Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

– Все равно, позвольте пожать вашу руку! – с жаром воскликнул второй чиновник, пониже первого ростом и с пышными рыжими бакенбардами. – Я пренепременно расскажу сегодня жене, что оформлял самого Фэллона – то-то она обзавидуется! Кстати об оформлении. Вы прибыли в Соединенные Штаты Америки с целью иммиграции или для временного проживания?

– Еще не знаю, – я пожал плечами. – Но вполне вероятно, что со временем я решу стать гражданином вашего государства, где человек может чувствовать себя свободным, и кому закон гарантирует все возможности для достойной жизни.

– И где вы собираетесь остановиться?

– Не знаю, господа, но, если вы мне порекомендуете хорошую гостиницу в этом городе…

Долговязый и рыжий переглянулись.

– Вам подешевле или подороже?

– Цена для меня не играет большой роли.

– Тогда, пожалуй, «Сент-Николас»… Или, еще лучше, «Астор-Хаус». Он находится совсем недалеко. Выберетесь через выход для пассажиров первого класса, там вас будут ждать кареты для приличной публики. Скажете им: «Астор-Хаус» и сразу же договоритесь о цене. Ни в коем случае не платите больше четверти доллара! В гостинице же скажете, что вам ее порекомендовали Пол Джонсон и Джон Стоун. Я напишу вам, чтобы вы не забыли наши имена.

– Очень хорошо, господа, я последую вашему совету.

– А теперь, простите, мне нужно задать вам несколько вопросов, – сделав серьезное лицо, заговорил долговязый. – Мы хотели бы знать – обещаете ли вы подчиняться Конституции Соединенных Штатов Америки и их законам, а также законам того штата, где вы в данный момент находитесь?

– Обещаю, господа!

– У вас есть какие-либо инфекционные заболевания, которые могут привести к эпидемии в Соединенных Штатах?

– Нет таковых, господа!

– Вы прибыли в Америку не для того, чтобы убить ее президента либо нарушить ее конституционный строй?

– И в мыслях такого не было, – рассмеялся я. – Да и кто вам, даже имея такие намерения, в этом признается?!

– Не смейтесь, мистер Фэллон, – укоризненно покачал головой рыжий с бакенбардами. – Да, у нас сэров нет – но порой встречаются люди, прибывающие в наш Союз именно с такой целью. Хорошо.

И он сделал пару пометок у себя в бумагах, затем что-то написал на двух листочках, поставил на каждом печать и выдал их мне.

– Это ваше свидетельство о том, что вы прибыли в Соединенные Штаты сегодня, двадцать пятого марта тысяча восемьсот пятьдесят пятого года. И ровно через пять лет вы сможете прийти к любому федеральному судье с двумя свидетелями – американскими гражданами, которые готовы будут за вас поручиться, и принять присягу гражданина. А эту бумагу вы отдадите охраннику на выходе – там будут ждать кареты, про которые мы вам рассказали.

– Очень хорошо, господа. Позвольте вам презентовать лучшее, что делают в Дании!

И я передал им по бутылочке «линейного аквавита». Подумал, что деньги их могут и обидеть, а это пойдет на ура. И не прогадал.

Оба чиновника, улыбаясь, поклонились, затем долговязый, видимо, старший, торжественно произнес:

– Добро пожаловать в Америку, мистер Фэллон. Вот только нет у нас королев, интересно, кого вы здесь соблазните?

И они, пожав мне руку, вышли. А я подумал, что надо бы купить эту самую «Геральд Трибюн» и почитать, что там этот мохнорылый Фриц обо мне такого понаписал. Впрочем, я особо не был на него в обиде – как говорят у нас: дурная слава – лучшая реклама.

26 марта 1855 года. Елагин остров.

