его, он потоптался на месте, сунул единственную руку в карман и, сплюнув сквозь зубы, буркнул:

— Эх ты, новатор!

Оказалось, что из-за моих лесов сокращают плотников. Я готов был провалиться сквозь землю.

— Вот так, — сказал он, — заварили кашу, куда я теперь людей дену? И ребята все как на подбор!

После работы говорили обо всем с Владимиром Ивановичем и Виктором. Сигов был настроен бодро.

— Вы, Андреевич, только носа не вешайте! Одного леса экономию дадим — на целый год хватит! Машины надо делать, иначе грош нам цена! Тепнина я возьму на себя, чтоб он палки в колеса не совал.

— Пойду я, — сказал мой помощник, — закреплю нашу самоходку цепью.

К обеду мы закончили леса, и док наполнился жужжанием турбинок. Столбы оранжевой пыли от счищаемой ржавчины поднимались над доком, солнце казалось сквозь их пелену маленьким и тусклым.

Весь день меня преследовал шум. Никуда от него не денешься. Даже при плотно завинченном иллюминаторе внутрь каюты проникает треск сварки и грохот кувалд, а когда сверху по палубе идет кран, все ходит ходуном. Да и в каюте долго не просидишь. Докмейстер нужен то тут, то там — бежишь вверх, вниз, под днище, опять наверх, вниз, в моторное отделение, и так весь день.

К вечеру поднялся ветер, док раскачивало и то отжимало от пирса, то с силой надвигало на палы; вода, врываясь в ниши, смешивалась с пылью и превращалась в липкую жижу. Меня позвали на пирс. Там стояли Тепнин и заместитель главного инженера Курагин. Мне не хотелось спускаться вниз, а им — подниматься в док. Мы объяснялись жестами.

Курагин, казавшийся рядом с Тепниным особенно большим, пытался перекричать вой турбинок.

— Воздуха, воздуха мало! — кричал он. — Дай давление, компрессор запускай!

Он вращал рукой, как будто заводил машину. Тепнина совсем не было слышно.

— Дядя Федя еще не пришел, не пришел, некому на компрессоре стоять, некому! — пытался объяснить я.

Тепнин показал руками, как набирают номер телефона, и я пошел в пульт ждать звонка.

Дядя Федя, дежурный по доку, уже сидел на диване и чистил мерную линейку. Он, как обычно, пришел на час раньше. У него короткая челка, как у мальчика, и глубоко спрятанные голубые глаза, а лицо сморщенное, острые скулы обтянуты желтой кожей. Он никогда не сидит без дела. И сейчас, не отрываясь от работы, курит крепкие «армейские» сигареты, даже дым от которых кружит голову.

Всех рабочих старше пятидесяти, если их уважают, у нас называют дядями: дядя Ваня, дядя Саша, дядя Федя. Только Пастухова зовут Шмагой, потому что он такой же шалопут, каким был в молодости. По вечерам, когда засыпает наш поселок, Пастухов с затрепанной гармошкой на плече появляется у магазина. Я выхожу на балкон и вижу, как он шатается, как тяжесть гармошки сгибает его, а он своим хриплым голосом помогает осипшим мехам. Его не называют «дядя Саша», и он часто жалуется Федору Петровичу:

— Ну, скажи, почему я Шмага?

Дядя Федя без дела сидеть не может, вечно что-нибудь чистит, собирает, подвинчивает. Он не любит, чтобы каждый звал его дядей Федей, тот, кто хочет, чтобы он что-то сделал, обращается к нему не иначе как «Федор Петровича.

Он выглядит старше своих лет, и даже короткая челка не молодит его. И может быть, оттого, что все принимает близко к сердцу, морщины не оставили на его лице гладких мест.

— Здравствуйте, Федор Петрович, — говорю я, — что, решили замеры сделать?

— Да, надо проверить, не доверяю я Пастухову, большой он фантазер.

— Компрессор придется погонять. Судно и во вторую смену чистить будут.

— Да, вечером давление падает, — соглашается он и вынимает из сумки приготовленную на ночь еду в целлофановых пакетах.

С дядей Федей у