Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин

Морское притяжение

Рассказы и повести Олега Глушкина характерны открытым чувством жизни, верой в нравственную основу ее начал, профессиональным знанием материала. Молодой прозаик прошел свой путь, путь накопления жизненного опыта и литературной учебы. Он работал докмейстером, поднимал суда и ремонтировал их в доках, выходил на борту рыбопромысловых траулеров в Атлантику. Морские дороги приносили сюжеты, давали основу для творчества, давали право писать о море.

Олегу Глушкину свойственна горячая привязанность к судьбам своих героев, вместе с ними он ищет точки приложения душевной энергии, в его прозе чувствуется компетентность во всем, что касается быта и жизни рыбаков и судоремонтников. Основное — и для него, и для его героев — это дело, которому они служат, это живые, сегодняшние проблемы.

Он пишет о человеке труда, пишет вдумчиво, находит верную тональность повествования, строго передает факты. И становятся близкими и понятными и молодой докмейстер, постигающий азы производства, и корабельный инженер, совершающий свой первый рейс. Он находит внутренние конфликты в казалось бы обычных, повседневных ситуациях, и тогда промысловые будни, жизнь порта открываются перед читателем новыми гранями, показывают, как в век НТР изменяются взаимоотношения, как проявляются во взаимодействии друг с другом человеческие характеры.

Олег Глушкин участник I Всесоюзного совещания писателей-маринистов, проведенного в 1980 году.

Юрий ИВАНОВ

ВСЕГО ОДИН РЕЙС

Повесть

Судовые двигатели работали на полную мощность, но траулер не двигался с места, видно, опять какая-то задержка.

Хотелось спать, но я решил дождаться момента отхода. Сейчас, когда все свершилось, сомнения подступали ко мне. Я думал о том, как пройдет мой первый рейс, как примет меня экипаж, не буду ли лишним человеком на судне, человеком из конторы. Вспомнились все мытарства, которые пришлось преодолеть, чтобы попасть на судно, когда оформлялся наставником.

Начальник управления Иван Сергеевич до последнего дня ждал моего отказа и даже, когда мы прощались на пирсе, спросил:

— Не раздумали, Виктор?

— Еще два-три года — и будет поздно, — сказал я.

— Что ж, давайте. Для меня это уже исключено.

И я заметил тоску в его глазах, которые всегда казались бесцветными и холодными. Я еще долго смотрел ему вслед, когда он шел ссутулившись к машине.

В конторе так и не поняли, почему я ушел с должности начальника отдела и перевелся в плавсостав.

Даже жена отнеслась к моей затее скептически. Два часа назад мы простились у проходной порта. Она вырвалась всего на полчаса и должна была вернуться в лабораторию. Шел колкий, холодный дождь, она промокла насквозь, и мне все не удавалось посадить ее в такси.

— Господи, — сказала Лена, — ты совершенно ни к чему не приспособлен. Как ты будешь там? Типичный береговой человек!

Ей наконец удалось втиснуться в машину, и шофер нетерпеливо поглядывал на меня, ожидая, когда я захлопну дверцу. А я не слушал ее и только видел большие серые глаза, как тогда, три года назад, в день нашей первой встречи.

Под утро я забылся беспокойным сном, а когда проснулся, сразу почувствовал, что мы уже идем, и бросился к иллюминатору. Пенные барашки волн расходились вдоль бортов. Когда рассвело, я различил вдали синеватую полоску земли. Берег отдалялся, растворяясь в тумане.

Я накинул куртку и побрел по пустому коридору. Тускло светили зеленоватые плафоны. Двери кают были закрыты, и казалось, все покинули судно. Наконец я услышал фырканье и плеск воды и вышел на эти звуки к растворенной каюте старшего механика. «Дед» умывался, мускулы вздрагивали на его широкой спине.

— Привет наставникам, — сказал он, — проходи.

Я примостился в углу длинного зеленого дивана и закурил. Стармех растирал тело мохнатым полотенцем.

— Ругались вчера до поздней ночи, — сказал он, — а четырех матросов так и не дали. Обещают в море дослать. А те, что есть, — тоже не матросы. Они и море-то первый раз увидели.

— Хочу взять у вас документацию, — сказал я.

— Успеете, прежде надо позавтракать.

В кают-компанию мы пришли первыми. Черноволосая полная буфетчица в белом фартуке накрывала на стол. На берегу по утрам я долгие годы привык ограничивать завтрак стаканом чая с бутербродом и сейчас с трудом одолел плов с солеными помидорами. Постепенно кают-компания заполнялась людьми, они вежливо здоровались, желали приятного аппетита и были так любезны, как будто сходились на официальный прием. Почти никого из них я не знал, и они, видимо, пока еще не догадывались, кто я.

Капитанское место пустовало, не было и штурманов. Мы уже принялись за компот, когда вошел и двинулся через узкий проход скуластый полноватый человек с бурым, морщинистым лицом. Он поздоровался, и со всех сторон заулыбались, закивали, а стармех привстал, протянул длинную руку, отодвигая кресло, мешающее пройти.

Когда мы вышли на палубу, я спросил у стармеха, кто это.

— Не знаете? — удивился он. — Ковров! Константин Иванович Ковров! Наш старший помощник.

— Вот здорово! — обрадовался я.

Странно, как я его сразу не узнал, ведь несколько раз видел, когда он сидел в президиумах на наших собраниях. У меня плохая память на лица, в конторском круговороте их столько мелькает вокруг — одни приходят из рейса, другие уходят, все спешат, все на ходу, со всех сторон бумаги, — и за этим мельтешением порой не успеваешь вглядеться в человека.

— А почему он старпомом пошел? Все-таки капитан с именем… — спросил я.

— Сейчас не смотрят, что ловить умеешь, образования нет — и салют, — ответил стармех.

После завтрака боцман выдал мне тужурку, резиновые сапоги и настоящий морской свитер грубой вязки. Боцман Эдик Глебов оказался моим знакомым, и я очень ему обрадовался. Два года назад он работал экономистом в конторе. Правда, сейчас его было трудно узнать. На голове лихо сидел берет с кокардой, на ногах — огромные сапоги, брезентовую куртку опоясывал широкий ремень, к нему прикреплены два ножа и свайка.

— Свитер в самый раз, — сказал он. — Если что надо, тебе все могу достать.

Я спросил, когда начнутся судовые работы.

— Сегодня работать никто не будет, люди еще не оклемались, — сказал он.

Потом я взял у стармеха документацию — пухлые папки в кожаных переплетах. Стармех с добродушной улыбкой смотрел, как я тащусь по палубе, с трудом удерживая кипы чертежей.

Белые барашки усеяли воду, слегка покачивает, но все говорят, что погода нас балует. Барашки — это еще не волны. Я смотрел на них и думал, как перенесу настоящую качку. Ведь не станешь каждому объяснять, что идешь в