Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

– Уважаемый, я здесь по приглашению минхеера Хаугенса.

Тот кивнул, подозвал к себе одного из разносчиков пива и что-то ему буркнул на местном наречии. Халдей отвел меня на второй этаж к неприметной двери, постучался и, когда оттуда раздалось: «kom binnen!»[52], пропустил меня в комнатушку, добавив неприветливо на ломаном английском:

– Ваш друг заказал.

Внутри плохо освещенной комнатушки с низким потолком находился небольшой столик, на котором стоял большой кувшин пива, тарелка с холодной свининой и еще одна с лапшой. Перед обоими стульями стояло по оловянной кружке и оловянной же тарелке с ножами и вилками. За столом восседал человек в партикулярном платье, который, увидев меня, встал, пожал мне руку и представился на весьма неплохом английском:

– Здравствуйте, сэр Чарльз. Можете меня и далее именовать Хаугенс.

– Здравствуйте, господин Хаугенс, – ответил я по-русски. – Спасибо, что вы нашли время для встречи со мной.

В прошлый раз я встречался с их послом и его советником, и происходила эта встреча в русском посольстве. Но это было тогда, когда многие из нас еще лелеяли надежду, что наша вражда с Россией позади, по крайней мере, в ближайшей перспективе. Кое-какие шаги наше правительство после этой встречи сделало, и русские ослабили блокаду Великобритании. Казалось, что дело пошло на лад. Но этот болван Пальмерстон – уж простите меня, по-другому я его не могу характеризовать – с помощью Альфреда Спенсера-Черчилля убедил ее величество, что мы проиграли битву, но не войну. Тем более что главная опасность для короны – восстание в Ирландии – было практически полностью подавлено после того, как мы получили возможность перебросить в Ирландию войска, первоначально предназначавшиеся для Крыма.

В начале марта мне было поручено передать русским, что новых договоренностей не будет, что я и сделал скрепя сердце. А когда я вернулся, мне была дана новая и унизительная задача – найти Филонова, пардон, сэра Теодора Фэллона, бежавшего из Тауэра в ноябре, и доставить его на его новую английскую родину. Почему-то ее величество рвет и мечет при одной только мысли о том, что тот сумел от нее сбежать, и что вместе с ним исчезла некая Катриона Фрейзер, которую королева подозревает в романе с нашим героем. Тьфу ты, я превратился из человека, помогавшего вершить судьбы мира, в сыщика, выслеживающего неверного любовника. Знаю, что за подобные высказывания можно и голову потерять (в самом прямом смысле этого слова), но я слишком хорошо знаю ее величество и полностью уверен в том, что Филонов был ее парамуром[53]. И что ему придется несладко, если на него наложит лапы наша немкакоролева[54].

Как мне сообщили, в Англии следы Фэллона исчезли, словно этого человека никогда не было в Британии. Когда же заметили его исчезновение, то проверили все корабли, уходившие в тот и следующие дни в Америку и Европу. Два корабля, отчалившие до того, как была замечена пропажа, зашли перед дальним переходом через Атлантику в Корк в Ирландии, где агенты обыскали каждый дюйм каждой палубы от киля до клотика. Бесполезно – они нашли лишь кучу контрабанды, парочку безбилетных пассажиров, но никакого Фэллона там и близко не оказалось. Следовательно, подумал я, он либо до сих пор в Англии, либо покинул королевство каким-нибудь другим путем. Но поисками в Англии занялись другие, а я стал ломать голову над тем, куда он мог еще сбежать. По всему выходило, что это могло случиться лишь на каком-либо небольшом кораблике, перевозящем контрабанду. А таковой, вполне вероятно, направился бы либо в Норвегию – она теперь стала главным перевалочным пунктом для Балтики, – либо в Голландию или Бельгию. Конечно, оставалась еще Франция, но оттуда его сразу же передали бы русским.

