Рипсимиянки - Арм Коста

играть. И больше его никто не видел. Ходила красавица здесь, бродила, спрашивала о нём, но сказали ей, что ушёл музыкант в море, видимо, захотелось ему служить Посейдону. Она так и не впустила никого в своё сердце, а тот, кто хотел взять её в жёны, получил отказ.

– А дальше что, отец? – не выдержал долгой паузы портовик.

– Боги сверху, друг мой, наблюдают за нами, посылают нам что-то важное, нужное, без чего мы не сможем прожить ни дня, но мы, глупцы, даров не желаем принимать. Хотя они лежат у нас на носу, – старик коснулся пальцем края носа. – Вот здесь. Тот юноша всё-таки вернулся сюда спустя много лет. Помню, как сейчас, соскочил с трапа – уже зрелый и серьёзный муж – и принялся расспрашивать о той, что увлечённо и преданно слушала его музыку. И знаете ли вы, что ему сказали? – рассмеялся старик.

– Что, отец?

– Что она стала женой какого-то христианина, корабельщика и вышла с ним в море днём раньше!

– Но не может такого быть! – крикнул владелец таверны. – Она искала и ждала его, а теперь всё наоборот!

– Кажется забавным, – старик запустил пальцы в густую седую бороду, – но нам не понять, какую боль и какое разочарование испытывали эти люди. Им полвека понадобилось, чтобы сказать друг другу главные слова.

– Так они всё-таки встретились?

– Она стала вдовой. Судно её покойного мужа долго стояло пришвартованным, море его обглодало, словно смачную кость: доски прогнили, мачта разломилась, паруса почернели, сгнили до дыр от дождей и града. Доживала вдова свои дни одна, без детей, в той же инсуле, где родилась и выросла. Волею судеб старухой вышла она на берег и увидела, как выносят полумёртвого престарелого человека с необыкновенно красивого корабля. Старуха из жалости бросилась к бедолаге, а он оказался тем музыкантом. Вот тогда-то они узнали друг друга и успели сказать всё то, что скрывали на дне своего сердца.

– Эй! – хилый римлянин хриплым голосом окликнул рассказчика, пытаясь протиснуться в толпе. – Ты Кандид?

По набережной расхаживали люди Диоклетиана. Они заглядывали в лавки, расспрашивая о торговцах и товарах, судах и людях, работающих на них.

– Как идут твои дела, старик? – человек из толпы подошёл ближе.

– Ах, – вздохнул Кандид, – я безмерно расточителен. Видишь, трачу драгоценные минуты своей жизни на болтовню и вино. Приветствую тебя и спрашиваю, чему могу помочь и откуда знаешь моё имя?

– Говорят, что ты знаешь всё и обо всём здесь, – посланник Диоклетиана присел рядом со стариком. – Чего встали? Работайте! Глаза императора везде! – толпа поредела, зеваки и слушатели историй старого Кандида начали расходиться. – Ты знаешь Кассиаса? – продолжил незнакомец с хриплым голосом.

– Знаю. Он едва держится на ногах после путешествия, – старик сдвинул брови. – Все силы бросает на выживание в этом тяжком мире. Работает, друг мой, работает он. И кому, как не мне, это знать. Обидел тебя Кассиас?

– День разгорается, – вытер лоб слуга императора. – Так где же Кассиас? Не скажешь – на закате солнца придут легионеры. Их копья и мечи не будут так добры к тебе, как я.

– Кассиас на корабле, – старик прикрыл глаза, грудь его содрогнулась от тяжёлого выдоха. – Вон его «Зевс» – напротив той инсулы.

Незнакомец похлопал по плечу Кандида и направился к месту швартовки судна. Следом за слугой Диокла потянулись и остальные псы.

Чайки с криками летали над «Зевсом», а чистый средиземноморский ветер обдувал только-только надетые на мачту ослепительно белые паруса, казалось, сами боги сшили их для грека.

– Именем императора повелеваем тебе спуститься! – люди Диоклетиана окликнули Кассиаса.

Александрия совращала моряков своей лёгкостью, зноем и беззаботностью, а здесь, в Риме, жизнь возвращала их на землю, твёрдую, нередко жестокую, пропитанную кровью, болью, злостью, ехидством и выгодой, и лишь птицы снимали с души тоску по блаженной александрийской земле.

– Я и сам спущусь, зачем тревожить имя императора? – рассмеялся грек.

– Ты продал колье императорской жене?

