Рабыня Малуша и другие истории - Борис Кокушкин

– Может, еще кому-то с тобой поехать? – спросил Тихон Стрешнев. – Мало ли, что…

– Справлюсь сам, – отмахнулся тот.

– Бывай здоров, – поцеловал хозяина Федор Юрьевич Ромодановский. – Помогай тебе Бог!

– Ты там с ней построже, – напутствовал Лев Кириллович. – Она – младшая сестра, должна слушать старших братьев. Немудреное дело родить царевича, мы с тобой ей вместо отца, ослушаться не может.

Гости начали расходиться, а Петр Кириллович, оставшись в одиночестве, начал продумывать свой разговор с сестрой… Встав перед киотом на колени, он принялся тихо молиться, прося у Господа помощи в предстоящем разговоре.

Закончив общаться с Богом, он подошел к слюдяному окошку, пытаясь рассмотреть, как отъезжают гости.

Приехав к сестре, Петр Кириллович не застал ее во дворце. Как поведал служка, произошло несчастье, – внезапно умер Федор Алексеевич, и царица поехала навестить умершего. «Слава тебе, Господи», – пробормотал про себя Нарышкин-старший.

Он решил, что ехать во дворец царя не имеет смысла, чтобы не встречаться там с царевной Софьей. Поэтому велел кучеру ехать к брату Льву Кирилловичу. У того сидел в гостях Федор Юрьевич Ромодановский. Услышав новость, те возрадовались и принялись креститься.

– Все поворачивается в нашу сторону, – начал разговор Петр Кириллович. – Сейчас самое время нажать на Софью, обвинить ее в заговоре с целью захвата трона и передаче власти Ваське Голицыну. Стрельцы пока стоят за них, но Петровы Потешные войска могут пригодиться. Тем более что Петру они преданы.

– Тут и поспешать, и медлить нельзя, – согласился с ним Лев Кириллович.

– Сегодня что-либо сделать нельзя – поздно уже. А завтра с утра собираемся вместе, – сказал Ромодановский. – Я заеду к Стрешневым, упрежу Тихона.

На том и договорились.

Утром сообщники собрались в доме Петра Кирилловича.

– Вот что, – начал разговор хозяин. – Поедем-ка все к Наталье – мол, пришли с соболезнованием по поводу смерти приемного сына. Там все и обговорим…

Так и сделали, благо тройки стояли готовые к поездке, а кучера сидели на облучках в ожидании хозяев.

Наталья уже проснулась и сидела в своей светелке в глубокой задумчивости. Увидев родичей, она искренне обрадовалась.

– Хорошо, что вы приехали, – воскликнула она. – А то я готова с ума сойти.

– Чего ты забеспокоилась? – спросил старший брат.

– Разговоры пошли, что, мол, царевич еще накануне себя хорошо чувствовал, а скончался враз, – ответила та. – На меня косятся. Повариху в пыточную взяли…

Тихон Стрешнев отвернулся к окну. Наталья с подозрением уставилась на него.

– Не чуди, не думай на нас, – укорил ее Лев Кириллович. – А за старую повариху не волнуйся, – у ней с перепугу язык отнялся. Долгих пыток она не выдержит.

– А Василий Голицын все воюет? – поинтересовался Лев Кириллович.

– Да, в Крыму. Рассказывали, что не очень успешно, – ответила Наталья. – Софья посылает к нему письма с признаниями верности и бесконечной любви…

– Это хорошо, что его здесь нет, – рассудительно проговорил Лев Кириллович. – Он, пожалуй, поумнее Софьи-то будет.

– А Петруша-то где? Что он думает по поводу своей дальнейшей судьбы, – обратился к Наталье Тихон.

– Обалдуй растет, – махнула рукой та. – С утра со своим Потешным войском сабелькой помахивает, а после обеда пропадает на Кукуе в Немецкой слободе.

– С кем он там развлекается? – поинтересовался Федор Юрьевич.

– Да все с теми же Алексашкой Меньшиковым, Никитой Зотовым, да еще завели там нового дружка немчина Франца Лефорта, – ответила Наталья. – Такой же раздолбай, как и наши.

Лев Кириллович подошел к столу и взял лежащий на нем свиток.

– Это его каракули? – спросил он, показывая Наталье бумагу.

– Его, – со вздохом ответила она. – Я уже выгнала Никитку Зотова из учителей, так Петруша назначил его своим денщиком. Чем-то тот его привлек…

– А кого поставили учителем? – спросил Петр Кириллович.

– Голландца Тиммермана, – ответила Наталья. – Он учит Петрушу языкам, показывает астролябии, компасы разные. Говорит, что это развлекает его, но тот, по его уверению, очень не любит, когда дело требует хоть малейшего напряжения. Оболтус, да и только…

– Я как-то послушал, чему учит его Тиммерман, – вмешался в разговор Тихон Стрешнев. – Беда, учит немецкий, голландский и французский, да только толку от этого, как от козла молока. Путает все на свете – начинает говорить по-немецки, слово забудет, вставляет голландское, начинает говорить по-голландски, путает его с французским. А пишет чаще русскими буквами: «мейн бест фринт». А архангельского воеводу Апраксина именовал «Min Her Geuverneur Archangel»!

