Истина - Эмиль Золя

Сальванъ оживился и заговорилъ еще энергичнѣе:

— Вы видѣли этого Дутрекена, который вышелъ отсюда, — развѣ не обидно за него? Онъ — сынъ учителя; въ 1870 г. ему было пятнадцать лѣтъ; онъ поступилъ въ школу еще полный негодованія, проникнутый желаніемъ мести. Тогда все обученіе было направлено къ развитію патріотическихъ чувствъ. Требовались хорошіе солдаты; всѣ поклонялись арміи, этой святынѣ, которая тридцать лѣтъ стояла подъ ружьемъ въ ожиданіи будущаго дѣла и поглотила милліарды. Зато и создали милитаризмъ, вмѣсто того, чтобы заботиться о прогрессѣ, объ истинѣ, справедливости и мирѣ, которые одни могутъ спасти міръ. Вы видите передъ собой людей вродѣ Дутрекена, хорошаго республиканца, друга Гамбетты, антиклерикала, котораго патріотизмъ, однако, сдѣлалъ антисемитомъ, и который въ концѣ концовъ примкнетъ къ клерикаламъ. Онъ только что сказалъ мнѣ цѣлую рѣчь, пропитанную воззрѣніями «Маленькаго Бомонца»; Франція, по его мнѣнію, должна прежде всего прогнать евреевъ; затѣмъ онъ проповѣдывалъ поклоненіе арміи, возведенное въ догматъ, управленіе государствомъ въ смыслѣ спасенія отечества, которое въ опасности, свободу обученія, ведущую за собою развитіе конгрегаціонныхъ школъ, одурманивающихъ народъ. Въ этой программѣ сказывается полная несостоятельность республиканцевъ первой формаціи… А между тѣмъ Дутрекенъ — честный человѣкъ, отличный наставникъ, у котораго въ настоящее время пять помощниковъ; его школа — одна изъ лучшихъ въ Бомонѣ. У него двое сыновей младшими учителями въ нашемъ округѣ, и я знаю, что они вполнѣ раздѣляютъ взгляды своего отца и, какъ юноши, проводятъ ихъ еще съ большею энергіею. Куда же мы идемъ, если наши учителя проникаются такими идеями?.. Пора, давно пора создать другихъ руководителей для нашего народа, воспитать для его просвѣщенія болѣе свѣтлые умы, которые дадутъ ему настоящую истину, откроютъ ему чистые источники справедливости, добра и счастья!

Онъ произнесъ эти послѣднія слова съ такою горячностью, что Маркъ невольно залюбовался имъ.

— Дорогой учитель! Ваши слова доказываютъ, что вы все такъ же преданы нашему дѣлу, и я увѣренъ, что вы побѣдите, потому что на вашей сторонѣ истина!

Сальванъ признался, что извѣстіе о дѣлѣ Симона заставило его пасть духомъ, но теперь онъ опять готовъ на борьбу.

— Совѣтъ? Вы спрашивали моего совѣта? Поговоримъ, обсудимъ, какъ лучше поступить.

На ихъ сторонѣ былъ еще Форбъ, ректоръ, добрый и просвѣщенный человѣкъ, но всецѣло погруженный въ изученіе древней исторіи, презрительно относящійся къ современной жизни; онъ былъ вполнѣ безпристрастный человѣкъ и держалъ себя независимо отъ министра и своихъ подчиненныхъ. Затѣмъ былъ еще инспекторъ академіи, Баразеръ, на котораго, главнымъ образомъ, возлагалъ свои надежды Сальванъ; это былъ мужественный и умный человѣкъ, къ тому же тонкій политикъ.

Баразеръ, которому было около пятидесяти лѣтъ, принадлежалъ къ поколѣнію героевъ республики, работавшихъ во время ея основанія, когда сознавалась потребность широкаго распространенія свѣтскаго преподаванія и обязательнаго обученія, единственной твердой основы демократическаго строя. Какъ честный работникъ тѣхъ первыхъ дней, онъ сохранилъ ненависть къ клерикаламъ и твердое убѣжденіе, что ихъ слѣдуетъ устранить отъ преподаванія и лишить возможности туманить народное сознаніе льстивыми ухищреніями; только такимъ путемъ возможно воспитать сильную націю, знающую, чего требовать и какъ за себя постоять, націю просвѣщенную и здравомыслящую. Но года, препятствія и неудачи, встрѣчаемыя на пути, сдѣлали его очень осторожнымъ; онъ умѣлъ съ ловкою тактичностью удерживать за собою каждую отвоеванную пядь земли, притворяясь безучастнымъ къ натиску враговъ, если не могъ побороть ихъ силою. Бывшій профессоръ парижскаго лицея, онъ старался использовать все свое вліяніе, какъ инспекторъ, никогда не вступая въ открытую борьбу ни съ префектомъ, ни съ депутатами, ни съ сенаторами, но и не соглашаясь на уступки, если это противорѣчило его убѣжденіямъ. Только благодаря ему Сальванъ могъ работать сравнительно спокойно, несмотря на сильный натискъ клерикаловъ, и продолжать свою дѣятельность въ созиданіи достойныхъ учителей для народныхъ школъ; онъ одинъ представитъ изъ себя серьезную силу, способную отстоять Симона и бороться съ подчиненнымъ ему инспекторомъ начальныхъ школъ, Морезеномъ. Этотъ послѣдній, повидимому, являлся самымъ жестокимъ врагомъ, измѣнникомъ, перебѣжчикомъ въ лагерь клерикаловъ, откуда онъ ждалъ и большихъ выгодъ; его чутье подсказывало ему, что побѣда останется за ними, и что они щедро заплатятъ за услуги.

— Вы слыхали объ его показаніяхъ? — продолжалъ Сальванъ. — Говорятъ, что онъ передалъ слѣдственному судьѣ Дэ самыя невыгодныя для Симона свѣдѣнія. И такимъ-то іезуитамъ довѣряютъ попеченіе о нашихъ начальныхъ школахъ! Возьмите хотъ этого Депеннилье, инспектора лицея въ Бомонѣ; каждое воскресенье онъ отправляется къ службѣ въ С.-Максанскую церковь съ женой и дочерьми. Конечно, всякій воленъ имѣть свои убѣжденія, и пусть Депеннилье ходитъ, куда ему угодно; но плохо то, что онъ предоставляетъ вліянію іезуитовъ одно изъ нашихъ среднихъ учебныхъ заведеній. Отецъ Крабо царствуетъ въ этомъ лицеѣ такъ же открыто, какъ и въ Вальмарійской коллегіи; что можетъ быть возмутительнѣе: республиканское, свѣтское учебное заведеніе, которое, какъ я часто слышу, сравниваютъ съ іезуитскою коллегіею, является не соперникомъ ея, а вспомогательнымъ учрежденіемъ… Наша республика дѣйствуетъ очень неосмотрительно, отдавая воспитаніе дѣтей въ такія нечистыя и коварныя руки! Я понимаю, почему Морезенъ перешелъ въ другой лагерь, который работаетъ безъ устали и хорошо платитъ.

Когда Маркъ собирался уходить, Сальванъ добавилъ:

— Я повидаюсь съ Баразеромъ. Не правда ли, и вы того мнѣнія, что лучше будетъ, если я обращусь къ нему? Онъ меня всегда поддерживалъ съ такимъ мужествомъ. Торопить его нельзя: онъ знаетъ, когда ему вступиться и къ какимъ прибѣгнуть средстванъ; онъ, во всякомъ случаѣ, заставитъ Морезена умѣрить свой пылъ, если сейчасъ и не найдетъ возможнымъ оказать Симону болѣе непосредственную услугу. Совѣтую вамъ отправиться къ Лемарруа, нашему мэру и депутату, другу и товарищу покойнаго Бертеро, отца вашей жены; вы его хорошо знаете, не правда ли? Онъ можетъ быть вамъ полезенъ.

Выйдя на улицу, Маркъ рѣшилъ сейчасъ же отправиться къ Лемарруа. Только что пробило одиннадцать часовъ, и онъ, вѣроятно, застанетъ его дома. Пройдя по улицѣ Гамбетты, которая раздѣляла Бомонъ на двѣ половины, онъ прошелъ мимо лицея и ратуши и вышелъ на знаменитый бульваръ Жафръ, который пересѣкалъ городъ и улицу Гамбетты въ противоположномъ направленіи, отъ префектуры до собора. Собственный домъ Лемарруа находился на бульварѣ, въ самой аристократической части города; это было роскошное зданіе, въ которомъ госпожа Лемарруа, парижанка и свѣтская женщина, устраивала блестящія празднества. Онъ женился на ней, когда уже обладалъ порядочнымъ состояніемъ, благодаря широкой практикѣ врача, и рѣшилъ вернуться въ свой родной городъ, чтобы выдвинуться на политическомъ поприщѣ. Про него говорили, что, когда онъ еще былъ совсѣмъ молодымъ студентомъ, случай свелъ его съ Гамбеттой; онъ прожилъ около него довольно продолжительное время и проникся истиннымъ, пылкимъ республиканскимъ духомъ, сдѣлавшись любимымъ ученикомъ великаго дѣятеля. Въ Бомонѣ на него смотрѣли, какъ на столпъ истинной буржуазной республики; мужъ хорошенькой женщины, популярный среди бѣдняковъ, которыхъ онъ лечилъ даромъ, Лемарруа, въ сущности, былъ добрымъ, честнымъ человѣкомъ и очень неглупымъ. Его политическая карьера свершилась очень быстро: сперва муниципальный совѣтникъ, потомъ депутатъ и мэръ. Вотъ уже двѣнадцать лѣтъ, какъ онъ былъ хозяиномъ города и депутатомъ, и считалъ себя дѣйствительнымъ законнымъ распорядителемъ въ Бомонѣ, главою депутатовъ всего округа, среди которыхъ попадались и реакціонеры.

Лемарруа сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, большой комнатѣ, убранной въ строгомъ стилѣ, когда къ нему вошелъ Маркъ; завидя его, онъ всталъ ему навстрѣчу и протянулъ обѣ руки съ привѣтливой, добродушной улыбкой. Брюнетъ, съ небольшою просѣдью, хотя ему было почти пятьдесятъ лѣтъ, Лемарруа поражалъ блескомъ живыхъ, черныхъ глазъ и красивымъ профилемъ, какіе выбиваются на медаляхъ.

— А! Мой милый! Я жду васъ и догадываюсь, что именно привело васъ сюда!.. Какое ужасное дѣло — этотъ процессъ Симона! Онъ невиненъ, несчастный! Доказательствомъ его невинности служитъ то остервенѣніе, съ какимъ его хотятъ затравить… Я — на вашей сторонѣ! О, всѣмъ сердцемъ и душой!

Обрадованный такимъ сердечнымъ пріемомъ и успокоенный, что встрѣтилъ наконецъ честнаго человѣка, Маркъ поспѣшилъ ему объяснить, что пришелъ просить его всесильной поддержки. Надо же было что-нибудь предпринять; нельзя покинуть невиннаго и допустить, чтобы его осудили. Но Лемарруа перебилъ его, разводя руками: