ЭКСПО-58 - Джонатан Коу

— Мистер Фолей?

— Ну, разумеется, зачем вы спрашиваете?! Разве хоть кто-то еще читает тут «De Standaard»?

— Вы открыли ее на двадцать третьей странице, вместо двадцать седьмой.

— Здесь всего двадцать четыре страницы.

— О, в самом деле? Я как-то не подумал об этом. Черт.

Расстроенный нелепой промашкой, незнакомец замолчал. Затем, отбросив сомнения, он решительно поднялся со скамьи и произнес:

— Теперь пойдемте.

Незнакомец шел так быстро, что Томас еле поспевал за ним.

— Простите, но куда мы идем? И, черт, что вообще происходит?

— Скоро узнаете.

— Когда?

— Всему свое время.

— Вы даже не представились.

— Меня зовут Уилкинс.

Они вышли из парка на тротуар. Уилкинс крутил головой, вглядываясь в ряд припаркованных машин. Тут один из автомобилей замигал фарами.

— А, нам туда.

Они подошли к зеленому «Фольксвагену»— «жуку». Водитель откинулся на сиденье и открыл заднюю дверь.

— Какого черта? — раздраженно сказал Уилкинс. — Зачем вы подогнали такую маленькую машину?

Водитель ничего не ответил на это. Обреченно вздохнув, Уилкинс сказал Томасу:

— Ну, попробуем втиснуться.

Это оказалось многотрудной задачей. Уилкинс был довольно полным человеком, да и Томас не отличался худобой. Сначала в салон забрался Томас, а Уилкинс застрял между спинкой переднего сиденья и дверью. Пыхтя и сопя и работая локтями, он все-таки взгромоздился рядом. Было так тесно, что не вздохнуть, не то что пошевелиться.

— А нам далеко ехать? — поинтересовался Томас. — Я, пожалуй, сниму пальто.

Эта процедура оказалась не менее мучительной. Томасу удалось вытащить руку из одного рукава, но при этом он успел заехать локтем в глаз Уилкинсу, что явно не пошло на пользу их добрососедских отношений.

— Какого черта! — воскликнул Уилкинс. — Могли бы и не снимать свое пальто.

— Потерпите еще немного, — сказал Томас, дергая за второй рукав.

Наконец, он сложил пальто у себя на коленях.

— Слушайте, и так невозможно повернуться, да еще что-то упирается мне в бок. Что там у вас в кармане? — спросил Томас.

— Разумеется, пистолет.

Томас замер:

— Пистолет? Вы шутите?! Вы направили на меня свой пистолет в кармане?

— Именно так.

— Но зачем?

— Послушайте, боюсь, что вы не понимаете всей серьезности ситуации. Хватит ворчать, и вот — повяжите это.

Уилкинс протянул Томасу полоску черной ткани.

— Что это?

— Как что? Повязка на глаза. Погодите, дайте я вам помогу, затяну потуже.

— Какого ч…

Но, вспомнив про пистолет, Томас решил воздержаться от всяческого сопротивления, словесного или физического. Он молча позволил Уилкинсу надеть повязку и плотно затянуть на затылке узел.

— Ну вот, отлично, — сказал, наконец Уилкинс. — Сколько я показываю пальцев?

— Три.

— Черт, как вы догадались? Неужели повязка просвечивает?

— Нет, я просто отгадал.

— Не надо ничего отгадывать! Мне нужно, чтобы вы не запомнили маршрут следования. Это вам не игрушки. Сколько пальцев?

— Не знаю. Ни черта не вижу.

— Ну и славненько. Кстати, я показывал вам четыре пальца, но это неважно. А теперь закройте свой рот. Мне и так тесно, и я не расположен вести тут с вами беседы.

Водитель включил мотор. Слегка встряхнувшись, машина тронулась в путь.

В шоколаде

Ехали они довольно долго (по подсчетам Томаса, около полутора часов), и путешествие отнюдь не было комфортным. Где-то минут двадцать они все еще находились в черте Брюсселя. Потом, судя по более редкому жужжанию проезжающих машин, они попали на какую-то большую трассу на выезде из города. «Фольксваген» часто поворачивал то направо, то налево, скорее всего, чтобы запутать Томаса. И только последние пятнадцать минут машина двигалась довольно медленно — кажется, по узкой, в рытвинах, дороге. Наверное, на резких поворотах пассажиров бросало бы из стороны в сторону, если бы они не ехали в такой ужасной тесноте.

Потом автомобиль медленно взбирался вверх по крутой дороге. В какой-то момент водитель остановился, не выключая мотора, и резко свернул направо. Следующие полмили они ехали по проселочной дороге, подпрыгивая на ухабах. Потом — еще поворот налево, и машина остановилась. Водитель выключил мотор. Томас был прав, предполагая, что его привезли в какое-то глухое место, — вокруг стояла тишина, прерываемая одиноким уханьем совы.

