Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

— Вы лжец и негодяй! — высокий хрупкий Фремер отвесил массивному Брагеру оглушительную пощечину. — Вы исключаетесь из рядов Движения!

— Это самое лучшее, что вы могли бы для меня сделать, — хрипло ответил Брагер, косясь на обступивших его журналистов. — Я бы и сам не остался в вашей преступной организации.

— Преступник здесь только один, — презрительно бросил Фремер. — Это вы! Вначале мне казалось, что вас запугали, но я, очевидно, ошибся. Вы — предатель! Что же, идите — зарабатывайте ваши грязные деньги!

Переступая своими длинными ногами, Фремер разорвал круг и пошел прочь, не оглядываясь. Билон, поколебавшись всего секунду, последовал за ним. «Господин Брагер, расскажите, как Движение хочет захватить власть в Гордане?» — услышал он за спиной чей-то нетерпеливый вопрос, но не обернулся. От ответа на него он не ждал ничего нового.

Билон нагнал Фремера только на автомобильной стоянке.

— Подождите! — окликнул он его. — Вы не откажетесь ответить мне на несколько вопросов?

— Господин Билон? — Фремер стремительно обернулся. — Я узнаю вас. И как, вы составили собственное беспристрастное и непредвзятое мнение о процессе?

— Составил, — мрачно скривил губы Билон. — Я бы назвал это издевательством, насмешкой над правосудием.

— Иногда мне кажется насмешкой употребление самого слова «правосудие» применительно к тому, что порой творится у нас, — хмыкнул Фремер. — Кстати, мне приходилось видеть и более вопиющие случаи.

— А что вы собираетесь делать в данном конкретном случае? — спросил Билон. — Вы будете опровергать заявление Шена Брагера?

— Всенепременно, — кивнул Фремер. — Правда, это вряд ли что-либо изменит.

— Но почему?

— Простую ложь опровергнуть относительно несложно, — медленно произнес Фремер. — Большую ложь — намного труднее, поскольку абсурдным обвинениям тяжело противопоставить рациональные доводы. Но хуже всего, когда ложь подается вперемешку с правдой и заботливо подрезанной полуправдой. Этому почти невозможно противостоять.

— Значит, Брагер был в чем-то прав?

— Он был очень правдоподобен. Именно так мы и должны были действовать, если бы стремились к власти — любой ценой. Наше Движение — весьма пестрая организация, объединенная, в основном, неприятием существующих порядков. И некоторые из наших товарищей слишком нетерпеливы. Подобные разговоры велись, причем даже и на уровне национального конвента. Другое дело, что такая политика никогда не была и не стала бы политикой всего Движения.

— Вы считаете, что не сможете это доказать? — спросил Билон.

— Я считаю, что нам не представят такую возможность. Движение в информационной блокаде. Вот вы сами сможете написать так, как было на самом деле?

— Такое у нас не напечатают, — угрюмо сказал Билон. — Но ведь есть и другие…

— Наша «Утренняя звезда» имеет тираж триста тысяч экземпляров — на всю страну. Но ее и так читают наши сторонники, которым не надо ничего доказывать. Других средств массовой информации в нашем распоряжении нет. После «Заявления Двенадцати» все общенациональные телеканалы контролируются президентской администрацией. Большинство крупных газет нам враждебны, а дружественные и нейтральные издания заставили замолчать.

— Мне тяжело в это поверить, — покачал головой Билон. — Можно заткнуть рот одной, двум, пяти газетам, но разве можно проделать это со всеми сразу? И неужели те люди, которые раньше поддерживали вас, так легко поменяют свое мнение из-за нескольких публикаций?

— Заставить газеты молчать о некоторых вещах не так сложно, как кажется, — пояснил Фремер. — Для этого достаточно сделать такие темы неудобными. А между тем, очень многие люди в нашей стране склонны доверять тому, что пишется в газетах и, особенно, показывается по телевизору. Если даже самую невероятную ложь повторять достаточно часто и настойчиво, в нее начинают верить. У любого политического движения есть небольшое число искренних сторонников и примерно столько же непримиримых противников. Но в нашем обществе, где решения — по крайней мере, в теории, — принимаются через выборы, все зависит от позиции пассивного большинства, которое может испытывать к нам симпатию, неприязнь или вовсе не замечать. Сейчас в обществе старательно насаживается именно неприязнь к Движению.

— Признаться, я до сих пор не могу понять, зачем это надо, — скептически заметил Билон. — То, о чем вы говорите, требует, наверно, громадных усилий и денег. Поддерживать такую кампанию достаточно долго просто слишком накладно, а до выборов еще целых три с лишним года.

— А никто и не собирается ждать так долго. Процесс завершается завтра. У вас есть сомнения по поводу его исхода?

— Пожалуй, нет.

— Следующим шагом должно неизбежно стать признание Движения преступной организацией. Благодаря заблаговременной пропагандистской обработке нас можно будет задушить относительно тихо. Если мы попробуем протестовать, вывести людей на улицы, большинство не пойдет за нами.

— Каждый спросит про себя: «А вдруг в том, что говорят о Движении, что-то есть?», — подхватил Билон. — Но вы ведь не собираетесь покорно ждать этого, сложа руки?

— Не собираемся. К тому же, мы получили заблаговременное предупреждение. В виде той самой информационной блокады.

— И как…

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — без улыбки сказал Фремер. — Я бы не хотел раскрывать раньше времени некоторые наши секреты.

— Что же, я понимаю вас, — пожал плечами Билон. — Тогда можно еще два вопроса? Как вышло, что представлять Движение на сегодняшнем заседании стал именно Шен Брагер? Вы ничего не подозревали?…

— С вашего разрешения, я ничего не буду отвечать и на этот вопрос, — коротко сказал Фремер. — Сейчас я не в состоянии говорить на эту тему спокойно и объективно. Задавайте лучше вопрос номер два.

— Хорошо, — не стал настаивать Билон, хотя ему показалось, что Фремер чего-то недоговаривает. — Скажите, почему вы рассказали все это мне? Я ведь тоже отношусь к вашим недругам, а в газете, где я работаю, вряд ли может появиться нетенденциозная информация о вас.

— В отличие от многих ваших коллег, вы хотите разобраться со всем самостоятельно, а не решили все для себя заранее и не идете на поводу у большинства, — ответил Фремер. — Меня привлекает в вас стремление к поиску истины. Я желаю вам сохранить его — вопреки всему.

— Спасибо, — пробормотал Билон. — Я постараюсь.

Но говорить легко, а на самом деле перед Билоном встала непростая задача. В Реперайтере ждали от него ежедневного репортажа о ходе процесса, и Билон был в затруднении. Он не мог и не хотел заставлять себя лгать, однако и вся правда о том, что произошло в этот день, была невозможна.

«Нужен разумный компромисс, — бормотал про себя Билон, уставившись на чистый лист бумаги, торчащий из пишущей машинки. — Главное — достичь компромисса… Компромисс, компромисс, вызываем всех на бис…»

Словно гипнотизируя себя, он твердил слово «компромисс», пока оно не разлезлось на части, превратившись в бессмысленный набор звуков. Из транса его вывел только негромкий сигнал часов.

С ума сойти! Меньше чем через час ему уже сдавать готовую статью, а у него пока нет ни одной строчки! Торопясь, Билон нервно забарабанил по клавишам машинки, не обращая никакого внимания на ошибки и опечатки.

Статья шла тяжело и, очевидно, ее вряд ли можно было отнести к лучшим образцам его творчества. Билон то и дело останавливался, зачеркивал одну или несколько фраз, возвращался обратно…

«…Сильный шум в зале помешал профессору Дуйнуфару дать достойный ответ на словесную эквилибристику обвинения», — отпечатал Билон последнюю фразу очередного абзаца и снова остановился. Подумав, он убрал слово «достойный», которое могло бы подвигнуть редактора на вычеркивание всего предложения. Затем, снова поразмыслив, добавил к «словесной эквилибристике» определение «изощренную», это придало всему выражению слегка отрицательный оттенок.

Вздохнув, Билон приступил к описанию следующего эпизода. Время поджимало, вернее, его совсем не было, но он не спешил, чувствуя себя, как сапер на минном поле, и старался тщательно подбирать слова. «Согласно сообщению Шена Брагера…», «Как заявил Шен Брагер…», «Шен Брагер сказал, что…» — эти и подобные им обороты появлялись у него почти в каждой фразе. Таким образом Билон пытался создать впечатление, что за скандальными разоблачениями Брагера не стояло ничего, кроме его собственных утверждений.

«Присутствовавший на заседании суда депутат парламента от Движения за Демократию Райнен Фремер пытался опровергнуть обвинения Шена Брагера, но на этот раз судья проявил принципиальность, и при первом же намеке на возможность нарушения тишины все члены Движения были удалены из зала…» Билону понравилась эта фраза, которая неплохо гармонировала с «сильным шумом в зале», заставившим замолчать профессора Лойсо Дуйнуфара.