– Может, оно и к лучшему? – бросил реплику Ромодановский. – Таким легче управлять. Ты, матушка, держи его в ежовых рукавицах, чтоб не взбрыкнул.

– У меня не взбрыкнет, – ответила та.

– Дай-то Бог! – согласно кивнул головой Федор Юрьевич. – Дай-то Бог! А что Софья?

– После похорон Федора совсем почувствовала себя царицей, – гневно бросила Наталья. – Уже и парсуны свои заказывает с короной на голове.

– Не рано ли корону примеряет? – возмутился Петр Кириллович. – На царствие ее никто не венчал…

– Ничего, недолго ей сидеть в Кремле, – заметил Ромодановский. – А пока пусть тешится, это нам на руку…

В один из вечеров, когда царевич только что вернулся из Немецкой слободы, все заметили необычайное скопление возбужденных стрельцов в центре Москвы.

– Что они затеяли? – забеспокоилась Наталья Кирилловна. – Кабы беды не было…

На всякий случай она послала надежного парня из прислуги к братьям. Заволновался и Петр, сидя в светелке матери и не желая идти к себе спать. И только уговоры Никиты Зотова помогли уложить его в постель.

Но среди ночи во дворец ворвался стражник с криком, что в кустах возле дворца спрятались какие-то мужики с ножами и поминают царевича Петра, видимо, замыслив что-то недоброе.

Никита, спавший возле дверей спальни Петра спросонья вскочил, вбежал в спальню и начал тормошить хозяина:

– Беда, Петенька! Знать, царица твоя умыслила что-то недоброе. Подговорила какую-то голытьбу. Бежать надо…

Петр затрясся в страхе.

– Куда, куда бежать-то?

– Да хоть в Новодевичий монастырь. Там укроешься у монашеской братии. Они не выдадут.

– Как? Как бежать-то? – трясся царевич.

– Давай через людскую тихонько выйдем к конюшне. Атам на коней и айда…

Петр кинулся было к одежде, но Никита остановил его:

– Полно, Петруша, тут каждый миг дорог. Бежим скореича!

Никита в исподнем и Петр в одной ночной рубашке, белеющей в темноте сеней, пробрались в конюшню и, прыгнув на первых же попавшихся коней, нахлестывая их, охлюпкой поскакали в сторону монастыря.

Наталья Кирилловна, разбуженная суетой, возникшей во дворце, велела девке Параньке позвать к себе сержанта Акинфьева, несшего сторожевую службу. Когда тот явился, приказала:

– Срочно поднимай Семеновский да Преображенский Потешные полки да пришли ко мне Меньшикова.

Рассвет едва начал заниматься, как запыхавшийся Алексашка Меньшиков ввалился в ее покои. Выслушав рассказ Натальи Кирилловны, он наспех собрал сброшенную перед сном одежду царевича, увязал ее в узел и вышел на крыльцо, на ходу отдавая распоряжения:

– Семеновский полк – оставаться на месте, охранять дворец Натальи Кирилловны. Проверить все вокруг и отыскать разбойников. Преображенский полк – со мной…

Вскочив на коня, Александр со своим войском поспешил в сторону Новодевичьего монастыря.

Соскочив с коня возле монастырских ворот, он загремел обушком плети по деревянным створкам ворот.

Через некоторое время в двери открылось окошко, в котором показалась заспанная физиономия подьячего. Недовольным голосом он пробурчал, с раздражением глядя на Меньшикова:

– Чего гремишь ни свет, ни заря?

– Царевич Петр здесь? – заорал на него Александр.

– Никого посторонних ночью мы не пускаем, – также недружелюбно ответил воротарь. – Ночью разбудили вон двое в исподнем, а пока я ходил к настоятелю спросить, пускать ли их, они куда-то ускакали.

– Куда ускакали? – нетерпеливо спроси Меньшиков. – Ты видел?

– Да как я мог видеть, когда я ушел к настоятелю? – продолжал ворчать тот, с силой захлопывая форточку. – Ездют тут всякие, покоя от вас нет…

В это время один из солдат подвел к Меньшикову какого-то просто одетого человека.

– Кто таков? – строго спросил Александр Данилович. – Откуда, куда, зачем?

– Сильвестр, Васильев сын, – поклонившись, ответил тот. – Скорняк, бреду в Лавру помолиться.

– Почему ночью?

– Дак монастырь-то этот – для монахинь, – ткнул он в сторону монастыря. – Простых богомольцев не пущают. Вот и пережидал темень-то на скамье.

– Видел что ночью? – продолжал допрашивать Меньшиков.

Мужик усмехнулся, покачав головой: