Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

– Тоже верно. Вот только мы этим заниматься не будем.

– Конечно.

– Ну хорошо. Значит, так. Канал связи будет именно здесь, в Гааге – можете передать записку тому же бармену, но для «мистера Стюарта». Ну что ж, давайте выпьем за мир между нашими странами.

И мы чокнулись тяжелыми оловянными кружками. Я допил свое пиво, пожал руку русскому и отправился в «Дулен».

3 апреля 1855 года. Нью-Йорк,

Восточная 19-я улица, дом 36.

Резиденция семьи Грили.

Сэр Тед Фэллон, дичь

– Вы не сопроводите меня обратно в гостиницу, сэр Теодор? – промурлыкала миссис Натаниэль Бэнкс[57], она же Мэри Теодосия Пальмер Бэнкс. – А то мы с вами, как оказалось, в одном отеле. И никогда не знаешь, какой сброд может встретиться тебе на улице…

Я еще подумал, сама она еще не так давно работала на той же фабрике, что и ее муж, а теперь, видите ли, простые люди для нее «сброд». Но я обрадовался – все-таки вечер для меня был малоприятным. В гостях у Мэри Грили было с десяток жен местных политиков, в основном из Нью-Йорка, но среди них оказалась и жена члена Палаты представителей от Массачусетса, Мэри Бэнкс. Я прекрасно знал, что в нашей истории ее муж в ближайшем будущем стал спикером нижней палаты Конгресса, и что они оба – и жена, и муж – ярые аболиционисты. Более того, Натаниэль ранее избирался от ксенофобской и антикатолической партии «Ничего не знаю»[58].

Эта партия выступала за то, чтобы только граждане, рожденные в САСШ, могли избираться на любую должность – и что иммигранты должны были лишиться права голоса, пока не проживут двадцать один год в САСШ. А еще у них были свои молодежные банды, избивавшие ирландцев и прочих католиков. Как ни странно, к евреям они относились терпимее – мол, те не пытаются заставить всех плясать под свою дудку, в отличие от «папистов». А негров стоит немедленно освободить, но по неожиданной причине – чтобы они не занимали рабочие места, которые по праву принадлежат малоимущим белым, родившимся в Америке.

Перед выборами в Конгресс Бэнкс и ряд других выходцев из «Ничего не знаю» создали новую партию – Американскую. Они несколько смягчили риторику, но на деле изменилось довольно мало. А перед выборами 1860 года они, равно как и Оппозиционная партия, вышедшая из обломков либеральной партии вигов, влились в состав Республиканской партии.

И несколько дам из тех, с которыми я имел сомнительное удовольствие общаться в салоне миссис Грили, являлись женами высокопоставленных членов Американской партии. Ко мне, впрочем, отношение было внешне восторженным, а на самом деле я ощущал себя дичью, за которой охотились с десяток охотниц. Перед тем как я покинул гостеприимный дом Мэри, она даже отвела меня в сторону и попросила у меня прощения – ей тоже мало понравились взгляды, бросаемые ее подругами (и просто знакомыми). Но, как бы то ни было, первой подсуетилась именно миссис Бэнкс, приехавшая на пару недель в Нью-Йорк «развеяться», пока ее муж встречался с однопартийцами в Коннектикуте.

Кэб мы нашли сразу – он был высшей категории, с мягкими сиденьями и огромным подушками, а также теплым одеялом – почему-то одним. День был весьма холодным; еще неделю назад все цвело, а теперь накатились морозы, и цветы магнолии, росшей перед домом четы Грили, были покрыты толстым слоем льда[59]. Поэтому мадам накрылась одеялом и настояла на том, чтобы укрыть и меня, а под одеялом прижалась ко мне, прошептав, что так, мол, теплее. Даже если бы я не был женат, никакого желания она бы у меня не вызвала, но я понимал, что лучше не ссориться не только с сильными мира сего, но и с их женами, и размышлял, как бы выйти из ситуации без того, чтобы оказаться с этой дамой в одной постели, при этом ее не обидев.

Мы уже подъезжали к гостинице, когда я увидел, что Бродвей был перегорожен упавшим на бок грузовым экипажем, которые двое пытались вновь поставить на колеса. Кэбмэн посмотрел на нас грустно и сказал:

– Можно объехать, но это будет еще минут пять-десять. Или, если хотите, отсюда пешком тридцать ярдов, не больше.

