Крылатая сотня. Сборник рассказов - Олег Верещагин

Ему б давно сказать — мол "не играю!",

Но… солнышко не светит самураю

За гранью полосатого столба.

Обрывками приставшая к спине,

Душа его по краешку прошита

Нервущимися нитями бушидо —

И этого достаточно. Вполне…

— Снимай давай, — сказал Олег, пристёгиваясь. Показал жестом: "Сними!" Опришко помахал рукой:

— Потом, когда подойдём, дай послушаю.

— Ладно, — хмыкнул Барбашов, — запускай, я готов…

… - В ночи Гиперборея не видна…

Стрихнином растворяется в стакане

Печаль твоя, последний могиканин…

Так вырви же решётку из окна!

Из сердца заколдованных трясин,

Где мутная вода под подбородок,

Летучий dream болотного народа

К подножию рассвета донеси!

А в час, когда полночная звезда

Взойдёт на полог млечного алькова —

Налей себе чего-нибудь такого,

Чтоб не остановиться никогда…

Димка думал об отце, глядя вниз и вперёд. Руки сами совершали привычные движения, а он думал о том, что отец погиб. Давно, но он не может отделаться от этой мысли. Хотя погиб не он один. Колька Реузов тоже погиб, например… Димка вспомнил, как сперва искренне принял Кольку за вражеского шпиона и собирался пытать. Улыбнулся смешному воспоминанию — как будто это было воспоминание о детской игре. Ну да. ОНИ тогда все были живы. Погибали только отцы и старшие братья…

— А потом ты уснёшь — и, быть может, увидишь ещё,

Как медленно солнце встаёт, разгибая колени,

И Маленький Принц покидает свои укрепленья,

Горячим стволом согревая сырое плечо.

Взойдёт над миром полная Луна —

Прекрасна, но — увы! — непостоянна…

Забудьте обещанья, донна Анна.

Не стойте у открытого окна…

Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на неё светокристалл.

— Десять минут до линии фронта, — сказал в звукопровод.

Олег кивнул, хотя Димка не мог его видеть. Но Димка знал, что Олег услышал и кивнул.

* * *

До кустов "Мститель" всё-таки дотянул и врубился в них, с треском ломая крылья. Мальчишки скатились в ветки, как два больших мяча.

— Цел?! — выдохнул Димка.

— Плечо, — отозвался Олег.

Сюда добивал свет от пожара в ущелье. Потом там начало бахать, и при свете мгновенных вспышек стало видно лезущих вверх по склону турецких солдат. Их гортанные злые вопли доносились и сюда.

Плечо у Барбашова было явно раздроблено, рука висела плетью. Лицо во взрывающейся темноте сделалось белым, его покрывал крупный пот. Димка стащил с турели разбитого мотоплана ПКМ, выволок коробку с лентой.

— Уходи скорее, — сквозь зубы сказал он Олегу. — Я приказываю, я старший.

— Пошёл на хер, — сказал Олег, одной рукой изготовляя к бою АКМ.

— Уходи, сука, — ласково сказал Димка. — Уходи, Олежка. Батя ваш погиб. Витька тоже погиб. Если и ты не вернёшься — что тогда? Ты подумал, что с твоими будет — второго сына даже не похоронить?

Приём был нечестным, но действенным. Олег окаменел, дёрнул лицом, разревелся и, попятившись в темноту, пропал. Димка прокрался чуть в сторону, лёг между двух камней. В "Мстителе" с хлопком взорвался топливный бак. В этой вспышке Димка увидел турок в двух десятках шагов — впереди, внизу и сбоку. Они замерли на миг, глядя на взрыв.

Он медленно повёл стволом ПКМ, очищая склон…

…Когда ПКМ выплюнул последнее звено ленты и наступила звенящая тишина (которой на самом деле не было, она жила только в ушах Димки), мальчишка дождался, пока турки начнут подниматься, с обеих рук швырнул вперёд две РГД-5 и сразу за взрывом рванулся сам, стреляя в упор из АКМ, к которому примкнул заранее пулемётный барабан. Он знал, что делает, потому что ещё при взрывах бомб, которые сбрасывал Олег, разглядел внизу хорошо знакомый по рисункам и фотографиям грузовик с кабиной поста операторов БПЛА.

Такой шанс нельзя было упускать. Никак нельзя.

Последнюю, третью гранату он бросил в бегущих навстречу часовых. И сам останавливаться уже не стал, лишь пригнул голову и только чуть замедлил бег, когда ударило навстречу взрывной волной.

Прошив дверь очередью, мальчишка вломился внутрь, выбивая её плечом…

…Уорэнт-офицер Кински узнал мальчишку сразу. Мгновенно, хотя тот появился из невозможности — из ночного кошмара, из взрывающейся и горящей темноты, сразу после того, как по двери застучали пули.

Кински узнал мальчишку, хотя лицо его было чёрным от гари и искажённым яростью. Узнал, потому что вспомнил эти глаза и губы — шептавшие прямо в камеру сбитого "прэдатора", данные которой он отслеживал: "Я тебя убью… Ты слышишь меня, падаль? Не прячься. Я тебя найду и убью за моего батю. Жди."

Этого не могло быть, но это было. Кински вскинул руки и с истошным воплем закрыл ими — накрест — лицо.

Димка не мог узнать оператора, он никогда его не видел. Он просто прошил его и ещё двоих очередью, а остатки магазина выпустил по аппаратуре. Потом хотел сменить магазин — но его что-то с размаху ударило сзади в поясницу. Димка взмахнул руками и упал, не выронив автомат, со ступенек. Он ударился бедром, распорол его об угол лесенки, но боли не ощутил — две пули раздробили крестец и позвоночник.

— Господи, — сказал Димка и начал менять магазин. Подбегавший офицер выстрелил в него, попав в живот и грудь. — Господи, — повторил мальчишка, передёргивая затвор. Закашлялся и срезал офицера, но удержать автомат не смог.

— Живым брать! — послышался крик по-английски. — Сдавайся, казак! — ещё один офицер, американец, крича это уже по-русски, подбежал к мальчишке и наступил на автомат. Грудь американца ходила ходуном. — Сдавайся, мы сохраним тебе жизнь!

Губы мальчишки скривились.

— Чем от бесов дожидаться наград — лучше вовсе не дожить до седин, — сказал он тихо, но отчётливо в азартное лицо, плававшее над ним. И повернулся на бок, вздрогнул и сжался…

…Когда турецкие солдаты его перевернули, то отшатнулись.

Слева в груди под ребрами торчала рукоять сильным ударом загнанного до сердца засапожного ножа.

* * *

Олег Барбашов вернулся к нам уже из госпиталя. Он выбрался к позициям чэзэбэшников почти ползком — потерял много крови и слегка тронулся головой. В госпитале его привели в себя… Почти одновременно с его возвращением, чуть раньше, нам дали машину взамен погибшего "Мстителя". Как раз Олег рассказал, что случилось и как всё было. Рассказал всё честно и, хотя никто не думал его обвинять ни в чём, стал молчаливым и замкнутым. Дениска Коломищев сделался у него пилотом, на место Дениса взяли парнишку из добровольцев, не казаков — Кольку Есенева.

Новый аппарат, конечно, назвали "Дмитрий Опришко".

Дмитрий Ляляев

ПРОЩАНИЕ

Жестокий романс.

Посвящается павшим в Афганистане и Чечне.

И их возлюбленным.

Чайки небо штурмуют крылами ребристыми,

И светило замедлило пламенный ход.

Я прощаюсь с тобою на мраморной пристани,

Отправляясь в последний крестовый поход.

О себе не скорбя, за победу лишь ратуя,

Как достойная дочь скандинавских княгинь,

Ты не плачешь, о нет! Ты холодная статуя,

Ты бесстрастнее греческих древних богинь.

Я хотел бы спросить боевого товарища,

Не в себя ль мы частим за стрелою стрелу?

Там, где ищем мы славу, находим пожарища,

Где встречаем любовь, оставляем золу.

Перерублен канат. Огневыми раскатами

Артиллерия выдаст финальный салют.

Я прощаюсь с тобой парусами распятыми,

Я надеюсь, меня не напрасно убьют.

Догорал горизонт, пожиравший флотилию,

И пронзительный стон чьи-то губы разжал.

Нет, она не рыдала, поддавшись бессилию,

Но зачем-то к груди прижимала кинжал.

Чайки в небе кружили толпой окрылённою,

Не пытаясь достигнуть арабских руин.

И студёное море, на миг изумлённое,

Потеплело от алой горячей струи.

8. Я — ОГОНЬ!

Над рассветной твоей рекой

Встанет завтра цветком огня

Мальчик бронзовый — вот такой,

Как задумала ты меня.

И за то, что последним днём

Не умели мы дорожить —

Воскреси меня завтра в нём.

Я его научу, как жить!

П. Шубин

Известие о принятом "наверху" решении о демобилизации всех, кому не исполнилось 16 лет, даже из тыловых подразделений, застало Крылатую Сотню на рокаде Трабзон-Эрзурум.

— … в двухнедельный срок! — трагическим голосом закончил сотник Колька Радько и швырнул копию приказа под ноги, после чего совершенно непохоже на себя — скорей похоже на своего младшего брата — с полминуты вполне искренне топтал и пинал несчастный листок под одобрительный гневный гул сотни.