Джон Джеймс Бакстон Катберт,

перед дальней дорогой

– Давайте, по нашему русскому обычаю, присядем на дорогу, – улыбнулась доктор Синицына, наш добрый ангел. Через минуту она вздохнула, перекрестилась, мы последовали ее примеру, как умели – все-таки у нас крестятся практически только одни католики, да и те по-другому – мелко, только в районе сердца, и слева направо. Затем мы обнялись и расцеловались с нашей хозяйкой, и отправились в ожидающие нас экипажи, в которые Джимми с Ником уже уложили наши многочисленные вещи. В два, потому что в одном мы бы не поместились, особенно если учесть, сколько всего успела накупить моя любимая супруга…

Было нас шестеро – мы с Мередит возвращались на нашу плантацию вместе с Джимми, а провожали нас Ник, Мейбел и Евгения – так звали невесту нашего сына. Вообще-то и они хотели обвенчаться, пока мы еще не уехали, но письмо с благословением ее родителей пришло как раз накануне. Джимми порывался остаться, но Женя втолковала ему, что он обещал полковнику Березину отправиться с нами в Америку – ведь если работать с людьми моего возраста и постарше придется мне, то Джимми будет намного проще общаться со своими сверстниками.

Но вот последние объятия остались позади, и мы с Мередит стояли на палубе и усиленно махали провожающим, а также острову и стране, ставшими для нас вторым домом. Стране, спасшей и жизни моих детей, и, наверное, мою собственную. И я начал вспоминать, с чего все начиналось.

Да, кто мог даже подумать, что мы отправимся в путь в далекую Россию, которая в наших местах представлялась огромной заснеженной равниной, покрытой толстым саваном снега практически весь год. Из этого снега кое-где виднеются покосившиеся избы, в которых живут крестьяне-рабы. Пару месяцев в году снег тает, и эти несчастные ухитряются выращивать хоть что-нибудь, а оставшуюся часть года сидят дома и пьют водку, которую сами же гонят из картофеля. Это когда их не бьют помещики, которые, конечно, живут в точно таких же избах, разве что чуть побольше. И пьют они водку не из глиняных кувшинов, а из начищенных самоваров… И даже их столица, так нас уверяли знакомые, состоит из точно таких же лачуг, разве что повыше, обнесенных плетнем и живописно украшенных картофельной ботвой.

Прошлым летом наши старшие дети – дочь Мейбел и сын Джимми – отправились к родственникам в Англию. Когда же англичане с французами начали войну, именуемую англичанами Восточной, а в России Второй Отечественной, один их знакомый – некто Альфред Черчилль – уговорил их присоединиться к компании, которая отправилась на его яхте на Балтику, чтобы лицезреть, как англичане с французами бьют русских. Только получилось все несколько по-другому, и их яхту потопили свои же. Спаслись лишь трое – Мейбел, Джимми и проклятый Черчилль.

Тогда наша Мередит и решила попытаться найти наших детей и, если они попали в русский плен, спасти их. И мы отправились в дальнюю дорогу – из Саванны в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Лондон, оттуда в Копенгаген и далее в Петербург.

Реальность оказалась совсем иной. Как оказалось, русские спасли и вылечили и Мейбел, и Джимми, и те решили остаться в этой стране. Тем более что такого прекрасного города, как русская столица, мы нигде не видели. Да, климат в Питере, как его ласково называют местные жители, не самый удачный, но получше, чем в Англии, а в большей части этой страны намного теплее.

Убедившись, что с нашими детьми все хорошо, мы пытались вернуться обратно в Америку, но, когда в ожидании парохода мы сделали остановку в Копенгагене, город обстреляла англо-французская эскадра, и мы лишь чудом спаслись. Подоспевшая русская эскадра уничтожила флот союзников, а русские врачи спасли мою ногу. Я до сих пор чуть хромаю, но только «чуть». Будь же на месте русских наши врачи, то ногу мне бы ампутировали, и не факт, что я бы при этом выжил. Так что русским я обязан по гроб жизни.

А теперь нам предстоит дальняя дорога – снова в Копенгаген, оттуда на пароходе в Нью-Йорк, далее в Чарльстон, к родне моей Мередит, и в Саванну, точнее, на нашу плантацию. И в Чарльстоне, и в Саванне пройдут торжественные празднования, посвященные свадьбам Ника и Мейбел, а также Джимми и Василисы. Одновременно мы попытаемся найти единомышленников, ведь с тех пор, как я узнал о том, что ждет наш многострадальный Юг, я понял, что нужно сделать все, чтобы история нашей страны пошла по другому пути. Как сказал на смертном одре величайший из южных политиков, Джон Колдвелл Калхун, «Мой Юг! Мой бедный Юг!» Но на сей раз мы будем не одни – нам помогут наши русские друзья, да спасет их Господь за это!