Рожденные ползать - Александр Анянов

С матом и криками «стой!» я отскочил в сторону. Из места, где присоска соединялась с резиновым шлангом, хлестало топливо. Боец, наконец, сообразил, что произошло, выключил насос и теперь обескуражено осматривал место повреждения. Мой самолет стоял в центре огромной лужи, но хуже всего пришлось мне. Ниже пояса, я был весь насквозь пропитан керосином. Хлюпало даже в технических тапках.

К месту происшествия неспешно подошли Петров с Дедом. У Женьки на голове красовался зеленый технический шлемофон, свернутый набекрень. Одно ухо шлемофона было поднято вверх, как у деревенского деда — чтобы лучше слышать. Капитан, с руками, засунутыми в карманы и, надвинутой на глаза беретке напоминал хулигана. Женя посмотрел на керосин, капающий с моей одежды.

— Эх, сейчас бы спичку на него зажженную кинуть. Правда, Дед? — мечтательно произнес Петров.

— Нет, не вспыхнет. Это же не бензин, — сомнительно покачал головой Борзоконь.

— А если его несколькими слоями бумаги обернуть? Для поддержки горения.

— Ну, тогда может и подпалится, — согласился ветеран техслужбы.

— Какие же вы все-таки козлы — военные! — не выдержал я и побежал искать другой топливозаправщик.

— Чего это с ним? — удивился Женька. — Керосину что ли надышался?

— Обиделся, дурилка, — беззлобно констатировал Дед, глядя мне вслед. — Аналогичный случай произошел прошлым летом в городе Конотопе…

Заправив, наконец, свой самолет я разделся до трусов и отжал одежду. Однако мне стало уже не до работы — все мое тело горело и чесалось после керосинового душа. К счастью, полеты закончились, и пришло время возвращаться домой.

Естественно, чтобы вытащить на ЦЗ такое количество самолетов для полетов или отбуксировать назад в зону, одних только эскадрильских тягачей было недостаточно. Поэтому использовали весь пригодный для этого автотранспорт: заправщики, передвижные электрогенераторы и прочую спецтехнику. Однажды инженер полка показал, что для этого можно использовать также маломощные машины и приволок самолет с помощью собственного «Уазика». Но, это уже для экстремалов.

В этот раз после полетов для буксировки мне достался передвижной электрогенератор. Он был установлен на шасси «Урала», как и наши тягачи, и являлся вполне пригодным для такого рода работ.

Приехав в зону, машина развернула 20-ку хвостовым оперением к входу в укрытие. Я выпрыгнул из кабины, снял закрепленный на буксировочном водиле длинный рычаг и вставил его в поворотный механизм передних колес. С помощью этого нехитрого приспособления теперь было можно поворачивать колеса самолета вручную.

— Давай помалу! — крикнул я водителю.

«Урал» начал движение. Судя по всему, водитель был неопытный — машина шла рывками, виляя из стороны в сторону. Я изо всех сил налегал на поворотный рычаг, выравнивая самолет и пытаясь компенсировать погрешности вождения. Наконец МиГ, подпрыгнув широкими пневматиками на направляющем рельсе створок, заехал внутрь укрытия и остановился. Я вытер пот со лба. Ноги мелко и противно дрожали от напряжения.

Теперь нужно было закрыть створки. В принципе, для закрывания укрытий предназначались стационарные электролебедки, которые располагались рядом с входом. Но это только в принципе. На самом деле, ни на одной стоянке они не работали, не выдержав суровых условий эксплуатации и отсутствия запчастей. Поэтому обычно укрытия закрывал тот же тягач, что буксировал самолет в зону.

Я накинул петлю троса на шкворень, приваренный к двери одной из створок, затем продел его через блок, расположенный на другой. Второй конец троса был закреплен на буксировочном крюке машины. Обматерив водителя за его манеру езды, я попросил его двигаться равномернее. «Урал» тронулся, створки поехали навстречу друг другу. Однако машина по-прежнему шла рывками, то, ускоряясь, то, внезапно останавливаясь. Стальной трос при этом, то ослабевал, то резко натягивался, как струна.

Откуда-то со стороны раздался громкий свист. Я обернулся. К нам бежал вездесущий Панин.

— Стой! Едрит твою, три раза налево! — кричал он водителю.

Старший техник добавил еще несколько крепких выражений. Крайне редко я видел его таким раздраженным. Обычно он никогда не опускался до того, чтобы орать матом на солдат.

Сашка вскочил на подножку машины и, распахнув дверцу, резким рывком схватил водителя за ворот и выбросил из кабины. Тот, хлопая глазами, жалобно просил:

— Куда вы? Я же не имею права, никому давать садится за руль!

