Мысли в пути - Станислав Долецкий

Ученый. Когда из генератора он становится тормозом

Напротив меня сидят двое ребят: блондин и брюнет, Они учились в одной школе. Закончили разные институты. Попали в "фирмы", где им приходится заниматься научной работой. Руководитель первого - "старик", второго "шеф". До Москвы ехать около часа. Ребята неторопливо обмениваются информацией. Я смотрю в окно. Они говорят довольно громко. Мне слышно каждое слово.

- Мой редко бывает в фирме. У него совместительства. Является в середине дня.

- Наш в восемь, как штык, в кабинете.

- А мой старик если приехал, то сидит до вечера. Вызывает, ходит по отделам, а мы - как привязанные.

- Шефа в три часа - след простыл.

- Моему дашь статью, он держит ее два-три месяца, а замечаний всего-то несколько запятых.

- А шефу дашь сегодня - завтра вернет. Перечеркнет, живого места не оставит. Его как-то спросили: "Почему вы так быстро наши работы возвращаете?" Он ответил: "Помню себя молодым. Мой учитель месяцами держал. Противно ждать".

- Старика хотя и побаиваются, а рукописи, бывает, из редакций назад присылают.

- Нашим статьям - "зеленая улица". Наверное, шеф хорошо знает, что можно, чего нельзя, куда посылать, куда не надо.

Мне показалось, что разговор подобного рода был бы особенно интересен в присутствии "старика" и "шефа". Представляю себе картину: сидят молодые сотрудники, пьют вместе со своими руководителями кофе и вот так лихо, без обиняков, режут правду-матку. А если бы на их месте оказался я?! Но послушаем, что будет дальше.

- У нас грешить нельзя: ошибешься - старик вызывает в кабинет и по пятнадцать минут читает нотации.

- А шеф вызовет, наорет, обругает и тут же забывает.

- У нас без конца гости, иностранцы. Все время отрывают от работы. Ходишь с ними, как гид.

- Наш шеф сам их принимает. Запрутся в кабинете. Обсудят науку. Сходят в отделы. Потом кофе с коньяком, и будь здоров.

- Старик сам два-три раза в год за границу ездит. Поэтому в фирме его не видно.

- А нашего не очень-то пускают...

- Старик подшучивает над любителями зарубежных новинок. Может быть, потому, что языка не знает. А твой?

- Шеф разговаривает на трех языках. На всех плохо. Не соблюдает ни падежей, ни времен. Но иностранцы его почему-то понимают.

Я вдруг подумал, что если мои сотрудники начнут разбирать с такой же непринужденностью мои недостатки и достоинства, то я, вероятно, дам им пищи не меньше, а больше, чем руководители моих попутчиков...

- Старик нам основательно поднадоел.

- Почему?

- Он все время повторяется. И шутки, и остроты, и воспоминания о воине. А твой?

- С нашим не соскучишься. У него брат в "Клубе 12 стульев" работает. Все время выдает новые хохмы. Из неопубликованного.

- Наш старик пишет учебники. Читает студентам лекции - главы из них. Хорошие. Четкие. Но такое впечатление, что они чуть устарели. И вообще кажется, что он свой прежний опыт стремится перенести в наши дни. У него даже такое выражение есть: "Совсем недавно, лет десять-пятнадцать тому назад"...

- У нашего все наоборот. По любому поводу он говорит: "Старо!" Писать не очень любит. Зато здорово выступает. Кстати, как ваш старик ведет лекции?

- Как? Мухи дохнут! На лекциях и на конференциях тянет резину. Обязательно требует, чтобы мы сидели... "Повторение - мать учения".

- Нашему шефу этот антураж до лампочки. Только если кто на совещании или лекции начинает трепаться, то он выгоняет и приговаривает: "Человек не может слушать, не закрывая рта".

- Старик последнее время стал чудить. Собирает нас, читает отрывки из своих работ по парапсихологии, о влиянии музыки на творчество и прочие эссе. Интересно, но непонятно, зачем это ему. И нам.

- Своего шефа я в такой роли не вижу. Кто-то из наших пытался выяснять отношения между учеными и администраторами, так шеф заявил: "Займитесь делом. А руководить буду я". Коротко и ясно.

- Кроме всего прочего, наш старик не очень следит за собой. Ходит в старом пиджаке, перхоть на воротнике, ботинки грязные.

- А наш шеф весьма элегантен.

Чего они привязываются к внешности, к одежде? Ведь имеется понятие "рабочая одежда" или "выходной костюм". Молодежи хочется, чтобы их руководитель был образцом, примером для подражания. Но работа не спектакль. Почему я должен ходить разодетый, как тенор? Правда, в отношении ботинок и перхоти - не замечал. А если у старика жена-старуха и нет домработницы? Чего не бывает... Впрочем, сам я на работу порой надеваю замшевую куртку. Зачем?..

- Старик часто болеет.

- Шеф здоров, как бык.