Я решил начать с Голландии – во-первых, она являлась самым логичным перевалочным пунктом для моего русского друга, а, во-вторых, по словам Спенсера-Черчилля, один из Ротшильдов обмолвился, что его якобы там видели. Впрочем, у меня была и еще одна цель. То, что этот болван Пальмерстон позволил своей иррациональной ненависти к русским взять верх над рассудком и вновь начал мутить воду, обещало стать настоящей катастрофой для Англии, и я решил попробовать хоть как-то разрядить ситуацию. Тем более что и Россия мне была не безразлична – все-таки я вырос в Одессе, хоть и оставался при этом британским подданным. Да, я причинил своей второй родине немало вреда, но я это делал по приказу свыше и при этом верил в то, что это нужно моей стране. Теперь же я вижу, что Англии от нового курса Пальмерстона будет только хуже. И решил попробовать хоть что-нибудь наладить в частном порядке.

Поэтому, прибыв в Гаагу, я послал уличного мальчишку в русское посольство с запиской, в которой говорилось, что человек, встречавшийся в декабре прошлого года и в марте этого с послом и господином Сидоровым, еще раз просит о подобной встрече. Мальчишка, вернувшись, передал мне на словах (пришлось несколько раз его переспросить, прежде чем я с помощью немецкого понял, что он хотел сказать), что я могу явиться в этот самый «Золотой двор» в пять часов вечера, где меня будет ждать некто Хаугенс. Что это имя не настоящее, было понятно сразу – так звали великого голландского физика, жившего около двух столетий назад[55].

– Так чем же я могу вам помочь? – спросил тот меня. По манере общения мне показалось, что и этот молодой человек прибыл на той самой таинственной эскадре, и потому я решил ничего не скрывать и рассказал ему про Пальмерстона и про то, что мне было известно про его планы, а также про его связи с Ротшильдами.

– Вот, значит, как, – покачал головой мой собеседник. – Ну что ж, благодарю вас. Вот только… вы не скажете, зачем вам это нужно? И почему вы вообще в Гааге?

– Насчет второго проще – я прибыл, чтобы попробовать найти некого Филонова, бежавшего из Тауэра в прошлом году.

– Мы бы тоже хотели его найти, – усмехнулся «Хаугенс». – Сказать честно, мне лично на него наплевать, невелика потеря. Но мое командование не любит предателей. А что по первому пункту?

Я глубоко вздохнул, чуть помедлил и все же решился выложить этому странному русскому все начистоту:

– Я считаю, что ненависть Пальмерстона к России пагубна для нашей страны. То, что нам предложили в декабре, было достаточно щедро с вашей стороны. Я понимаю, что в будущем условия будут только хуже, но чем раньше мы заключим мирное соглашение, тем лучше для Англии. Да и для России – все-таки я родился в этой стране.

– Ну что ж, спасибо. Мне тоже так кажется. Я передам ваши слова дальше. Вы долго еще будете в Гааге?

– Полагаю, что еще два-три дня. Попробую найти след Филонова.

– Тут я смогу вам немного помочь. Он действительно был в Гааге в конце ноября – по нашей информации, в отеле «Дулен». Мы об этом узнали слишком поздно, уже после вашей встречи с нашим послом, и направили туда группу захвата, но его и след простыл. И куда он после этого делся, мне доподлинно неизвестно.

– Хорошо, спасибо. Попробую узнать побольше в гостинице. Если будут для вас какие-либо новости, я оставлю записку у бармена снизу. Скажете, что вы «отрок с пуговицей», он вам ее и передаст.

– «Отрок с пуговицей?»

– Ах, да… это еще не… ладно, не берите в голову[56]. И от себя скажу, что и я надеюсь, что в Англии преобладает благоразумие. Но после того, как Пальмерстон загубил на корню вашу мирную инициативу, я отношусь к этому несколько пессимистически.

– Все равно посмотрим, что можно будет сделать. В крайнем случае… Никто не вечен – и Пальмерстон в том числе. Равно как и Спенсер-Черчилль. А если их каким-то чудесным образом не станет, то вполне вероятно, что королева одумается.

Я боялся, что моему собеседнику это не понравится, но тот лишь кивнул: