Рабыня Малуша и другие истории - Борис Кокушкин

На следующий день Петр отдал распоряжение выплачивать вдове ежегодный пансион в 708 рублей и отписать к ней Дудинскую волость в Козельском уезде с деревнями в 295 дворов, чтобы она могла получать от них продукты для своей ресторации.

Через неделю девушка совершенно поправилась, и Петр с удовольствием увидел в ней прежнюю нежную, умную и веселую Анхен. В один из дней, лежа с ней в постели, он прошептал ей:

– Одевайся, пойдем со мной, – я покажу тебе кое-что…

– Что? – прильнула она к нему. – Ну скажи, что?

– Э, нет, пока это секрет, – улыбнулся он, целуя свою возлюбленную. – Всему свое время.

Выйдя на улицу, он взял ее за руку и повел куда-то в сторону от «веселого дома».

– Куда ты ведешь меня? – смеялась она.

– Сейчас все увидишь, – ответил Петр.

Возле кирхи они остановились.

– Ты что, решил стать католиком? – усмехнулась Анна.

– Не туда смотришь, – покачал он головой. – Видишь дом возле кирхи?

– Вижу, красивый и новый. Кто его построил?

– Этот дом отныне твой. Дарю, – с гордостью произнес Петр. – Тебе выстроил за твою любовь ко мне.

– Ты шутишь? – искренне удивилась Анна.

– Какие шутки? – пожал он плечами. – Пойдем внутрь, посмотришь…

– Майн готт, какая красота! – восхитилась девушка, осматривая дворец изнутри. – Какая лепнина красивая и мебель – просто прелесть!

– Специально умельцев из Германии выписал, чтобы они сделали все в лучшем немецком духе, – с гордостью сказал Петр, укладывая ее на диван.

А потом, отдышавшись от приятного, но утомительного занятия, добавил:

– Погоди, я тебя еще и царицей сделаю!

– Но у тебя есть жена…

– В монастырь отправлю, – коротко бросил он. – Надоела хуже горькой редьки.

– Так и я могу надоесть, – прильнула к нему Анна.

– Ты не надоешь никогда.

– Ага, а пока я болела, кувыркался с моей подругой.

– Ты же была больна, а я мужик здоровый, мне постоянно женщина нужна.

– Я – католичка, значит, твоей женой быть не могу.

– Перейдешь в православие. Бог-то у нас един, так что ему все равно, кто как молится.

В один из дней Петр с Алексашкой Меньшиковым в кабинете царя обсуждали корабельные дела.

– Мы строим суда по своему образу и подобию, как привыкли. Но все эти суда предназначены главным образом для плавания по рекам и прибрежным водам. А нам нужны большие морские суда, чтобы плавать в другие страны. Такие, как строят голландцы, – они доки в этом деле, – рассуждал Петр.

– У нас мастеров таких нет, – ответил Меньшиков. – Вон в Шлиссельбурге начали строить яхту для морских плаваний, да получилось не очень ладно. Сейчас ее переделывают.

– В начале лета съездим туда, посмотрим, что да как. На месте и разберемся, – решил Петр.

В это время в кабинет вошла Евдокия.

– Чего тебе? – грубо спросил ее муж.

– Не зайдешь ли ко мне, когда покончишь с делами, – жалостным голосом проговорила она.

– Там видно будет, – недовольным голосом пробурчал он. – А сейчас не мешай нам.

Когда та вышла, Петр проворчал:

– До чего же она надоела мне. И зудит, и зудит…

– Ты – государь, твоя воля – закон, – поддел его верный друг.

– И решу, – твердо произнес Петр, стукнув кулаком по столу.

В марте, когда стал подтаивать скопившийся за зиму снег, Евдокию отправили в суздальский Покровский монастырь.

Патриарх Адриан, несмотря на все уговоры Петра, не давал согласия на пострижение Евдокии в монахини. Тогда ее отправили насильно и «по-плохому» – без содержания.

И пусть ни архимандрит, ни священники не решались на обряд пострижения, с ними царь не церемонился: было назначено новое монастырское начальство, а оно уже не вдавалось в рассуждения, – как было велено, так и исполнили.

Место возле царя оказалось свободным.

Когда снег полностью сошел и дороги просохли, Петр с Алексашкой и Лефортом выехали в Шлиссельбург инспектировать ремонт царской яхты и строительство нового российского флота.

Увидев царя, рабочие побросали работу, чтобы взглянуть на самодержца. Петр, удовлетворенный ходом работ и качеством строительства и польщенный таким вниманием строителей, помахал людям рукой и приказал выдать каждому по чарке вина.

Вечером по этому случаю был организован пир, на котором вино лилось рекой. Совершенно охмелев, по призыву Петра все пошли еще раз взглянуть на новые корабли да заодно искупаться, чтобы сбросить хмель.