- Старик с каждым днем становится консервативнее. Упомянешь о новой нашей или зарубежной работе, у него один ответ: "Посмотрим, как это будет выглядеть лет через десять".

- У шефа наоборот. Он немедленно хватается за новое. Наверное, поэтому мы - передовые.

- В нашей фирме этого не выйдет. Я неоднократно убеждался, что старик не в состоянии понять самых элементарных современных проблем. Мне кажется, что кибернетика, счетно-решающие машины, лазеры, генетический код, НОТ и вообще все современное для него - это темный лес...

- Тогда приезжай к нам: шеф на всех совещаниях по всем пограничным вопросам первый. Сами удивляемся.

- Старик дает нам разные поручения. Не все их помнит, и мы, грешным делом, пользуемся этим и подхалтуриваем.

- Наш шеф пишет все в книжечку. Попробуй не выполни!

- Слушай, - сказал блондин, - твой шеф по сравнению с моим сущий ангел. Молодой, энергичный. С ним можно горы свернуть. А наш явно снижает темп работы. Возраст берет свое...

- Ты что, серьезно? Неужели тебе показалось, что с моим шефом можно работать?

"Сейчас начнется самое интересное", - подумал я.

- С ним очень тяжело. Он нас совершенно зажал. Все норовит сделать сам - и эксперимент ставит, и выступает, и пишет. Мы у него в мальчиках ходим. А твой старик?

- Мой теряет с нами уйму времени: учит, как писать, как заниматься саморедактированием. Как овладеть методикой и техникой научной работы.

- Наш шеф любит выступать. Даже по тем вопросам, в которых не очень разбирается.

- Нет. Старик выступает сухо, логично. Мотивировка его глубокая. С ним спорить трудно.

- Зато шеф внимательно прислушивается к нашим выступлениям и суждениям, а потом не успеешь оглянуться, как говорит: "Наша точка зрения". Или: "Я давно обдумываю эту проблему и пришел к выводу". В общем, получается, что все новые мысли и идеи приходят в одну голову - его.

- Мой старик настолько богат мыслями, что по любому вопросу к нему можно прийти с пустыми, а выйти с полными руками.

- С публикациями у нашего шефа еще хуже. Если увидит, что статья интересная, обязательно свою фамилию поставит впереди. Объясняет так: "Работа выходит из нашей фирмы, и если там не будет моей фамилии, ее могут просто не напечатать". Мы уже привыкли к этому, но иногда бывает обидно. А твой?

- Старика трудно уломать, чтобы он подписался. "Это, - говорит, частный вопрос. Ваша статья. Причем тут я?"...

Я вспомнил, как впервые попросил своего учителя поставить свою фамилию под написанной мной статьей. Статья получилась масштабнее того, что по традиции дозволено молодому ученому. Он долго отнекивался. И мне пришлось ему доказывать, что речь идет о пользе для нашего дела. Когда статью напечатали как передовую, не сократив, то я искренне восхищался благородством шефа, которого надо было уговаривать на соавторство. Но спустя немного лет, когда шеф взял раздел из моей работы и опубликовал его в своей статье с вводными словами: "Как показал наш опыт..." - я был на него смертельно обижен. Вероятно, и в том и в другом случае я был не прав.

- Меня шеф раздражает своим отношением к науке. Когда мы обсуждаем тезисы докладов или статьи, он цифры и факты готов истолковывать в общем приближении, лишь бы они совпадали с его концепцией.

- С нашим стариком такой номер не проходит. Он каждую цифру, каждый факт проверит раз сто...

Мне припомнилась история, связанная с книгой, которую мы все мальчишками очень любили. Речь идет о "Республике ШКИД". Ведь когда эта книга вышла, многие, в том числе и мы, восприняли все написанное в ней как полную правду. Более того, А. С. Макаренко, прочитав ее, дал резкую и категоричную оценку деятельности милейшего Викниксора, директора школы имени Дзержинского, отозвавшись о ней как о неудачном педагогическом эксперименте. Но на самом деле все было иначе. Писатели Белых и Пантелеев в ту пору были ребятами. Талантливыми, наблюдательными, но - и от этого никуда не уйдешь - парнями 17 - 18 лет. Они описали виденное таким, как это им тогда представлялось, но лишь с одной точки зрения - воспитанников. Читая заметки Виктора Николаевича Сороки-Росинского, прекрасного педагога и человека, убеждаешься, что не только окраска фактов, но и их оценка может быть совершенно различной. Какой это неудавшийся эксперимент? Наоборот! Здесь блистательный педагогический успех, достигнутый в трудных условиях большого города... Мысль эта возникла у меня не потому, что я не поверил ребятам и нацело встал на сторону их руководителей. А потому, что в жизни, как в старинной восточной поговорке: "Человек - в трех лицах. Как он думает о себе. Как о нем думают окружающие. И каков он на самом деле. Все эти лица чаще всего - разные".