Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

и непрофессионализму т.н. «специалистов». Директор помогал выполнять главные пункты «Оргтехмероприятий», но, к сожалению, мало пришлось с ним поработать. В один из дней не застал утром Кузнецова на заводе; его неожиданно для всех сняли с работы. Как, за что? Оказалось, что он похитил тонкий листовой металл для строительства собственного гаража, который находился рядом с жилым домом работников завода и, естественно, все это видели, кто-то сообщил в ОБХСС.

На следующий день теперь уже бывший директор появился на работе, чтобы забрать личные вещи и попрощаться; я заметил, что он стал совсем седым; я точно прочёл на его изменившемся сером болезненном лице печать близкой кончины; поговорили мы как два бывших красноярца, он откровенно признался, что совершил большую глупость; пожелал мне успехов, стало его по-человечески жалко: человек в годах, помогал мне во всем, остаётся только вздохнуть. Директора сразу исключили из партии, дело направили в суд; во время следствия его не стало – инфаркт, смерть.

VII

История похищенного им дефицитного тонколистового металла такова. Завод выпускал много бракованных изделий, и я стал разбираться с причинами массового брака, прежде всего, с температурными режимами пропаривания различного вида бетонных конструкций; теоретически, на бумаге, лаборатория составила режимы правильно, по науке; но как они выполняются на практике, как осуществляется постоянный температурный контроль, режим пропарки, а также как контролируется прочность бетона на образцах-кубиках лаборантами? Проверил журналы сменных замеров температуры и регулировки подачи пара, все было в порядке; вместе с тем брак продолжался, пришлось, чтобы проверить работу лаборантов, приехать на завод ночью, когда в это время суток 90% изделий пропаривались. Такое моё решение было вызвано воспоминаниями о работе в Братске суровой зимой 1963 года (ранее писал об этом); тогда среди ночи ко мне домой приехал диспетчер и сообщил, что с 23 часов температура воздуха упала до минус 43 градусов, а на нашем стройучастке он не нашёл сменного мастера, поэтому некому было дать команду прекратить бетонирование; бетонщики продолжали укладывать бетон, а это запрещалось при такой низкой температуре; я приехал на объект и распорядился прекратить приёмку бетона, утеплить конструкцию и установить электропрогрев бетона; войдя в прорабскую, обнаружил спящих женщин, сменного мастера и лаборантку-температурщицу. И вот теперь ночью на заводе, когда я зашел в лабораторию, увидел девушек-лаборантов, которые спали на столах; выяснил, контроль температуры бетона совершенно не ведется, а журналы просто заполняются данными, взятыми с потолка; утром провели собрание в лаборатории и предупредили всех об ответственности – материальной и уголовной за сознательную порчу конструкций.

Заведующая лабораторией была 40-летняя женщина невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым; коротко стриженная, в каком-то блеклом платье, обтягивающем её худую фигуру; очень подвижная, темперамент сангвинический. Была она многодетной матерью, беспокойной, трудолюбивой и неравнодушной; разумная женщина, признающая свои ошибки, недостатки. Обсудили мы и другие, помимо плохого температурного контроля, возможные причины брака – их было две, не считая аварий на котельной, которая подавала пар в цеха; первая: деформированные крышки пропарочных камер, которые не держали пар; вторая: сильно изношенная (дырявая) опалубка всех тонкостенных пятиметровой длины железобетонных лотков – самой сложной и основной продукции завода; и если другие изделия можно было поправить после пропарки и сдать мелиораторам без замечаний, то с ж/б лотками дело обстояло хуже; во время их транспортировки на орошаемые поля (более 60км от завода), а также при разгрузке лотков с автомашин и во время монтажа, в бетоне из-за недостаточной прочности, вследствие слабой пропарки, появлялись трещины, что совершенно недопустимо, поскольку лотки должны быть водонепроницаемыми. Из-за этого брака строители предъявляли рекламации и не оплачивали продукцию; т.е., по существу, контроля прочности пропаренного бетона лотков не было. Мы приняли решение устроить с торца металлической опалубки каждого лотка нишу в виде закрывающегося снаружи пенала; в нём могли размещаться образцы-кубики того же бетона, который пропаривался по реальному режиму в конкретном лотке; назвали эти пеналы духовками, а для изготовления пятидесяти духовок я заказал трехмиллиметровый листовой металл, и не знал о том, что через две недели он поступил на завод; вот этот металл и похитил директор для своего гаража; после возвращения металла на завод, духовки были изготовлены и смонтированы в опалубках всех лотков.

VIII

Кто директор?

После ухода Кузнецова на заводе не было директора, пришлось мне отвечать за всё; через неделю появился новый директор по фамилии Пустовой; был он меньше среднего роста, глаза у него были небольшие, карие, чрезвычайно бойкие, даже наглые; лицо круглое, гладкое и то ли совершенно непроницаемое, то ли попросту пустое; импульсивный и горячий – холерик, нетерпеливый и беспокойный; не помню сказанных им слов, но необычна была его возбуждённая речь: говорил он торопливо, немножко захлёбываясь словами и однообразно размахивая рукой – точно дирижировал – говорил и говорил, рассыпаясь мелким бесом. Работал он замом управляющего треста по общим вопросам; не специалист, но очень энергичный человек, прямо живчик; его место работы и должность до перехода в трест ДСМ – один из руководителей ростовского объединения «Югмебель»; на заводе производством он вообще не занимался, мало заботили его заводские проблемы; но сразу на последние деньги стал закупать новую дорогую мебель и обставлять кабинеты заводоуправления; на мой вопрос, чем будем платить за ремонт электромоторов, ответа не было.

Однажды в обеденный перерыв я зашел в свой маленький кабинет и не узнал его: столы, стулья и шкаф куда-то исчезли, а все пространство было заполнено огромным полированным столом, новыми мягкими стульями и большим письменным столом для меня; когда люди приходили на планерку, то с трудом втискивались на свои места, хотя были довольны обстановкой; большой кабинет директора, ранее довольно скромный, теперь был обставлен этим шустрым доставалом с дурацкой приклеенной улыбкой, просто по-царски; на совещаниях новый директор, безответственный и бестолковый, произносил бездумные и хвастливые речи; шуму от него было много, а толку мало, но самомнение большое – в нём действительно было что-то заносчивое.

Наступил 1977 год, дела на заводе шли плохо; однажды Сердюк приехал без обычной свиты и переговорил со мной прямо в цехе, где выпускались лотки; он подчеркнул, что объединение замучилось с рекламациями на бракованные лотки, и просил меня улучшить их качество; в то время я не знал, что о таком массовом браке стало известно в министерстве, а это грозило начальнику Донводстроя большими неприятностями; пришлось объяснить ему проблему контроля прочности, и сказать, что решить ее можно, лишь установив в опалубке лотков духовки, т.е. нужен металл; я уверен, что именно Сердюк решил этот вопрос быстро, за две недели.