— Ну-с, — сказал Уилкинс, — давайте, что ли, выбираться из этого чертовски неудобного логова.

Процесс извлечения себя из машины был столь же мучительным и раздражающим, как и процесс запихивания своих тел внутрь машины некоторое время назад. Для Томаса ситуация усугублялась еще и тем, что на нем была повязка. Когда, наконец, он вышел на волю, то пару минут понаслаждался некоторой свободой, подставив лицо под свежий ветерок. Его больше не укачивало, под ногами была твердая почва — и славно! Томас едва успел расслабиться, как в ребра ему уперлось дуло пистолета.

— Пойдемте со мной, — произнес похититель. — И, пожалуйста, без сюрпризов.

По хрустящему гравию они преодолели совсем небольшое расстояние — где-то около двадцати ярдов. Потом Уилкинс постучал железным молотком (по крайней мере, так представлялось Томасу) по массивной деревянной двери. Кто-то открыл ее, и они вошли внутрь. Никто при этом не произнес ни слова.

Уилкинс повел Томаса по гулкому коридору — очевидно, мощенному каменными плитами. Потом он чуть не споткнулся, потому что Уилкинс не предупредил его, что тут есть небольшая ступенька наверх. Шли они долго, и Томас понимал, что дом, в котором они оказались, довольно большой. Затем раздался скрип двери и его втолкнули внутрь.

— Ну вот. Дом, милый дом, — сказал Уилкинс, сняв с Томаса повязку. В глаза ударил яркий свет от горящей люстры под потолком. Подслеповато щурясь, Томас оглядел комнату — небольшую, простую, но очень комфортную, обставленную массивной мебелью темного цвета. Ставни на окнах были закрыты. По подсчетам Томаса, это был второй этаж. На крашеных стенах светло-горчичного цвета висели репродукции пейзажей во фламандском стиле — вполне вероятно, что это были оригиналы. У стены — добротная массивная кровать, стол и кресло. В любом случае — обстановка более располагающая, чем комната в мотеле.

— Послушайте, — сказал Томас, обернувшись в Уилкинсу. — Я проявил изрядное терпение, не задавая вам никаких вопросов. Но хоть теперь вы не будете так любезны объяснить мне смысл своего абсурдного поведения?

— О, глядите, вам уже и какао принесли, — сказал Уилкинс, кивнув в сторону чашки на прикроватной тумбочке. — Оно поможет вам заснуть, а все остальное — завтра.

— Вы это серьезно? Неужели вы полагаете, что я…

— Спокойной ночи, старина, приятных вам снов. Утром вам будет с кем пообщаться. Вот они все и прояснят для вас.

Не дожидаясь дальнейших препирательств, Уилкинс вышел из комнаты, заперев ее на ключ. Томас подергал ручку двери, но понял, что это бесполезно.

Очень скоро он обнаружил, что и ставни не открываются.

Расстроенный, он присел на кровать и взял в руки кружку с какао. Томас был голоден — за весь день он перекусил разве что пачкой картофельных чипсов Salt’n’Shake в «Британии». Томас осторожно понюхал какао и сделал пару глотков. Напиток не был обжигающе горяч, и Томас выпил его сразу и до конца. Очевидно, в какао подмешали сильное снотворное, потому что проспал он до следующего утра.

Даже звук отпираемой двери не разбудил его. Томас проснулся лишь тогда, когда кто-то раскрыл ставни и комната осветилась веселым утренним солнышком. Томас присел в кровати и увидел пожилую женщину, занимающуюся уборкой в его комнате. Она протерла стол, освободила мусорную корзину, подвинула стул поудобнее. Потом с некоторой брезгливостью взяла с тумбочки чашку из-под какао:

– ‘Ik heb werk te doen, — пробормотала она. — Ik moet deze kamer schoonmaken en klaar maken. Er komt nog iemand vanavond is me gezegd.[41]

Томас поднялся с кровати. Вот уже второй день он спал одетый. Он чувствовал себя немытым и уставшим, и голова болела пуще прежнего.

— Где я нахожусь? — спросил он.

— Naar buiten! Nu! Ontbijt![42] — пробормотала женщина.

Томас подошел к окну.

Какой приятный вид! Комната имела выход на деревянную веранду, сразу же за ней простирался большой, аккуратно постриженный луг. Где-то через сотню ярдов трава уже росла вволю, вперемешку с пестрыми полевыми цветами. Там же, на определенном расстоянии друг от друга, были расставлены скульптуры в стиле модерн. И весь этот прекрасный пейзаж венчала в отдалении дубовая аллея, сквозь которую проглядывала умытая синева летнего неба. Дальше по левую сторону виднелись поля, засеянные пшеницей, а по правую — навес, под которым стояли три каурые лошадки и пони, мирно жующие сено из копенки.