Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

— Вам?

— Да, мне. Меня зовут Майдер Билон. И я, увы, «тот самый» Майдер Билон, который первым написал о прибытии пришельцев. Лучше бы мне, конечно, никогда их не видеть…Но я уже ничего не могу изменить.

На несколько секунд наступила тишина.

— Если вы таким образом решили меня «снять», боюсь, вы не достигли своей цели, — наконец, сухо сказала девушка.

— Вы мне не верите? — обиделся Билон. — Ну, хотите, я покажу вам свое журналистское удостоверение. Или давайте, я вам расскажу о Зерманде. Я, в конце концов, прожил там почти полтора года и даже немного знаю их язык. Знаете, как будет на нем «Здравствуйте»? «Хетшу тшегуу, гвари». «Гвари»- это «прекрасная», так там принято обращаться к девушкам. И вообще, в зермандском языке пять типов обращений на «вы». Одно слово употребляется только в обращении к вождю, второе — к уважаемым людям, третье — к знакомым, четвертое — к детям, а пятое — к замужним женщинам. Я даже из-за этого однажды попал впросак!

— И как?

Билону хотелось надеяться, что он не ошибся, уловив в этих словах подобие интереса.

— Однажды, это было через несколько дней после моего приезда, у меня состоялась встреча с министром иностранных дел. Я решил блеснуть знанием местного языка и спросил свою переводчицу, как будет по-зермандски «Благодарю вас за интересную беседу». Вот она и ответила… применительно к себе и с этим самым пятым типом слова «вас». В общем, поговорили мы с министром, а в конце я ему с гордым таким видом и ляпнул: «Благодарю вас, мадам».

— И что? — улыбнувшись, спросила девушка.

— И ничего. Министр по своей должности уже имел дело с иностранцами и не обиделся. А мог бы и на дуэль вызвать. А дуэль по-местному — это, знаете, поединок на таких коротких мечах, и проводится он на площадке типа боксерского ринга. Противника на нем нужно или ранить, все равно, куда, или заставить его прижаться спиной к канатам. Причем, прежде чем ты признаешь себя побежденным, нужно, как минимум, трижды скрестить мечи, а за три-то касания меня бы любой местный дуэлянт уделал. Они мечом владеть с детства учатся.

— Я от вас просто в восторге, — сказала девушка с немного ехидной улыбкой. — В девяноста девяти случаях из ста вы бы достигли своей цели. Но я, к сожалению, — сотый случай. Я очень польщена, что вы читали записки Нойнокса, но я их тоже читала!

— Вы имеете в виду Найнера Нойнокса? — удивленно спросил Билон. — Оказывается, он был еще и писателем?! В нашем посольстве в Дурдукеу висел его портрет, но я никогда не слышал о его записках. Он что, там описал и зермандский язык с его пятью «вы», и дуэли?…

— Описал. Как и многое другое. Но давайте на время прервем этот увлекательный разговор и вернемся к делу. Кажется, перерыв заканчивается.

— Хорошо, — пробормотал Билон. Он все еще никак не мог прийти в себя. — Но скажите, хотя бы, как вас зовут?

— Орна, — девушка посмотрела на морально раздавленного Билона и добавила: — Орна Маруэно. И я, кажется, верю, что вы почти ничего не придумали.

— Спасибо.

Билон медленно возвращался к работе. В зале появились новые люди. Присмотревшись, он узнал в одном из задних рядов депутата Райнена Фремера, окруженного небольшой группой людей. Все они выглядели озабоченными и обеспокоенными. Кроме того, резко возросло количество полицейских, занявших места вдоль стен.

— Встать, суд идет! — раздался голос судебного секретаря, и заседание возобновилось.

Теперь разговор шел уже по-другому. Прокурор резко нападал на профессора Дуйнуфара, задавая ему вполне невинные на первый взгляд вопросы, но с двойным дном. Их провокационность, кажется, была видна всем… кроме самого профессора. Он, похоже, не замечал, что его ответы, относившиеся к отдельным инцидентам и вырванным из контекста фразам, можно интерпретировать как систему.

— …Вероятно, суду уже неоднократно приходилось выслушивать заявления свидетеля о том, что Движение полностью отвергает идеологию насилия, — прокурор умело повысил голос в конце фразы. — Однако только что мы с вами выслушали несколько в высшей степени правдивых историй о деятельности так называемых отрядов самообороны, созданных Движением. Как мы только что убедились, в их действиях, может, и не присутствует идеология насилия, однако применяется самая, что ни на есть, практика насилия! Вы согласны с этим, господин профессор? Или вы считаете, что сопротивление стражам порядка или идеологическим противникам с помощью палок, камней и резиновых дубинок можно считать ненасильственным?!

— Э-э-э… Вероятно, такие действия и в самом деле можно признать насильственными, — растерянно сказал профессор Дуйнуфар. — Но…

Но это только самозащита, мог бы добавить за него Билон. Движение старалось давать отпор вооруженным молодчикам, при полном попустительстве полиции нападавшим на мирные демонстрации, но оно никогда не открывало боевые действия первым. Обвинитель откровенно передергивал факты, это мог понять всякий, мало-мальски знакомый с истинным положением вещей. Однако профессор Дуйнуфар, похоже, был не готов к такому повороту. Он промедлил и пропустил свой ход, а прокурор в это время уже начал новую атаку.

— Полагаю, мне нет необходимости напоминать суду о тех благородных целях, которые, согласно заявлениям свидетеля, преследует Движение. Но! Как вы все, вероятно, могли убедиться, для их реализации требуется самая малость — власть в государстве! Я задаю вопрос уважаемому свидетелю: ставит ли Движение перед собой задачу завоевание власти?!

— Да, — профессор Дуйнуфар уже, кажется, пришел в себя. — Ставит. Но исключительно конституционными методами, через получение большинства голосов на всеобщих выборах.

Билон добавил бы еще, что стремление к власти естественно для любой политической партии — иначе, для чего они создаются? Но профессор прошел мимо этой возможности, из-за чего его ответ оказался немного грубоватым.

— Очень хорошо! — прокурор поднял вверх палец. — Но тогда ответьте на такой вопрос: может ли Движение рассчитывать на победу на ближайших выборах?

— Вряд ли, — профессор Дуйнуфар покачал головой. — Выборы в нашей стране недемократичны и нечестны. Они постоянно фальсифицируются, на них происходят манипуляции с голосами избирателей, власти оказывают давление на избирательные комиссии. В таких условиях нам трудно надеяться на победу.

— Я полагаю, суд вынесет частное определение в адрес свидетеля, позволившего себе высказать эти возмутительные и голословные обвинения, выдвинутые против самой демократической в мире горданской избирательной системы, — прокурор придал своему голосу великолепную интонацию пренебрежения. — Но давайте, господа, сложим два и два. Из собственных слов господина свидетеля мы выяснили, что так называемое Движение за Демократию стремится к власти. Однако при этом оно признает полную невозможность добиться этой цели в рамках всеобщих демократических выборов. Что же тогда остается Движению, которое на словах отвергает идеологию насилия, но на практике активно ее использует?! Только насильственное свержение власти! Надеюсь, мне удалось показать суду корни тщательно замаскированной преступной деятельности организации, претенциозно именующей себя Движением за Демократию! И я требую осудить обвиняемого, который неоднократно признавался к принадлежности к этой группировке и полном разделении ее взглядов, по всей строгости закона!

— Вот это да! — вырвалось у Билона. — Поправьте меня, если это не так, но ведь он не привел ни одного веского факта!

— А у него и не может быть фактов, — откликнулась Орна Маруэно, сидящая в кресле очень прямо и с плотно сжатыми губами. — Это все игра словами, которую не имеет права принять в качестве доказательства ни один нормальный суд!

Кажется, это начало доходить и до профессора Дуйнуфара.

— Позвольте! — возмущенно начал он. — Вы исказили мои слова! Я хочу сделать заявление…

Слова профессора потонули в шуме и громких криках «Позор!», доносящихся из задних рядов. Полицейские, стоящие вдоль стен, начали озираться, но так и не тронулись с места.

— Тишина в зале! — судья хлопнул деревянным молотком по столу. — Есть ли у обвинения еще вопросы к свидетелю?

— Никаких! — прокурор раскланялся, словно артист, закончивший выступление.

— Защита?

— У меня нет вопросов, — адвокат даже не встал со своего места.

По залу снова прокатилась волна шума. Защитник с самого начала процесса вел себя крайне пассивно, выбрав, по мнению Билона, в высшей степени сомнительную стратегию. Всеми силами он старался убедить суд, что его подзащитный, который, как известно, действовал в одиночку, просто попал под преступное влияние и поэтому не может считаться самостоятельным в своих деяниях. Что самое интересное, подсудимый явно не возражал против этой линии защиты и принимал в ней посильное участие, хотя любой мог бы в этой ситуации сообразить, что признание виновным по Закону о бунтовщиках обещало куда более серьезные неприятности, чем наказание за нанесение телесных повреждений лицу при исполнении.