Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

как связаться с директором, но я этого не знал, и сказал: «Вам нужен директор или бетон?», затем последовало долгое молчание, и ответ: «Бетон»; я объяснил: пусть строители привезут гарантийное письмо, и мы дадим бетон, а в понедельник они его оплатят; на том и порешили, однако никто письмо не привез. Видимо, партия, как всегда, ни за что не отвечающая, сообщила это начальнику стройуправления, а тот не захотел брать на себя убытки, нашел причину не получать у нас бетон; безусловно, партия нашла какого-нибудь директора завода, нажала на него, и строители бесплатно получили бетон, а директор завода, член партии, списал его на убытки производства, для этого ума много не требуется.

Цыбенко и я работали упорно, несмотря на множество ещё нерешённых проблем, действовали под девизом: «Никогда, при любых неблагоприятных обстоятельствах, не терять бодрости духа и чувства юмора. Больше энергии и настойчивости – добивайся победы!».

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звёздные круги,

Под вами немые, глухие гроба.

Действительно, за последние месяцы было много сделано; в мае в результате огромного труда впервые за всю 10-летнюю историю завода нами был выполнен месячный план, с чем мы и поздравили друг друга; директор от успеха и похвал руководства впал в эйфорию, был веселым, в отличном настроении, его хвост был завит девятым номером; гордился тем, что благодаря его замечательной настойчивости, энергии и воли добился своего; на радостях принял на работу молодую бойкую крановщицу, выбил для нее комнату в общежитии, стала она его любовницей, директор помолодел; он и раньше бросал нескромные взгляды на сотрудниц заводоуправления, проявляя дурные помыслы; а в его взгляде было что-то тягостное для женщины, точно он раздевает её глазами.

Однако радость директора (план выполнен!) была омрачена обострившимися в тот период разногласиями с руководством объединения; в один из дней, вернувшись на завод после трестовского совещания, сообщил, что его освободили от работы; причину не назвал; в этот момент он всем своим видом и воинственным лицом изображал оскорблённую честь и твёрдую решимость; жаль, ведь это был за время моего пребывания на заводе четвертый директор; позже кто-то сообщил, что Цыбенко на совещании, в запале послал, куда подальше, зам начальника объединения Шарапова, и тут же был снят с работы; услышав это, я был крайне раздосадован; по моему мнению, зря сняли директора; замечу, успех был, конечно, велик, но осторожность не помешала бы; вероятно, у него прорвалась прежняя партийная привычка властвовать, и он не сдержался.

Я вспомнил, как ранее мы вдвоем в его кабинете отмечали успех; в результате огромного напряжения впервые за много лет заводом был выполнен план и мы испытывали максимальное удовлетворение результатом проделанной работы; выпив, Цыбенко стал откровенничать и с упоением рассказывать о своей прошлой деятельности в райкоме партии: он готовил к заседаниям бюро райкома материалы на не выполнивших план производственников – «не таким хребты ломали»; а в народе это называлось «съедать людей» – противно было слушать его пухлого с мясистым лицом, очень сытого; а его бритый, круглый, резко очерченный подбородок более походил на пятку. Он был благодарен мне за поддержку, вручил на прощанье записную книжку в красивом переплёте, написал в ней тёплые слова на память о совместной работе. Позже я его никогда не встречал.

XIV

Итак, после снятия Цыбенко на заводе снова не стало директора и надолго; всем было понятно, что эта семимесячная чехарда с директорами не сильно влияет на производственный процесс; но поскольку на заводе полным ходом шла реконструкция с привлечением строительных и монтажных организаций, потребовалась координация работ; пятидесятилетний Шарапов, бывший управляющий строительным трестом в Таганроге и недавно пришедший на работу замом начальника объединения ДВС; был человеком подвижным, сангвиник по темпераменту; на заводе в пустующем директорском кабинете проводил еженедельные совещания, но предварительно объекты не посещал, поэтому состояние дел не знал.

С самого начала я настоял, чтобы всё фиксировалось в протоколе, таким образом, совещание начиналось с проверки выполнения заданий исполнителями – главными специалистами завода, с одной стороны, и строителями, с другой; сначала обсуждались дела на заводе: выполнение плана по изготовлению ж/б конструкций и их отгрузки потребителям; но особенно бурно проходило обсуждение работы строителей по реконструкции цехов; Шарапов вместо того, чтобы заставить их устранять крупные недоделки, требовал от меня принимать работы по актам; нет, я не был дураком, не действовал по наущению начальника, я жил только своим умом, трезво оценивая слова и деяния окружающих; никому не позволял в этот период времени себя провести; я, естественно, был против, ибо понимал, что потом устранять недоделки строителей придется нам самим, а где брать ресурсы? Поэтому, высказав независимое суждение, нажил себе врага в лице Шарапова, а ему нужны были эти акты как подтверждение собственных успехов на новой работе в объединении; он часто, вспылив, гневался, грубил и унижал исполнителей; однажды дошло до того, что он перешел на крик и оскорбления в мой адрес, а также в адрес специалистов завода, не принимавших от строителей халтуру, и поддерживающих меня.

Бывают эпизоды, которые воспринимаются как комические, если бы это не был комизм эпохи, вплетённый в общий фон и только усиливающий последний; я был свидетелем одного из таких эпизодов, и не могу удержаться, чтобы не рассказать о нём, как о штрихе времени. Во время одного совещания Шарапов, у которого сдали нервы, в ответ на моё возражение по поводу недоделок, изрек фразу, которая всех ошарашила: «Надо Модылевского принять в партию, а на другой день с треском исключить!», при этом его глаза мерцали, как вода на дне глубокого колодца; парадоксально, если раньше на нас жаловались начальству, то теперь пугали райкомом партии; но в ней я никогда не состоял, так что они были лишены удовольствия исключить меня из её рядов; к резкому заявлению ретивого начальника я отнесся спокойно, но специалисты, члены партии, буквально были парализованы, они притихли, думая каждый о своем; для них сказанная глупость похоронила авторитет руководителя; но в те годы угроза исключения человека из партии внушала мистический ужас, поскольку была равносильна получению волчьего билета с известными последствиями, а ведь людям нужно было кормить свои семьи.

Чтобы уже не возвращаться к этой невесёлой для меня теме, несколько забегая вперёд, скажу о том, что упоминание о партии имело свое продолжение; как долго заводу быть без директора, и теперь руководство треста взялось за меня, оно понимало: есть директор на заводе или нет такового, всеми делами управлял я, все ИТР, служащие и бригадиры шли ко