Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

Айше ахнула, схватила платок, торопливо закуталась в него. Бал, как и положено защитнику-мужчине, роль которого она исполняла и в деревне, и сейчас, вскочила на ноги, встала между незнакомцами и Айше. Пардино вздыбил шерсть, еле слышно зашипел; Джанбал, не глядя, завела руку за спину, потрепала его по холке.

Поздоровались незнакомцы, впрочем, вежливо, хотя Айше и не понравился масляный блеск в глазах самого молодого парня. Она постаралась встать так, чтобы между ней и этим неприятным мужчиной оказался встревоженный, ощетинившийся Пардино.

– Ай, какой кот славный! – начал разговор старший из незнакомцев. На вид Айше дала бы ему лет двадцать пять – двадцать семь. Чернобородый и темноглазый, парень мог бы показаться красавцем, если б не чересчур длинный, вислый нос и десяток оспин, испятнавших правую щеку. А так… вот бывают на свете подобные люди: на первый взгляд лицо у них в порядке, но тут чуток перекошено, там скулы не совсем резко выступают, здесь нижняя губа слишком полная – и все, вид у человека такой, словно над ним долго измывался шайтан, стремясь как можно сильней изуродовать творение Аллаха. Или Айше перепугалась слишком, вот и видит в незнакомце чуть ли не уродливого горного гуля?

Джанбал коротко кивнула, старательно подражая манерам своего брата, не спуская глаз с вожака незнакомцев. У нее получалось: Айше даже глаза захотела протереть, чтобы убедиться в том, кто перед ней стоит сейчас, Бал или Бек.

– Красивый кот, да… И девушка у тебя – всем девушкам на загляденье, – вислоносый незнакомец уже улыбался открыто, похотливо и бессовестно. Айше не представляла, что сейчас будет. Страх застилал глаза, заставлял противно дрожать.

– У меня красивая сестра, – холодно кивнула Бал.

Айше еще успела удивиться мимолетно – как так, вроде ведь договаривались о том, что они молодожены, а потом и сама поняла: если и можно как-то усовестить бесстыдников, то упоминанием родства. У молодого мужа жену отберут и не задумаются. Что такого: новый брак заключил – и перед Аллахом насчет женщины чист. А вот родственника убивать нехорошо.

Уловка Бал пусть ненадолго, но сработала: по крайней мере один из младших парней явно смутился. Но вожаку, похоже, все было нипочем.

– И зачем же ты ее потащил с собой, сестру свою? Места здесь дикие, хищные твари водятся…

– Были причины, – коротко отвечала Джанбал. Рука, треплющая холку Пардино, слегка сжалась, и Айше явственно ощутила, что зверь готов к прыжку. Неприятности вырисовывались все явственней. Что же делать? Куда бежать?

– И какие же такие причины? – не отступал вожак, делая шаг вперед и пытаясь обойти Пардино. – Слушай, парень, а сколько ты за красавицу свою хочешь? Мы ее не обидим, так, побалуемся немного. А то давай и тебя к себе возьмем, мы…

Что именно хотел рассказать о себе и своих дружках мерзкий незнакомец, осталось неизвестным – Пардино прыгнул, и мощные лапы пропороли плечи вожака разбойников, а зубы лязгнули возле шеи – в последний миг тот все-таки успел отшатнуться. Его подручные схватились за тяжелые кривые кинжалы, висевшие на поясе у каждого, и Айше завизжала. Но сквозь собственный вопль она все же услыхала приказ Джанбал:

– В лодку!

Заставить себя замолкнуть оказалось неожиданно сложно, но Айше справилась. Увернулась от одного из младших разбойников, уже успевшего протянуть к ней свои грязные руки, и помчалась, не разбирая дороги. Возле самого берега все-таки не сумела перескочить через камень, споткнулась, и буквально полетела в лодку, которая чуть не перевернулась, изрядно черпнув темной речной воды. Кое-как поднявшись на колени, Айше обернулась – как раз в тот момент, когда Джанбал неожиданно резко вспорола кинжалом ночной воздух. Один из разбойников вскрикнул и отшатнулся, на светлом рукаве появилось темное пятно, ширящееся и набирающее силу с каждым ударом сердца. Бал перепрыгнула через костер, выхватила оттуда пылающую ветку и сунула ее в лицо второму парню. Треск, сноп искр, взлетевших в воздух, запах паленого… Разбойник выронил нож и зашатался, прижав руки к лицу и монотонно воя на одной ноте. Бал опрометью пролетела мимо него и тоже запрыгнула в лодку. Рубанула кинжалом по веревке, шепотом выругалась: прочная конопля не поддалась с первого раза, а узел был прочным и на этот раз не «лодочным»…

– Айше, помогай!

В четыре руки девушки кое-как распутали узел. Лодка отошла от полусгнивших мостков как раз тогда, когда один из бандитов – тот, с темным пятном на рукаве, – подбежал к ней и протянул было руки. Аллах был милостив, и пальцы разбойника поймали лишь ночной воздух, остро пахнущий дымом костра, пряными травами и – едва уловимо – кровью.

– А Пардино, Бал… Джан! Как же Пардино?

Огромный кот все еще продолжал сражаться с человеком. Вожак разбойников пытался ударить Пардино кинжалом, но тот был опытным бойцом и уворачивался от холодной стали, кромсая незащищенную человеческую плоть когтями и зубами.

– За него не беспокойся, – через силу усмехнулась Джанбал. – Пардино нас догонит.

И внезапно, побледнев, перегнулась через борт. Послышались сдавленные звуки – Джанбал рвало.

– Как ты? Что с тобой? – руки у Айше тряслись, губы тоже, слова получались смазанными, нечеткими.

Джанбал распрямилась, утирая губы:

– Ничего. Я… нормально. Просто у меня это в первый раз… по-настоящему.

Айше понимающе кивнула. Девушки сидели в лодке, уносимой течением, и жались друг к другу. Чтобы хоть как-то отвлечься, принялись горестно стенать об утерянном навсегда котелке. Истерика должна была хоть как-то вырваться наружу, и это был еще не худший вариант. Вскоре лодка сотрясалась от их нервного смеха. Айше даже сочинила стихи о потерянной посуде, благо стихосложению ее обучали как следует.

Ближе к рассвету их догнал уставший, но непобежденный Пардино.

Правдиво сказано: зло не остается безнаказанным, во всяком случае, совсем уж. Иногда. И презренный Рустем-паша, низкой клеветой погубивший Мустафу Чистосердечного – да ниспошлет ему (не Рустему, понятно) Аллах в райских кущах тысячу пресветлых гурий, сотканный из алмазного блеска халат и саблю, кованную из солнечного света! – вызвал большое неудовольствие войска. Такое неудовольствие, которое при иных обстоятельствах может перерасти в бунт. Дабы этого не произошло, кинул султан своим воинам… – увы и трижды увы – не голову проклятого Рустема, а его должность.

Пока только ее. Но, возможно, это лишь пока.

Пребывает сейчас Рустем, да останется вовеки презренным имя его, под неявным арестом. В специально для таких дел построенной усадьбе на побережье Босфора живет он. И это такая усадьба, что не дворец, а скорее уж тюрьма.