Но Панин не слушал его. Он включил передачу и осторожно двинулся с места. Створки плавно тронулись, и медленно набирая скорость, сошлись посередине, захлопнувшись с легким щелчком. В очередной раз я посмотрел на своего начальника с уважением — и все то он умеет!

— Никогда! Слышишь, никогда не делай так! — возбужденным голосом обратился ко мне Панин, выбираясь из машины.

— А что случилось?

— Ты что не видел, что этот горе-водитель чуть трос не порвал?

— Да, ладно. Поменяли бы. Небось, государство не обеднеет, — пытался отшутиться я.

— А башку бы мы тебе тоже поменяли? Ты когда-нибудь видел, как лопается натянутая струна? А тут толстенный трос…. Отрубит руку или ногу в момент и фамилию не спросит! Понятно?

Я лишь молча кивнул головой, возразить было нечего.

Вернувшись в гостиницу, я первым делом снял с себя одежду и, как сумел, помылся в раковине холодной водой (горячая, в тот день, как обычно, отсутствовала). Теперь нужно было решить, что же делать с моими штанами. Они почти высохли, однако издавали резкий запах керосина. В конце концов, я открыл окно, повесил брюки на одну из рам, чтобы быстрее выветрились на воздухе, и завалился в кровать.

Часа через полтора я проснулся от стука собственных зубов. Подоконник и моя одежда были подернуты тонким слоем инея. Это ночью начался заморозок.

«Нет, так нельзя!» — подумал я. — «Играть в генерала Карбышева мы не договаривались!» — после чего встал и закрыл окно.

Через часик я проснулся снова, оттого, что кто-то душил меня за горло. Это было густое облако керосиновых паров. Я мгновенно поменял свое предыдущее решение.

«Нет, так нельзя! Лучше умереть на морозе героем, чем задохнуться, как таракан в газовой камере!» — и распахнул окно настежь, жадно глотая свежий воздух.

Кинув поверх одеяла шинель и куртку, чтобы не замерзнуть, я опять заснул. Вскоре мне приснилось, что меня ослепили. Я вскочил. Глаза на самом деле не открывались. Я в ужасе заметался по комнате, наталкиваясь на стол и кровати, опрокидывая стулья. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что это смерзлись ресницы. С трудом, глаза, наконец, удалось открыть.

«Нет, так нельзя!» — подвел я черту в своих сомнениях. — «Нужно принимать решения взвешенно и спокойно, отбросив эмоции. Сколько человек в истории человечества замерзло насмерть от холода? А сколько задохнулось от керосина? Ну, то-то!»

Рамы снова были плотно прикрыты. Однако через полчаса меня стало тошнить…

Так я пробегал всю ночь, то, открывая, то, закрывая окно. Такая простая мысль, что грязную одежду можно просто постирать, пусть даже и в холодной воде, так и не пришла мне в голову. Невыспавшийся, кашляющий, с плохо сгибающимися в суставах пальцами и веками без ресниц, я появился на следующий день на службе.

От расстройства я даже не сразу заметил, что произошло историческое событие — из комнаты ушли клопы. Навсегда!

Нам крупно повезло. Проверять марксистско-ленинскую подготовку нашей эскадрильи пришел лично замполит полка. Мы сидели в классе летной подготовки, по стенам которого были развешаны схемы выхода из атаки в зоне действия натовских зенитных ракет «Хок». Неподалеку от входа в класс, стоял стол, где важно расположились Птицын и замполит нашей эскадрильи — капитан Гундосиков. Я сидел вместе с Гусько и нервно теребил корешок своей тетрадки с конспектами первоисточников, в то время как офицеры эскадрильи один за другим подходили к замполитам и предъявляли свои работы. Каждый имел несколько толстых тетрадей, красиво оформленных, с аккуратно отчерченными полями и разукрашенных фломастером. Видимо, это были конспекты, как минимум, за несколько лет.

Наконец очередь дошла до меня. Я поднялся со своего места, подошел к Птицыну и протянул ему свою тетрадку. Она была хотя и толстая, но единственная. Подполковник начал медленно перелистывать конспект, одновременно читая мне лекцию. Из нее я понял, что для первого раза сойдет, но вообще-то маловато. Затем мне предложили еще очень много стараться, учитывая мой неоплатный долг перед классиками марксизма-ленинизма, заветами которых я был вскормлен и вспоен. Я согласно кивал головой, дожидаясь, когда же замполит закончит, и с облегчением вернулся на свое место.

— Лейтенант Гусько, — вызвал Гундосиков следующего.