Именем Ея Величества - Владимир Дружинин

— Дьявол! — вырвалось у Юсси.

Была шведская империя, рухнула. Наказана гордыня. Суд Божий свершился над Карлом. Одуматься бы… Бисерные буковки роились, как муравьи. Облик дьявола-искусителя возник за ними.

— Читай! — усмехнулся Арвид. — Читай!

Дальше следовали советы тактические. Екатерина не русской крови, она честолюбива, она обожает зятя — три струны, на которых надо играть. Проект сообщить ей по секрету, от имени шведского правительства. Герцог посвящён лишь в малой степени, русские сановники в полном неведении. Важно привлечь Меншикова. Он против войны из-за Шлезвига, как и многие при дворе. Адски тщеславен. Украина — богатейшая часть империи, и он имеет там поместья. Пусть будет там королём. Титул ему — имперскому князю — доступен.

Заверить, внушить… Изворачиваться, заманивать, возбуждать худшие свойства людей. Это предстоит делать ему — Юсси, если он поедет.

— Нет, — сказал он.

— Ты принимаешь всё за чистую монету, — возразил Хорн. — Империя — она в облаках… Нам нужен мир. На год — и то прекрасно. И хотя бы Лифляндию. Тогда добро пожаловать герцогу. Триумфальный въезд…

Да, Юсси представляет себе. Толпы ликующих. Победа для партии. Хлеб подешевеет сразу. Земля в Лифляндии добрая, не то что в Северном Юлланде. Верно и другое — без приданого герцог едва ли добудет шведский трон.

— Он-то откажется от Шлезвига. А русские? Они же толкают его туда. Нет, не по мне служба, Арвид… Ничего нам не вернут. Поплатились, Бог велел терпеть, уволь, не гожусь я…

— Ты, Юсси, только ты.

Отпустил, дав срок до утра.

Приехал он сюда как к себе домой. Какова же столица после Петра? Каменных домов стало больше — и мостовых, фонарей. Сооружают переправы через Неву — дощатый настил на заякоренных судах. Спешат, в светлую июньскую ночь не прекращают работу. Пётр запретил, ему чудилась помеха для судоходства. Но преграду легко расцепить. Странно — обиду за Петра почувствовал швед.

Невскую першпективу, проложенную пленными — сам однажды водил их сажать деревья, — бойко застраивают. Обширную усадьбу отхватил придворный портной, возвёл дом с лепнинами, господский. У Мойки в театральном здании шла репетиция. Крикливо звучал женский голос. Посыпались камни, творящие гром.

Самодержица прибыла на репетицию. Досмотрев, раздала актёрам по червонцу. Посол попросил аудиенции. Ответила неопределённо. Пусть он отдохнёт после путешествия, освоится.

— Бедный Юсси! У нас мало плезиров. Танцы я разрешаю, но люди из сочувствия ко мне…

Говор стих, придворные окружили их кольцом. Екатерина закончила громко, внушительно:

— Все оплакивают моего супруга.

— Ваше величество…

Комок в горле, неожиданно… Слова соболезнования застряли.

— Вы любили его, Юсси.

Любил? Нет, это сложнее. Необычайное обаяние Петра покорило его на всю жизнь. Против воли…

Тёплый бархат скользнул по щеке. Тяжёлые руки легли на плечи.

— Вы полюбите и вашего будущего короля. Его нельзя не любить.

Сказала по-домашнему, будто вводя в семью. Лакеи разносили угощенье. Взяла два бокала с подноса.

— Навеки вместе, да?

О Боже, как мельчает это понятие! Вино было крепкое, сладкое чересчур. Простилась нежно, поцеловала липкими губами. Ощущение некоторой нарочитости осталось от этой встречи.

Живёт он — о, редкая честь — в Зимнем дворце, весьма опустевшем. Елизавета отселилась вместе с матерью, двор царевича — во флигеле, окнами на канал. Ночью за стеной возятся крысы. Откуда-то глухо — топот башмаков, женский визг. Утром посол совершает моцион — по лугу, в саду. Наблюдает бабочек, жуков, любуется цветами, восхваляет природу, как подобает пиетисту.

Увидел царского внука [91]. Рослый не по летам, толстый, с кислым выражением лица, будто объевшийся. Его сестра Наталья — милый, резвый ребёнок — застынет, восхищённая бабочкой, потом вприпрыжку догоняет. Левенвольде-старший, высокий, нескладный, что-то объяснял резким, каркающим гоном. Наследник брёл понуро, глядя в землю.

Насколько же природа совершеннее чертогов, возведённых людским тщеславием! В гостиной, где послу накрывали стол, сумрачно, душно, запах от пыльных гобеленов, от грузных дорогих портьер затхлый, горький. Екатерина прислала ему одного из своих пажей — юноша появлялся к обеду и ужину, стоял за спинкой стула и глотал слюну. Неестественно прямо, будто статуя в зелёном кафтане с красными отворотами, с золотым позументом. Ел Юсси часто один, иногда с Бассевичем, с русскими вельможами. Говорили о пустяках — паж беседу стеснял.

