Жена завоевателя - Крис Кеннеди

Потом он подался вперед, упираясь руками в бедра. Его серые глаза, казалось, прожигали темноту насквозь, и он сказал тихим рокочущим голосом:

— Расскажи мне что-нибудь о своем доме, Рейвен. Я так давно не был в своем, что мне приятно будет услышать о другом доме, который любят.

В свете жаровни лицо его было едва видимым.

Свет чуть пробивался сквозь щели ставен, и она могла видеть только кружку, зажатую между его пальцами, темные волосы на склоненной голове и внимательно следящие за ней глаза.

Он весь пылал и с трудом сдерживал себя, и ее тоже охватило обжигающее ощущение неотвратимости судьбы: что-то должно было связать ее с этим человеком.

Он заполнял собой то пространство в ее душе, где прежде таились отчаяние и боль. Густая волна уверенности медленно заструилась по ее телу. Она села на постели и заговорила.

Этой темной ночью ей надо было получить хотя бы временное облегчение от постоянно снедавшей ее душевной боли, и казалось, только этот человек может помочь.

Вещи, о которых Гвиневра повествовала ему в пронизанной бурей темноте, были сокровенными, запрятанными глубоко внутри, и ей казалось, что при этом она как бы производит раскопки на самом дне души.

Она рассказывала ему о Ветре и их полуночных скачках. О том, как привыкла бродить бурными ночами по крепостному валу, когда все спали. Как боролась со своим одиночеством и иногда считала себя погибшей. Она рассказывала о том, как ей трудно управлять замком и как приходится быть одновременно и матерью-наседкой, и воином-защитником, и о том, как она заглянула в бездну своей жизни и почти сдалась отчаянию, когда скончался ее отец.

Она ни разу не упомянула названия своего замка и не сказала своего имени, но рассказала все то, что сделало ее такой, как теперь, — все о себе, начиная с пятилетнего возраста и кончая последней, только что истекшей минутой, в том числе и о своей боли.

Господи! Не может быть, чтобы она рассказала и об этом! Неужели это случилось?

— Понимаю.

Глава 18

Гриффин говорил, обращаясь к собеседнице из темного угла комнаты, но чувствовал себя легким и светлым. Образ женщины, в одиночестве гуляющей по крепостному валу, с темными, развеваемыми ветром волосами, женщины, уподобившейся в его воображении молнии, прочерчивающей небо, был слишком обольстительным. Ее дыхание овевало комнату, и та преображалась. У него было ощущение, что он подпал под действие магических чар. Он знал только одно — это была она. Его женщина.

Гвин смотрела на него сквозь тени. Время сжалось до минимума, до скорости слез, скользящих по ее щекам. Скамья под ним была крепкой и прочной, но ему казалось, будто он парит.

— Рейвен!

Через комнату до него донесся всплеск журчащего смеха.

— Это имя мне подходит. Если бы я могла, — сказала она, чувствуя, что эмоции душат ее, — я бы улетела.

— Но ты не улетела.

— Только потому, что у меня нет крыльев.

Она старалась собраться с силами, подавить короткие прерывистые всхлипы.

— Я так люблю свой дом, что это причиняет боль, — сказала она, прижимая кулачок к груди. — Но все, что я делала…

Голос ее прервался и умолк. Воцарилась тишина.

— Все, что я делала в жизни, будто вело меня к одной цели…

В груди Гриффина, казалось, забил молот:

— Какой же?

— Вот к этой… к тому, чтобы оказаться рядом с тобой. Он поднялся с места, двигаясь будто во сне, встал на колени возле постели и поднес ее руку к губам.

На краткий миг Гвин ощутила, что все ее чувства обострились до предела. У нее был выбор — отстраниться или приблизиться. Поверить надежде или упустить шанс.

Господи! Сколько времени она ждала момента, который соединил бы ее с таким человеком…

Она потянулась к нему и дотронулась до его щеки.

— Для меня не имеет значения твое имя или то, чем ты занимался в жизни. Сейчас мир отдалился от нас, и я предпочла бы, чтобы эта ночь длилась всегда.

И тогда он откинул прикрывавшие ее меха и низко склонился над ней, будто в молитве.

Потом со сноровкой, о которой она не имела представления, его длинное тело распростерлось поверх нее, жаркое и жаждущее. У нее перехватило дыхание, комната закружилась. В сокровенной глубине ее тела запульсировало жаркое и влажное желание. Там, где до сих пор гнездилась боль.

И Гвин почувствовала, что готова последовать за этим мужчиной даже в Ад.

Его рука, скользнув, обхватила ее талию, и он заставил ее бедра приподняться навстречу. В тело Гвин хлынули языки жидкого огня, достигая самой его сердцевины. Она желала большего, еще большего!

Он сам был демоническим огнем, он представлял опасность для ее души, и ока купалась в этом ощущении.

Когда Гвин согнула колено, когда ее влажные губы, касавшиеся его подбородка, шептали об этом желании и требовали большего, когда она позволила ему поднять ее бедра, он понял, что произошло нечто непредвиденное. Она проникла в его кровь и плоть, во все его существо. У него сдавило горло. Он не в силах был противостоять затопившему его ощущению! Он тонул в нем и задыхался. Годами подавляемая нежность грозила перелиться через край.

Надо было остановиться — теперь или никогда.

Она шептала нежные слова ему на ухо и называла его своим спасителем.

Никогда!

Он сорвал с себя рубаху и штаны, не прекращая ласкать ее тело. Гвин прижималась к нему, подчиняясь желанию и прерывисто дыша. Он хотел довести ее до края бездны и заставить содрогаться в пароксизме наслаждения.

Осторожно он ласкал бутоны ее сосков, пьянея при виде соблазнительного тела и прекрасного лица — высоких скул, спутанных эбеново-черных волос, припухших от поцелуев розовых губ.

Его руки спустились по ее бедрам ниже. Он осторожно раздвинул их, и пальцы двинулись по шелку ее кожи и замерли над розовыми лепестками плоти, Его рука скользнула во влажную их глубину. Его чуткие уверенные пальцы исследовали эту нежную плоть, и тело Гвиневры отвечало содроганиями, пока он не коснулся средоточия ее чувственности и не принялся нежно ласкать его, приподняв голову, чтобы видеть ее лицо.

Ее голова откинулась назад, а бедра приподнялись в воздух. Он видел краешек языка в углу ее рта, будто она боролась за жизнь и пыталась удержаться в ней. Ее тяжелое дыхание, с трудом вырывавшееся из легких, прерывалось стонами. Веки ее медленно приподнялись, и зеленые глаза встретили и удержали его взгляд.

— Что ты делаешь со мной? — спросила она прерывистым шепотом.

Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке:

— Делаю тебя своей.