Четвёртый Харитон - Михаил Никандрович Фарутин

левую ногу ранили Андрея — с колена стрелять начал. В правую ногу ранили — лёжа воюет. В живот ранили — Андрей воюет и ещё ближе к диверсантам подползает, на восемнадцать метров к ним подполз. Не выдержали диверсанты — сбежали, утащив с собой раненого бандита.

— Вот это богатырь! Один против четырёх! — заключили Федя и Коля.

— А когда на место боя прибежал помощник начальника заставы Сергей Евгеньевич с пограничниками и спросил Андрея, как он себя чувствует, то Андрей Коробицын не стал жаловаться на боль смертельных ран, а только спросил:

«Не прошли?»

«Не прошли», — ответил Сергей Евгеньевич…

Харитон умолк.

Молчат ребята.

Лес молчит насторожённо…

— Я тоже буду проситься служить на заставу Андрея Коробицына, — первым нарушив молчание, сказал следопыт Сила.

— И я, и я, — в один голос заявили Тонкослух и Востроглаз.

II

Трещит на костре осиновый сухостой. Стреляет по сторонам огненными углями. Из пламени вырываются золотые искры. Поднимаются высоко-высоко и горят, и горят в тёмном ночном звёздном небе. А из души ребят вырывается мечта за мечтой, и тоже горят и горят, светят и светят, звучат и звучат в шалаше из елового лапника.

— Тихо! — прервал разговоры Коля Тонкослух. — Кто-то идёт по нашему следу.

Ребята насторожились, прислушались — тишина.

— И дышит тяжело, будто из последних сил выбивается, — показывает рукой Коля в сторону леса.

Из шалаша вышли — тишина.

— А я вижу, как мелькают два жёлтых огонька, — говорит Федя Востроглаз, показывая рукой туда, где Коле слышатся шаги и тяжёлое дыхание.

— Кажется, мне сейчас придётся с кем-то помериться силой, — заявляет Андрей Сила, засучивая рукава.

Следопыты насторожились ещё пуще. Теперь уже все слышат и проваливающиеся шаги в чуть примёрзшем снегу, и хакающее дыхание, и два мелькающих жёлтых глаза.

— Может быть, лось? — спрашивает Андрей.

— Легковат на ходу, — заявляет Харитон.

— Волк, — утверждает Федя.

— Соболя это дыхание, точно, Соболя! — закричал Коля Тонкослух.

— Похоже, — соглашается Харитон.

Из темноты, утопая в снегу по брюхо, с вываленным на сторону из полураскрытой пасти красным длинным языком и сигналом на ошейнике, к костру вымахнул Соболь.

— Ура! Ура! — закричали обрадованные ребята.

Но Соболь, не обращая внимания на ликование их, деловито лёг у левой ноги хозяина, продолжая часто дышать.

Харитон вынул из рюкзака кусочек жареного мяса, дал Соболю. Соболь, не жуя, проглотил мясо и лизнул хозяину руку и лицо.

— Это ли не будущий пограничник! — восхищался Харитон. — Какой след взял! Ведь почти в полдень мы вышли из дому.

— С острым глазом пёс, — говорит Федя Востроглаз.

— И с тонким слухом! — вторит Коля Тонкослух.

— Силён! — заключает Андрей Сила.

Дав собаке немного поотдышаться, Харитон вложил записку в целлофановый пакетик, привязал к ошейнику и, потрепав друга по лохматой голове и поцеловав в мокрый пятачок носа, подал псу команду в обратный путь.

Соболь, взяв сигнал в зубы, махнул от костра и скрылся в ночном лесу.

Следопыты долго стояли и молча смотрели в ту сторону, куда убежал пёс.

Глава седьмая

I

Птичий гомон и грай.

В мелколесье, поближе к полям, на утренних и вечерних зорях, опьянённые весной, токуют тетерева. Их гортанная, булькающая, с чуфыканьем, песня сливается с подголосками быстрых, говорливых ручьёв и задумчивым, тихим шумом хвойного леса. В сосновом бору, взгромоздясь на толстые суки вековых сосен, поёт царь-птица северных лесов — глухарь. Его короткое «чи-чи-вря, чи-чи-вря», как шарканье напильника по ржавому железу, далеко слышно опытному следопыту. На краю болота разгулялись беспечные журавли, вытанцовывая под громкое курлыканье незамысловатый весенний танец. А на водной глади затопленного болота плещутся, прихорашиваются, ныряют, хлопают крыльями, гоняются друг за другом стаи уток, оглашая окрестность весёлым кряканьем. Столетние сухостойные ели под ударами носатых дятлов ожили и призывной, гулкой, певучей с переливами мелодией славят вошедшую в пору весну. Над лесами, над полями, над деревнями высоко в голубом небе косяками и стаями спешат на север в родные места запоздавшие птицы, роняя на землю то гусиное «га-га-га», то трубный звук лебедей.

Над полями, над луговинами с рассвета и дотемна, то шарахаясь оземь крылами, то скособочась, кувыркаются в воздухе неутомимые чибисы, крича всем встречным и поперечным и даже друг другу: «Чьи-вы! Чьи-вы!»

Скворцы не нарадуются новым скворечням, которые смастерили вешневодские пионеры и развесили на деревьях в каждой деревне у каждого дома. С утра до вечера поют и поют. А завидя хозяина дома, помогая крыльями, картавя языком, спрашивают: «Как вы тут? Как вы тут?» «Как вы тут? Как вы тут?» — высунув из скворечни голову, спрашивает скворец председателя колхоза Харитона Харитоновича, когда тот спустился с крыльца к машине.

— Да ничего, голоштанник, живём, — отвечает председатель, любуясь весёлой птицей. — Пока ты где-то гонял по тёплым странам, гляди, сколько мы новых домов поставили по деревням. Слышишь, пилорама работает, тёс пилит? Будем обшивать дома тёсом. И теплее, и красивее, а главное, обшитый дом век стоит — знай живи. Понял?

«По-ня-л, по-ня-л», — картавит скворец.

— А сейчас к посевной готовимся, вона какой звон да грохот в гаражах стоит. Думаем кубанцев по урожаю догнать. Как ты думаешь?