– За свою жизнь я много продал, – с трудом перевёл дух Кассиас, спустившись с трапа, – но чтобы императорской жене, не помню, нет.

– Колье с жемчужинами! – кулак вмиг ударил Кассиаса по переносице. – Это украшение христианки, которую отлавливает император! Где она?

Кровь потекла тонкой струёй, запятнав одежду корабельщика.

– Я не знаю никаких христианок! – Кассиас плюнул кровью себе под ноги. – Вы можете меня забить палками и камнями, но я не понимаю, о чём речь. Я простой торговец, а этим украшением мне заплатила прекрасная нимфа за услугу – вместе с другими девушками она плыла на моём судне до Александрии.

– Если твоим словам можно верить, – к Кассиасу обратился другой императорский пёс, – Диоклетиан тебя щедро одарит, а если ты лжёшь… Это же твоя инсула из белого камня?

– Да, моя.

– Будет уничтожена. И судно твоё тоже будет сожжено.

– Грязные зловонные язвы! – рыкнул Кассиас, но тут же получил удар в живот. – В Александрии меня встречают цветами и молоком, добротой юношей и девушек, шутками и играми, а здесь – силой и кровью. Жестокий! Жестокий Рим!

– Здесь положено уничтожать негодяев, глазеть на драки и владеть деньгами. Слабых здесь не любят. Греки здесь рабы. Благодари богов и Диоклетиана, дающего тебе жизнь и хлеб.

***

Топор ударил по быку так, что животное рухнуло на землю и алая кровь брызнула на чёрную мантию жреца. Диоклетиан, подняв руки к небу, панегириками взывал к богам. Император стоял посреди чистого поля, жрецы служили ему верными проводниками по дороге к Высшему Царству. Диоклетиан представлял себя всемогущим Юпитером, но он не был доволен своей «божественной» силой. Ему нравилось владеть землями и держать в руках граждан Рима, но Диоклу хотелось большего. Скоро должен был родиться его сын, но это правителя Рима не радовало, рождение долгожданного наследника он принимал как данность. Император жаждал заполучить Рипсимию. И чтобы узнать о своём будущем с ней, Диоклетиан обратился к богам. На какое-то мгновение он закрыл глаза и ощутил на лице горячее прикосновение – с небес спустилась женщина. Её пухлые губы сводили с ума императора, и он почувствовал непреодолимое желание поцеловать её.

– В твоих глазах я вижу ночь, богиня! – воскликнул римский правитель. – Готов быть вечно твоим слугой.

– Оставь меня в покое – не быть мне твоей. Всю свою любовь я отдаю и буду отдавать Богу. Бог есть любовь, и нет ничего ценнее этого, пойми. Ты берёшь в руки нож, чтобы срезать мой цветок, но ты не понимаешь, что этот нож останется в тебе навсегда, он будет резать тебя до конца дней. Ты хочешь совершить грех.

– Ты достанешься мне или не будешь ничьей! Ты играешь со смертью! На этой земле не скрыться тебе от моих глаз! От великого Юпитера не убежать!

Глаза женщины заглянули прямо в душу Диоклу и не нашли ничего, кроме мёртвой тишины. Внутри него было пусто. Римский бог без бога внутри.

– О, император! – ритуальное жертвоприношение прервал голос его слуги, чей белый конь приближался к Диоклетиану и его жрецам. – Ваше дитя в сию минуту явится на свет!

Диокл равнодушно повернул голову в сторону гонца, и на минуту их взгляды встретились – в глазах императора гуляло страшное безумие в объятиях с гневом. Казалось, что он сошёл с ума. Юноша, принёсший весть о родах Приски, был напуган – он посмел прервать общение правителя с богами. Но Диоклетиан спустился на землю и лениво, с каменным выражением лица поплёлся к своей лошади.

– Кто сейчас с ней? – Диоклетиан окликнул гонца.

– К госпоже подвели врачевателя.

– У тебя есть ещё вести для меня?

– Сегодня прибыли люди из порта Остия, просили принести весть о том, что торговец Кассиас найден.

– Что он сказал?

– Что перевозил на своём судне тридцать семь девушек, господин. Они просили у него помощи, ибо негде им жить – кров над головой съел пожар. Они держали путь на Александрию.

– У них есть там покровитель?

– Да, господин. Знакомая Кассиаса – египтянка пустила их жить к себе.

Диоклетиан не мог поверить собственным ушам: Рипсимия оказалась намного умнее всех и сбежала в Александрию. Император