Всем было весело, люди плескались, шутейно сталкивая друг друга в воду до тех пор, пока царь не остановил их:

– Все, довольно! Вино киснет, его надо срочно допить. Пошли всем гуртом…

За столами полупьяные гости случайно обратили внимание, что стул саксонского посланника Кенигсека пуст.

– Где он? – загремел Петр. – Не положено прятаться от честной компании. Отыскать и привести сюда!

Слуги тотчас бросились исполнять приказание.

Веселье продолжалось и Петр, казалось, уже забыл об исчезнувшем посланнике. Но какой-то неясный шум за дверью привлек его внимание.

– Алексашка, поди узнай, что там случилось, – приказал он Меньшикову.

Тот встал и на нетвердых ногах пошел узнавать причину шума. А через некоторое время он вернулся – лицо его было бледным и ноги уже не подкашивались.

– Ну? – рыкнул на него государь.

– Боюсь говорить, мин херц, – проблеял тот.

– Говори! – царь стукнул по столу кулаком так, что на нем запрыгала и опрокинулась посуда.

– Кенигсек утонул, – почти простонал Меньшиков. – Вытащили, а он уже не дышит.

– Что? – взревел, вскочив со своего места Петр. – Кто не уследил? Ты?

– Я же с тобою рядом был все время, боялся, как бы с тобой чего не случилось, – дрожащим голосом проговорил ближний друг.

– Разве не ты должен был следить за иноземцами? – Петр выхватил шпагу и замахнулся на Меньшикова, но тот успел нырнуть под стол.

Лефорт попытался удержать Петра, схватив его сзади за локти, но царь так махнул рукой, что разбил Францу нос, из которого ручьем потекла кровь.

И только вид этой крови да еще ласковые увещевания Никиты Зотова слегка утихомирили его. Налитыми кровью глазами он оглядел сидящих за столом.

– Это же скандал. Как теперь оправдаться перед саксонским королем? – ревел он. – Сказать, по пьяному делу утонул? Кто нам поверит? Все равно там будут говорить, что специально его утопили. Уходите все, чтоб мои глаза вас не видели…

Наутро Петр созвал своих ближних друзей, которым безоговорочно доверял – Меньшикова, Лефорта и Зотова.

– Вот что я решаю, – объявил он. – Сегодня же выезжаем в Москву. За иноземцами организовать самое тщательное наблюдение, чтобы они не выслали гонцов с донесением о гибели Кенигсека. Да так, чтобы мышь через границу не проскочила! Ясно вам? Ты, Алексашка, отвечаешь. А ты, Лефорт, – немчин. Если узнаю, что за моей спиной начнешь что-то предпринимать, голову оторву, – ты меня знаешь.

– Да уж знаю, – с обидой проговорил тот, дотрагиваясь до вспухшего носа.

К Москве кавалькада всадников во главе с царем прибыла рано утром. Не доезжая версты до столицы, Петр остановился, глядя на Кремль и раздумывая, куда сначала поехать – в Кремль к матери или сразу к дому Анны?

Угадав ход его мыслей, Меньшиков сказал:

– Мин херц, сначала надо решить вопрос с иноземцами.

Петр ничего не ответил, но решительно повернул коня в сторону Кремля.

– Поезжай в дом Кенигсека, собери там все бумаги, чтобы ничего не пропало, – приказал он Меньшикову. – А то еще обвинят нас, что все было подстроено.

На заседании сената Петр объяснил неприятную ситуацию.

– Вот до чего доводят пьянки-гулянки, – проворчал Петр Кириллович.

– Полно, сейчас речь не об этом, – остановил его Ромодановский. – Я полагаю, что след говорить о праздновании в Шлиссельбурге, на котором случилось несчастье. Тут речь идет еще о другом – многие бояре недовольны тем, что за спиной Петра правит Наталья Кирилловна, которой, дескать, нашептываем мы.

– Кто говорит? – спросил Петр.

– Долгорукие, Матвеевы и еще некоторые из родовитых бояр.

– Чего они хотят? – не отставал Петр.

– Ясное дело, чего хотят, – пожал плечами Петр Кириллович. – Дескать Нарышкины власть нечестным путем захватили, да и ты, Петр, вроде как незаконно на трон сел.

– Мало им, что столько стрельцов казнили? – вступил в разговор Тихон Стрешнев.

– Недовольны тем, что ты новые порядки заводишь, бороды стрижешь, кафтаны укорачиваешь, новые налоги вводишь, – добавил Ромодановский.

– Перебьются, – отмахнулся царь.

По окончании заседания усталый Петр прошел в свой кабинет. Там уже сидел Меньшиков, на столе перед ним лежали какие-то письма.

– Надоело все, – Петр откинулся на кресле. – Что это у тебя?

– Посмотри сам, – Алексашка придвинул к нему бумаги, – письма от Анхен.

– Мои? – спросил государь.

– Если бы, – усмехнулся тот.

Петр взял одно из писем и развернул его.