Рабыня Малуша и другие истории - Борис Кокушкин

– Ишь, гулящую девку стал водить в царский дом, – ворчал Михаил Долгорукий.

– Ни стыда, ни совести, – поддерживал его Артамон Матвеев. – А что от них ждать, коли род их происходит от стрелецкой верхушки и от офицеров полков нового строя…

– Вот из-за незнатности рода он и порубил стрельцов-то, – усмехался Михаил.

Петру, естественно, немедля донесли об этих разговорах. В бессилии он скрипел зубами, но что-либо сделать с мощными и многочисленными родами ни он, ни мать не решались.

Анна, замечавшая, как менялся в лице ее поклонник, мягко гладила его по руке и шептала:

– Ты – государь, тебе ли их бояться?

– Она права, – дополнял ее вездесущий Алексашка. – Да и святоши тебе не указ.

– Со святошами тоже разберусь, – ворчал Петр.

В конце концов, глядя на расстроенного Петра, Анна предложила:

– Давай уйдем отсюда. Надоело смотреть на эти угрюмые лица, на их старомодные кафтаны, бородатые морды…

Подхватив свою подругу, молодой государь увел ее в одну из комнат и сразу же повалил на кушетку. В перерывах между ласками он достал из кармана камзола какой-то сверток, завернутый в платок.

– Что это? – спросила Анна.

– А ты разверни, увидишь…

В платке оказался миниатюрный портрет Петра, обрамленный алмазами.

– Какая прелесть! – воскликнула восхищенная девушка. – Это же очень дорогой подарок.

– Тысячу рублей заплатил мастеру, – с гордостью ответил Петр. – Смотри, храни его как зеницу ока, как признание моей любви.

– Я буду носить его возле сердца, – ответила она. – И тогда ты будешь всегда со мной.

– Я скоро уезжаю в Германию, – серьезно сказал Петр. – Что тебе привезти?

– Ты же понимаешь, что нужно женщине, – жеманилась Анна. – Конечно же, самые модные наряды, ботинки, которые сейчас там носят. Не могу же я ходить в лаптях!

– Ладно, привезу, – засмеялся Петр. – Ты только гляди тут у меня, не шали. Узнаю – голову оторву твоим полюбовникам. Ты меня знаешь…

– Да знаю, знаю, – Анна прильнула к нему и начала целовать. – Ты там тоже не балуй…

– Никого знать не хочу, кроме тебя, – ответил Петр.

Перед отъездом Наталья Кирилловна вызвала к себе сына. Поговорив о делах, она заметила:

– Мне доложили, что ты приблизил к себе семейство Монсов – даришь им дорогие вещи, украшения. Вон девице Анне подарил даже свой портрет с драгоценными каменьями. А это дорого стоит казне. Не слишком ли ты расточителен?

Петр надулся и пробурчал:

– Чай, я не первый, кто дарит дорогие подарки своим полюбовникам.

– Что ты имеешь в виду? – сощурилась мать.

– Сама знаешь, – ощерился сын. – У меня тоже есть свои шептуны.

– Не слишком ли много берешь на себя, чтобы судить мать?

– Так и ты не суди меня.

– Ты – государь и должен думать о благе отечества, а не швырять казенные деньги на ветер.

– Казна от этой мелочи не обеднеет.

Вздохнув и строго глянув на сына, царица строго сказала:

– Смотри там, за границей, не позорь ни себя, ни Россию. Не то подумают: приехал-де медведь, дикарь-дикарем. А по тебе станут судить и о стране в целом…

Петр молча поклонился матери, поцеловал ей руку и вышел. Отправившись в Немецкую слободу, он жестоко напился и остался ночевать у милой Анхен.

По возвращении из Германии Петр проехал прямо к своей любовнице. Обрадовавшись подаркам, та прыгала от радости, как маленькая девчонка.

Само собой, что Наталье Кирилловне немедленно доложили о приезде сына, и она послала за ним. Нехотя Петр был вынужден подчиниться и отбыл во дворец.

В покоях матери уже находились срочно вызванные ее братья, Федор Юрьевич Ромодановский, Борис Петрович Шереметьев, Тихон Стрешнев и Борис Голицын.

Рассказав им о результатах поездки, Петр сказал, что жить в изоляции Россия больше не может, а значит, нужно строить свой флот и торговать, чтобы вывести страну из длительного сна. Рассказал и о том, что прибывшие с ним выглядели, как белые вороны на фоне по-иному одетых, бритых и образованных немцев.

– Да вы сами видите, как одеваются в Немецкой слободе и как наши люди. И начинать надо с бояр. Смешно и дико видеть, как они среди лета ходят в кафтанах до пола, собирая на подолы уличную грязь, противно смотреть на их бородатые рожи с застрявшими в бородах крошками после трапезы.

– Это ли главное в управлении страной? – спросил Петр Кириллович.

– Все начинается с малого, – упорствовал Петр. – Замыкаемся в своих теремах с узкими оконцами, сидим, словно медведи в берлоге, не видя, что деется окрест. А заграница идет вперед…

– Такие дела делаются неспешно, исподволь, – заметил Лев Кириллович. – Надо подготовить народишко, чтобы он понял выгоду от этого. А рубить топором – себе в ущерб.

– Ну да, не торопясь, как на телеге ехать, а не на коне скакать, – с усмешкой возразил Петр. – И через многие века, может быть, догоним заграницу. Только и она не станет стоять на месте. Нет уж, в таких делах надо действовать решительно и споро.

– Экий ты упрямец, племянник, – покачал головой Петр Кириллович.

– Ох, боюсь, – хлебнем мы горюшка с таким государем, – проворчал Федор Юрьевич. – Еще наплачемся…

– Вы всю жизнь прожили в темноте, а я на свет хочу, – махнул рукой государь и пошел в свои покои.

В переходе он нос к носу столкнулся с Евдокией.

– Петруша, ты бы зашел ко мне хоть ненадолго, – просящим голосом пропела она.

– Отстань от меня, постылая, – оттолкнул он жену. – И без тебя забот хватает.

Сидя на скамье в своих покоях, он долго обдумывал разговор с родичами, а потом резко встал и крикнул:

– Никита!

Дверь в покои отворилась и в притворе показалась помятая физиономия Никиты Зотова.

– Звал, Петруша? – спросил он.

– Найди Алексашку, – приказал он, уставившись на красный нос бывшего учителя. – Поедем в Немецкую слободу. Да живо у меня!

В «веселом доме» было привычно шумно. Войдя в залу, приятели сразу увидели за своим столом у окна Франца Лефорта, на коленях у него сидела их общая знакомая, подруга Анхен, Елена Федермех.

– А я уж думал, что вы сегодня не придете, – воскликнул Франц, ссаживая девушку и раскинув руки для объятий.

Заметив, что гостей обслуживает мать Анны, Петр спросил:

– Анхен где?

– Приболела она, – ответила Елена. – Квасу холодного на жаре выпила, вот и слегла. Сейчас лекарь у нее.

Петр направился в комнату любимой, следом за ним семенила ее мать, Модеста Ефимовна, и постоянно тараторила:

– Уснула она сейчас, государь, ты уж ее не буди. Всю ночь бедняжка металась в жару.

Войдя в комнату, Петр увидел свою Анхен, лежащую на постели. Подле нее сидел дряхлый старичок лекарь и, окуная тряпицу в какую-то жидкость в чашке, прикладывал ее ко лбу девушки.

– Анхен, милая, – только и прошептал Петр.

Осторожно взяв руку девушки, лежащую поверх одеяла, он осторожно поцеловал ее. Рука была настолько горячая, что он едва не обжег губы.

Постояв немного возле постели, Петр медленно вышел, осторожно прикрыв дверь.

– Я побуду здесь, – сказал он матери.

– А ты иди в мою спаленку, – сказала она, открывая дверь напротив. – Тебя здесь никто не обеспокоит.

Петр тяжело сел за стол, облокотившись на него и обхватив голову.

– Ты не расстраивайся, государь, – начала успокаивать его Модеста Ефимовна. – Девчонка молодая, справится. Полежит несколько дней и отойдет.

Помолчав немного, она спросила:

– Может, тебе принести чего? Поел бы ты…

– Принеси, – согласился он.

И, помолчав немного, добавил:

– Пусть Елена принесет. Она там с Лефортом.

Женщина кивнула головой и тихо вышла.

Прошло совсем немного времени, и в комнату вошла Елена с подносом в руках. Среди блюд со снедью стоял кувшин с вином.

– Вот это мне сейчас нужно, – встрепенулся Петр, налил в бокал вина и выпил.

– Еще чего нужно? – спросила девушка.

– Нужно, – он привлек к себе Елену и огладил ее по спине и ниже. – Какая ты сочная и красивая. Я как-то раньше не замечал.

– У тебя в глазах одна Анна, – усмехнулась та. – Вот и не видишь ничего вокруг.

– А без этой хламиды ты, наверное, еще лучше, – проговорил он, потеребив подол ее платья.

– Хочешь взглянуть? – лукаво улыбнулась она, глядя на долговязого молодого мужчину.

– Я помогу тебе, – Петр встал и принялся распутывать тесемки на ее груди…

Во все дни болезни Анны Петр ежедневно приходил к ней, но каждый раз этот приход заканчивался вызовом Елены в спальню хозяйки.

Однажды он посетовал Модесте Ефимовне на скудость подаваемых блюд, на что та ответила:

– Прости, государь. Но купцы так задрали цены на товары, что моих средств не хватает, чтобы покупать лучшее. Говорят, на дорогах лютуют лихие люди, приходится обозам усиливать охрану. А это расходы…

– Ладно, не горюй, – ответил он. – Сладим с этой напастью.

На следующий день Петр отдал распоряжение выплачивать вдове ежегодный пансион в 708 рублей и отписать к ней Дудинскую волость в Козельском уезде с деревнями в 295 дворов, чтобы она могла получать от них продукты для своей ресторации.