Делиться важным с Бассевичем, с герцогом послу и не нужно. Голштинец пока не король. Первый официальный визит — к Остерману.

Он из тех, что к старости усыхают. Худоба схимника, белые обтянутые кожей скулы, глаза-щёлочки, то колющие, то засыпающие. Брезгливо, невежливо морщится, отхлёбывая вино, которым потчует гостя. Когда слушает, глаза исчезают под ресницами — они жёлтые, цвета опавшей листвы, как и брови.

— Нерасторжимый союз, ваше сиятельство. Россия и мы, Швеция, в нашем понимании, части одной империи, великой северо-восточной империи…

Продиктованное, обязательное… Юсси кажется, что говорит кто-то другой за него. Вице-канцлер наклоняет голову утвердительно.

— Да, нерасторжимый…

Пряди грязно-серого парика свесились, цепкие бескровные пальцы теребят их, схватывают.

— Не-рас-торжимый…

В правой руке одна прядь, в левой пучок. Сплетает жгутом, сосредоточенно, и сдаётся — забыл о присутствии гостя. Та прядь затерялась, её не различить. Что это — намёк? Он ведь известен своими иносказаниями, увёртками.

— Рост великой Российской империи, — продолжал Юсси, — ради мира, взаимной выгоды…

Он комкает урок, переводит дух. Пальцы завораживают. Расплели косу, свивают опять.

— Ве-ли-кой им-пе-рии…

Ни тени иронии. Зато пальцы отвечают откровенно — неравен этот альянс, выгод для Швеции добивается посол.

— Его королевское высочество… В силу брака с принцессой Анной имеет право претендовать на… определённые уступки.

— Оп-ре-делённые, — отозвался Остерман как эхо. — Мы желали бы знать, — и космы парика, откинулись, — впустит ли Швеция наши корабли? В свои гавани?

Удар наотмашь. Юсси смутился. Может быть, соврать, обнадёжить? Признал — инструкций он не имеет.

— Что отсюда следует, экселенц?

Юсси молчит.

— Следует то, что ваше правительство не намерено поддержать претензии герцога на Шлезвиг. Предпочитает удовлетворить его за счёт России. Так? В нарушение договора. Так, экселенц?

Он перешёл в наступление.

— Обстоятельства в связи с женитьбой изменились, — пробормотал Юсси. — По нашему мнению, возникает необходимость в новом договоре.

— В новом до-го-воре, — надоедливо проскрипел вице-канцлер. — Если будет угодно её величеству, — прибавил он быстро, отчётливо, поучающе.

— Но вам, экселенц, неугодно, — вымолвил Юсси, повинуясь озорному порыву, и прикусил язык. Понял — так держи язык за зубами. Нарушил он правила дипломатической игры.

— Её императорское величество, — сказал Остерман, явно сердясь, — есть суверен самодержавный.

Вздохнул, взял со стола оловянный ларчик, достал пилюлю, с неожиданным проворством кинул в рот. Пил воду из стакана мелкими глотками. Юсси не сразу уразумел — разговор окончен.

Стена, равнодушная стена… Скорее враждебная. Здесь нельзя выражать собственные мысли — даже Остерману, главному дипломату России. Министру нельзя высказать свои мысли прямо. Тирания. Увы, придётся привыкнуть!

Стайка гусей гуляла по берегу — незамощённому, размытому ночным дождём. Юсси потревожил их и едва спасся, добежав по мосткам до лодки. Гребцы слегка надрезали вёслами водную гладь, несла Малая Нева, ширилась, сливаясь с Большой, раздвигая каменные фасады столицы, лицемерные фасады, прикрывшие нищету.

Следующий визит — к Меншикову. Фаворит, соправитель, второе лицо в государстве. Екатерина — женщина ума обыкновенного, князь — ум выдающийся. И воспалённый тщеславием. Пиетисту стыдно — он призван обличать порок, а тут он вынужден поощрять его, растлевать душу человека. Что оправдывает? Единственно — забота о мире.

Юсси подавляет в себе сомнения, робость — с пальмовой ветвью мира прибыл он в Россию.

— Господи! Да за что же?

Охает Дарья, стонет, сейчас брызнут слёзы. Услышала — ушам не поверила. Ужасно, ужасно!

— Король я… — смеётся Данилыч. — Ты королева. Величество.

— Да на что нам…

Король или гетман — разницы Дарья не видит. Украина. Киев… Уехать, бросить всё… Про Киев не скажет худого, хорошо было, там её обвенчали с Александром, освятили долгое греховное сожительство. Но теперь, из столицы… Корона? Опала для мужа, во что ни ряди.