Истина - Эмиль Золя

Избѣжать позорнаго процесса было нельзя, разъ таково было рѣшеніе суда; но гдѣ же они найдутъ присяжныхъ, которые осудятъ человѣка безъ всякихъ уликъ? Самая мысль о подобной возможности казалась чудовищной. Симонъ продолжалъ повторять, что онъ невиненъ, и ни на минуту не терялъ своего спокойствія; свиданія обоихъ братьевъ въ тюрьмѣ укрѣпляли ихъ мужество и сознаніе правоты. У Лемановъ даже составлялись проекты о томъ, что госпожа Симонъ сейчасъ же по окончаніи процесса увезетъ мужа на цѣлый мѣсяцъ къ друзьямъ въ отдаленный уголокъ Прованса. Давидъ и Маркъ, окрыленные надеждой, рѣшили, однако, до суда навѣстить защитника Симона, Дельбо, чтобы серьезно поговорить съ нимъ о дѣлѣ.

Молодой адвокатъ жилъ на улицѣ Фонтанье, въ торговомъ кварталѣ города. Онъ былъ сыномъ крестьянина, жившаго по сосѣдству съ Бомономъ, кончилъ курсъ юридическихъ наукъ въ Парижѣ и одно время посѣщалъ собранія соціалистической молодежи. Самъ онъ, однако, еще не присталъ ни къ какой оффиціальной партіи, потому что ему не попадалось еще такого дѣла, которое сразу ставитъ человѣка на извѣстную точку.

Принимая на себя защиту дѣла Симона, отъ котораго въ страхѣ попятились всѣ его коллеги, онъ сдѣлалъ рѣшительный шагъ въ своей жизни. Онъ изучилъ это дѣло, увлекался имъ и радовался, что выступитъ наконецъ противъ всѣхъ реакціонерныхъ силъ, которыя, ради того, чтобы поддержать свои полусгнившіе устои, готовы погубить невиннаго, несчастнаго человѣка. Онъ вѣрилъ, что только въ прогрессивномъ теченіи, примиряющемъ интересы всѣхъ классовъ общества, возможно спасеніе Франціи.

— Ну что-жъ! Война объявлена! — крикнулъ онъ своимъ двумъ посѣтителямъ, когда они вошли въ его тѣсный кабинетъ, заваленный книгами и дѣлами. — Не знаю, побѣдимъ ли мы, но схватка будетъ горячая!

Маленькаго роста, худой, черный, съ горящими глазами и оживленною рѣчью, онъ обладалъ еще необыкновенно чарующимъ голосомъ и замѣчательнымъ даромъ краснорѣчія; доводы его были точны и логичны, при постоянномъ блескѣ горячаго, пламеннаго полета мысли.

Давидъ былъ пораженъ тѣмъ, что адвокатъ какъ будто сомнѣвался, что побѣда останется за нимъ. И онъ повторилъ ту фразу которую постоянно повторялъ эти дни:

— Побѣда должна остаться за нами. Гдѣ они найдутъ такихъ присяжныхъ, которые осмѣлятся осудить моего брата безъ всякихъ уликъ противъ него?

Дельбо посмотрѣлъ на него и тихо засмѣялся.

— Мой дорогой другъ, ступайте на улицу, и первые двѣнадцать гражданъ, которыхъ вы встрѣтите, плюнутъ вамъ въ лицо и назовутъ васъ паршивымъ жидомъ. Вы, вѣроятно, не читаете «Маленькаго Бомонца» и потому не вѣдаете, какія подлыя душонки у вашихъ современниковъ? Не правда ли, мосье Фроманъ, всякая иллюзія была бы опасна и преступна?

Когда Маркъ разсказалъ ему о своихъ неудачныхъ попыткахъ заинтересовать людей дѣломъ Симона и заручиться ихъ содѣйствіемъ, Дельбо еще съ большимъ рвеніемъ постарался отрезвить брата своего кліента и доказать ему, что его надежды далеко не основательны. Конечно, за нихъ былъ Сальванъ, честный, энергичный человѣкъ, но его положеніе было такое шаткое, что онъ самъ нуждался въ заступничествѣ. Что касается Баразера, то онъ безъ колебаній принесетъ въ жертву Симона, лишь бы сохранить свой авторитетъ для защиты свѣтскаго образованія. Добрякъ Лемарруа, еще вчера бывшій неподкупнымъ республиканцемъ, теперь, не замѣчая того, вступилъ на путь сомнѣній, который ведетъ къ реакціи. Дельбо особенно возмутился, когда было произнесено имя Марсильи. А! сладкоголосый Марсильи, надежда молодой интеллигенціи, вѣчно заигрывавшій съ тѣми партіями, на чью сторону склонялась удача! Вотъ ужъ человѣкъ, на котораго нельзя разсчитывать; это лжецъ, будущій ренегатъ и предатель. Всѣ эти люди способны расточать хорошія слова, но отъ нихъ нельзя ожидать ни рѣшительныхъ дѣйствій, ни мужества, ни откровенной отваги.