– Давайте прогуляемся! – предложила миссис Бэнкс, пока я не успел попросить возницу все-таки объехать это место по соседним улицам. Не понравилось мне увиденное, а еще один из этих двоих мне показался смутно знакомым.

Не успели мы пройти мимо кэба, как эта парочка перестала возиться с повозкой и бросилась на нас сзади, а еще один появился из темноты с ножом в руке и попытался схватить миссис Бэнкс. Я протиснулся между ним и ней и закричал:

– Бегите!

Но сзади на меня навалился второй, а третий достал револьвер и страховал их чуть поодаль. И тут я вспомнил, где я видел этого третьего. Узнал я его не по физиономии – ее я не рассмотрел ни тогда, ни сейчас, – а по росту и походке. Именно он следил за мной на борту «Роскильде» после Христиании.

– Пойдешь с нами, или сначала порезать тебя? – с ярко выраженным ирландским акцентом произнес тот, с ножом.

Но от входа в гостиницу уже бежали двое охранников с кольтами наперевес. Ирландец попытался меня достать своим оружием, я же упал ему под ноги и постарался его сбить, но послышались два выстрела, и он упал рядом со мной, а другой заорал, тоже с ирландским акцентом:

– Они меня подстрелили! Побежали поскорее!

– Мистер Фэллон! – закричал подбежавший охранник. – Мистер Фэллон! У вас на боку кровь!

– Наверное, не моя…

Но оказалось, что проклятый жмур успел-таки меня подрезать перед тем, как сам ушел в страну вечной охоты, или как это называется у ирландцев. Меня бережно отнесли в гостиничный медпункт, где мне промыли рану – по моей просьбе, это сделали алкоголем, хоть фельдшер и удивился «странной европейской идее» – и зашили ее. После чего меня доставили в мой собственный номер, а миссис Бэнкс пообещала прислать служанку, чтобы та заботилась обо мне, пока я не выздоровею.

Да, подумал я, когда Мэри, подоткнув мое одеяло, вышла, вообще-то мужчина должен быть охотником, а сегодня я оказался дичью – как для посетительниц салона, а особенно для Мэри, так и для ирландцев. А я, как колобок, и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, и от разнообразных животных… Вот только мне и дальше придется держать ухо востро – а то колобка все-таки съели.

4 апреля 1855 года.

Нью-Йорк, гостиница «Астор Хаус».

Сэр Тед Фэллон, раненый

и не выспавшийся

Я уже засыпал, когда в дверь тихо постучали.

– Войдите! – сказал я, вспомнив, что дверь так никто и не запер. И подумав запоздало, что это после случившегося не есть хорошо.

Дверь открылась, и я увидел в свете тусклого газового освещения коридора стройный женский силуэт со свечою в руке. Моя неизвестная посетительница тихонько вошла и закрыла за собой дверь, прошептав:

– Мистер Фэллон, меня зовут Агнес. Я – служанка миссис Бэнкс. Она просила поухаживать за вами, пока вы не оправились от вашей раны.

– Вон там, мисс Агнес, комната для прислуги. Вы можете зажечь газовый рожок, он у двери – если вы приоткроете дверь на секунду, вы его сможете лучше рассмотреть. Спички рядом. И… спасибо вам большое.

Девушка сделала, как я ей сказал, и я увидел, к своему удивлению, что она была негритянкой – точнее, светло-коричневой мулаткой. Такой цвет кожи часто именуется café au lait – кофе с молоком. Черты лица ее были почти европейскими, только губы и кудрявые волосы выдавали ее частично африканское происхождение. А еще мне показалось, что она мне напоминает кого-то из моих знакомых.

Девушка ушла в соседнюю каморку и через полминуты вернулась с тряпочкой и тазиком. Взяв с моего позволения один из ключей от комнаты, она вышла на минуту, вернулась с теплой водой, после чего сняла с меня одеяло и простыню, а затем, не обращая внимания на мои протесты, и пижаму, и начала протирать мое обнаженное тело. Увы, она чуть задержалась в районе моих чресел, и определенная часть моего тела, несмотря на команды, посылаемые моим мозгом, возбудилась. Та как бы не обратила внимания, протирая меня дальше, но явственно прижалась своим весьма красивым бюстом к моему телу. Я наконец-то понял, что пора обозначить границы, и сказал: