Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин

рукой капитан Коврову. Судно накренилось на вираже. Мы разворачиваемся к тому месту, откуда начали траление, чтобы повторить удачный путь.

Сейчас не до разговоров, матросы бегут вниз в рыбцех.

В рыбцехе, кроме рабочей смены, которая заняла свои места, собрались все, свободные от вахты. Обработчики в чистых желтых фартуках, рукава засучены, белые перчатки.

Рыба заблестела на желтых лентах транспортеров, забилась, все пришло в движение.

Боцман подошел ко мне, в руках у него желтая узкая рыбина.

— Смотри, кошачья акула!

Действительно, копия акулы, только в миниатюре. Кожа у нее шершавая, как наждачная бумага.

Технолог Федотыч, высокий, в шерстяном спортивном костюме и в тапочках, оглядел цех, посмотрел на боцмана и крикнул:

— А ну, давай, лишние, вали отсюда!

Молча наблюдал стармех за работой аппаратчиков, он смотрел, чтобы не ломали задвижки на противнях. Рядом с ним на решетке сидел Антон, положив на плечо, как винтовку, большой гаечный ключ.

В этот первый день мы все время отлично тралили. Но не ладилось с заморозкой: заедали морозильные аппараты.

Мы с Антоном из наблюдателей быстро превратились в рабочих, причем самых перегруженных. Антон вспотел сразу, я тоже запарился и скинул свитер. Стармех не выходил из цеха и в нужный момент всегда оказывался рядом, как бы случайно держа в руках ключ, именно такой, какой надо, именно тот, который мы никак не могли найти.

Бесконечным потоком ползла по транспортерам серебристая вздрагивающая рыба. В углу у шнека складывали здоровенных, похожих на бревна рыбин — треску и сайду. Изо рта, как красные мячики, торчали пузыри.

Шкерщики, ловко орудуя самодельными ножами, отрезали рыбинам головы, вспарывали брюхо, разделывали на красные дымящиеся пласты — филейчики.

Прошло два часа, и появились из аппаратов первые противни с замороженной рыбой, спрессованные брикеты поползли на транспортерах к глазировке, где покрывались прозрачной, как стекло, коркой льда.

Ловкие, как фокусники, упаковщики раздвигали заготовки картонных коробов, натягивали на них рубашки, обвязывали бечевой и швыряли короба с рыбой на транспортер. Делали они это легко, играючи, и Антон сказал:

— Давай, парни, навались, рыба сама идет!

На упаковке сошлись Федотыч и Вася Кротов. Матросы полукругом замерли около них. Технолог схватил замороженный брикет и швырнул на палубу, брикет развалился, технолог схватил второй, третий.

— Ну, ну, давай, еще давай! — кричит Вася Кротов.

— Смеешься, смеешься, на! На! Где холод? Где? Парни, он нас хочет без денег оставить!

— Ну объясни ты этому долбаку, — сказал Вася Кротов, обращаясь ко мне, — объясни, что цикл надо увеличить, господи, откуда их берут таких?! Понятие хоть есть у него, что такое холод?

— А что твой наставник понимает?

— Успокойтесь, — сказал стармех, — что с вами в конце рейса будет, нервы поберегите!

— Да не мешайтесь вы здесь! Не базарьте! — сказал рыбмастер. — По местам, быстро по местам! — кричит он на матросов.

В первые десять дней нам здорово везло. Были забиты два трюма, и аппараты ни минуты не стояли без рыбы, а мы вытащили еще полный трал. Рыбы, сжатые ячеей, задыхались, выпучив глаза. Дель вспороли сбоку через шворку, и потекла рыба. Я видел вокруг суда, расцвеченные огнями, на малом ходу они бороздили банку на параллельных курсах. Они шли с тралами.

Ночью мне снились полные тралы и тысячи рыбьих глаз, пялящихся сквозь ячею: крупные, блестящие, как металлические шайбы, — путассу, желтые выпученные — сайды, изумрудные квадраты — кошачьих акул; глаза, глаза — испуганные, выпяченные, вылезающие из орбит.

Вчера, когда мы пошли ужинать, рефмеханик Вася Кротов сказал:

— Капитан рвется к славе, первый раз поставили, вот ему и хочется сразу рекорда!

— Не шуми, — сказал стармех, — рыбу распугаешь.

Кончились штилевые дни, темная поверхность моря вздрагивает и перекатывается. Нескольких матросов в цехе укачало, но говорят, что это еще сносная болтанка и погода нас балует.

— Надо было на берегу думать, набрали сопляков, — бурчит старпом.

Я чувствую себя нормально, но мне много легче по сравнению с матросами, у которых работу сменяет сон, восемь через восемь — таков распорядок смен. Хорош бы я был, отстояв пару смен в цеху или в мукомолке, где пахнет так, что матросы все время закрывают люк, ведущий туда…

Вдобавок к качке у нас прорвало аммиак, аммиаком заполнены батареи морозильных камер, его испарение и дает холод для морозилок. Случилось это утром, в рыбцех прибежал машинист-холодильщик — огромный, в ватнике, покрытом инеем, в противогазе, он бежал по цеху тяжело, как будто плыл из последних сил.

Он сорвал противогаз и закричал:

— Парни, давай быстро из цеха! Аммиак прорвало!

И мы увидели, как синеватые пары аммиака заволакивают рыбцех и сизым туманом стелются по палубе. Матросы кинулись к единственному выходу, я тоже хотел рвануться туда, но увидел, что Антон движется в другую сторону, и, пока еще не соображая зачем, я начал пробираться к нему.

Защипало в носу, дышать становилось все труднее, буквально не продохнуть.

— Антон, куда ты? — крикнул я.

— Смотри слева за шнек, смотри, никого нет?

Я понял: он боится, что кто-нибудь останется в цехе. Я побрел за шнек, уже почти ничего не различая и с трудом продвигаясь вперед. Несколько раз я упал, наткнувшись на какие-то цепи, потом стал передвигаться вдоль борта.

С Антоном мы столкнулись уже у выхода, он волок молодого матроса. В коридоре тоже было не продохнуть, глаза слезились, с трудом мы добрались до трапа и здесь же у выхода сели прямо на палубу и дышали, широко открыв рот. Матрос пришел в себя, подполз к борту, судорожно вздрагивая, ухватился за леер, изо рта у него текла слюна.

— Ну, студент, понял, что такое аммиак? — крикнул ему Антон. И, повернувшись ко мне, сказал:

— Вот какой день дурной, Андреевич… Когда бы не машинист, кранты бы нам, хорошо, парень не растерялся — старый мариман.

По трапу вниз пробежали стармех, машинист и Вася Кротов, все они были в противогазах. Технолог и боцман пошли по нижним каютам проверять, не заснул ли кто-нибудь от аммиака. Утечку аммиака устранили быстро, но весь день в цеху еще стоял едкий запах.

Я надышался аммиака, к тому же качка все усиливалась, волны захлестывали палубу, и передвигался по судну неуверенно. Меня швыряло к переборкам, я спотыкался на трапах, все внутри то поднимало, то вдавливало.

Особенно я был осторожен в кают-компании, старался держаться ровнее, не разлить суп, чтобы не вызвать смех окружающих.

Ковров сказал:

— Инженер еще жив, более чем странно!

Я слышал, как он нашептывает что-то обо мне судовому врачу, светловолосой, крепко сбитой женщине, и та хихикает и краснеет.

— Начальничек вышел на промысел проветриться, подумал, что здесь райские кущи, — слышу я.