Сдѣлавъ характеристику ученаго и политическаго міра, Дельбо перешелъ къ чиновному и судейскому міру. Онъ былъ убѣжденъ въ томъ, что слѣдственный судья Дэ отлично пронюхалъ правду, но уклонился отъ нея въ сторону, испугавшись постоянныхъ семейныхъ споровъ и нападокъ со стороны жены; онъ не смѣлъ отпустить на волю «паршиваго жида», и пришелъ онъ къ этому сознанію не безъ мучительныхъ угрызеній совѣсти, потому что онъ былъ добросовѣстный чиновникъ и честный человѣкъ. Еще большая опасность предстояла со стороны прокурора республики, щеголеватаго Рауля де-ла-Биссоньера; онъ велъ свое обвиненіе съ самымъ жестокимъ упорствомъ, уснащая свою рѣчь литературными завитушками. Онъ былъ родомъ изъ мелкой, но тщеславной аристократіи и считалъ со своей стороны большою жертвою служеніе республикѣ; поэтому онъ ожидалъ въ награду за такую жертву быстрое повышеніе по службѣ и всячески домогался блестящей карьеры, будучи одновременно и другомъ правительства, и слугою конгрегацій, горячимъ патріотомъ и ярымъ антисемитомъ. Что касается президента Граньона, то это былъ большой кутила, любившій выпить и хорошо поѣсть, погулять съ дѣвицами, страстный охотникъ, который подъ напускнымъ, грубоватымъ добродушіемъ скрывалъ холодный скептицизмъ; онъ ни во что не вѣрилъ и всегда становился на сторону сильнѣйшаго. Наконецъ остались присяжные, неизвѣстныя величины; но ихъ предугадать было не трудно: нѣсколько мелкихъ торговцевъ, два или три военныхъ въ отставкѣ, быть можетъ, столько же архитекторовъ, врачей или ветеринаровъ, чиновниковъ, рантье, промышленниковъ, людей, у которыхъ на первомъ планѣ стояли шкурные вопросы, которые трепетали передъ дикими воплями толпы.

— Вы сами видите, — съ горечью закончилъ Дельбо, — что вашъ братъ, покинутый всѣми, имѣетъ неосторожность судиться въ такое несчастное время, когда всѣ дрожатъ передъ наступающими выборами, и даже самые храбрые и честные складываютъ оружіе; поэтому онъ не можетъ разсчитывать на благопріятный исходъ; его судьями будутъ людская глупость, пошлость и предательство — въ полномъ составѣ.

Видя отчаяніе Давида, онъ прибавилъ:

— Разумѣется, мы не сдадимся безъ боя и не позволимъ себя пожрать безъ громкаго протеста. Но я полагалъ, что лучше показать вамъ всю мерзость во всей ея красѣ.. А теперь давайте — поговоримъ о дѣлѣ.

Онъ впередъ зналъ, въ какой формѣ будетъ выражено обвиненіе. Свидѣтели были стиснуты со всѣхъ сторонъ, на нихъ производилось отчаянное давленіе. Не говоря уже о томъ, что они жили въ средѣ, которая была отравлена ненавистью и не могла не оказать на нихъ вліянія, — всѣ лица, привлеченныя къ этому дѣлу, испытывали еще таинственное, весьма ловко подстроенное ежедневное внушеніе и невольно усваивали себѣ тѣ отвѣты, которые должны были давать во время судебнаго засѣданія. Мадемуазель Рузеръ, напримѣръ, теперь уже съ точностью передавала, что слышала, какъ Симонъ вернулся безъ четверти одиннадцать. Миньо, не такъ рѣшительно, однако все же утверждалъ, что слышалъ шумъ шаговъ и крики около того же времени. Но главное вліяніе было оказано на учениковъ Симона, на дѣтей Бонгара, Долуара, Савена и Милома, показанія которыхъ должны были произвести большое впечатлѣніе на публику. Ихъ подбивали къ тому, чтобы давать самые неблагопріятные отзывы объ отношеніяхъ подсудимаго къ племяннику. Себастіанъ Миломъ съ горькимъ плачемъ клялся въ томъ, что никогда не видѣлъ въ рукахъ своего кузена прописи изъ школы братьевъ, подобной тому листку, который былъ найденъ скомканнымъ въ комнатѣ убитаго. По этому случаю разсказывали о неожиданномъ посѣщеніи вдовы Эдуарда Милома ея дальнимъ родственникомъ, генераломъ Жарусомъ, начальникомъ дивизіи въ Бомонѣ: до сихъ поръ это родство оставалось неизвѣстнымъ; но генералъ внезапно вспомнилъ о своей родственницѣ и порадовалъ ее дружескимъ визитомъ, который надолго окружилъ ореоломъ славы обѣихъ продавщицъ бумаги. Обвиненіе настаивало еще на безуспѣшности произведенныхъ попытокъ открыть неизвѣстнаго ночного бродягу, на котораго пало первоначальное подозрѣніе, а также какого-нибудь случайнаго прохожаго или сторожа, который бы встрѣтилъ или видѣлъ Симона во время его ночного возвращенія пѣшкомъ изъ Бомона въ Мальбуа. Съ другой стороны, не удалось доказать и возвращенія Симона по желѣзной дорогѣ: никто изъ кондукторовъ или служащихъ не запомнилъ его лица; въ тотъ вечеръ, при контролѣ, недоставало нѣсколькихъ обратныхъ билетовъ, но кому они принадлежали, не было установлено. Показанія брата Фульгентія и отца Филибена имѣли также большое значеніе, особенно показанія второго, который утверждалъ, что имѣетъ несомнѣнныя доказательства, что пропись, найденная скомканною, принадлежитъ школѣ Симона. Къ довершенію неблагопріятнаго оборота, эксперты, выбранные судомъ, Бадошъ и Трабю, признали въ томъ пятнѣ, которое замѣчалось на оторванномъ углу, стертые иниціалы Е и С, перевитые одинъ съ другимъ.

На основаніи всѣхъ этихъ данныхъ былъ составленъ обвинительный актъ. Симонъ лгалъ, что не вернулся въ Мальбуа по желѣзной дорогѣ съ поѣздомъ десять тридцать, который идетъ отъ Бомона двѣнадцать минутъ. Онъ былъ дома ровно безъ четверти одиннадцать; въ этотъ именно часъ мадемуазель Рузеръ слышала шаги, шумъ закрываемой двери и голоса. Очевидно, что маленькій Зефиренъ, вернувшись изъ капеллы Капуциновъ, еще не ложился спать, а разглядывалъ и убиралъ картинки духовнаго содержанія, которыя нашли въ полномъ порядкѣ на его столѣ; такимъ образомъ преступленіе должно было быть совершено между тремя четвертями одиннадцатаго и одиннадцатью часами. Факты вытекали одинъ изъ другого въ самомъ послѣдовательномъ порядкѣ. Симонъ, замѣтивъ свѣтъ въ комнатѣ племянника, вошелъ къ нему, засталъ его въ рубашкѣ, въ ту минуту, когда онъ ложился въ кровать. Безъ сомнѣнія, видя несчастное тѣло убогаго мальчика съ личикомъ ангела, онъ поддался внезапному преступному порыву безумія; существовали показанія, что онъ ненавидѣлъ ребенка, исповѣдывавшаго католическую религію; предполагали, что убійство могло быть совершено на подкладкѣ религіознаго фанатизма, и это предположеніе перешло уже въ увѣренность въ умахъ толпы. Но, не опираясь даже на такое предположеніе, можно было нарисовать слѣдующую картину: ужасное насиліе, протестъ ребенка, крики; преступникъ, охваченный страхомъ, запихалъ ему въ ротъ первое, что попалось подъ руку, чтобы заглушить крики; потомъ, когда мальчикъ выбросилъ комокъ бумаги и сталъ кричать еще громче, преступникъ, совершенно обезумѣвъ отъ страха, схватилъ его за горло и задушилъ.