Военная тайна - Лев Шенин

В этой мутной турецкой воде развелись самые фантастические рыбы, и удить их съехались любители со всех концов света. «Мирный» Стамбул кишмя кишел шпионами, спекулянтами, международными авантюристами, шулерами европейского класса, кокотками всех мастей и расценок, поставщиками оружия и документов, содержателями публичных домов и специалистами по дезинформации, представителями Ватикана и торговцами живым товаром. Все отели и рестораны от Пера до Галаты были переполнены. Аппараты военных и морских атташе увеличились до предела. Спрос на дачи в Бююк-Дере — дачной местности в районе Стамбула, против Босфорского пролива — возрос необыкновенно: из Бююк-Дере узкий пролив просматривался невооруженным глазом от берега до берега.

В этой обстановке господин Петронеску плавал свободно, как рыба в воде. Немецкая разведка, в которой он работал, чувствовала себя в Анкаре и Стамбуле, как на Фридрихштрассе; гестапо имело в Турции, почти официально, свое отделение, издавало для Турции свою газету, не считая полдюжины подкупленных изданий, заводило обширные связи среди турецких правительственных чиновников, широко распространяло фашистскую литературу. Господин фон Папен до такой степени воспылал любовью к турецкому народу, что у себя в посольстве устраивал специальные приемы для турецких шоферов, механиков, железнодорожников, лично приветствуя этих скромных тружеников. На приемах демонстрировалась немецкая кинохроника, наглядно показывавшая непобедимость германского оружия и радужные перспективы, которые сулит всем народам «новый порядок». Немецкие «специалисты» успешно проникали в турецкие учреждения, банки и предприятия.

И все шло хорошо, пока в Берлине, нетерпение которого усиливалось с каждым днем, не решили применить для ускорения событий испытанный прием — организовать покушение на немецкого посла в Турции, приписав это, разумеется, большевикам. Мыслилось, что выстрел в Папена или еще современнее — взрыв бомбы, брошенной в него днем в самом центре, на бульваре Ататюрка, прямо под окнами посольств всего мира, должен наконец вынудить турок сделать решительный шаг.

Когда этот план был доложен Гитлеру, он утвердил его без всяких колебаний, подчеркнув одно условие: Папен должен остаться невредим. Специалисты из гестапо поморщились — такая установка крайне усложняла операцию. Признаться, они рассчитывали, что фюрер, учитывая важность, а также мировое значение задуманной инсценировки, пойдет и на то, что старый фон Папен отправится на тот свет. Это, конечно, сразу придало бы всей операции достаточный эффект. Но приказ есть приказ, и пришлось скрепя сердце продумывать такие детали «покушения», которые обеспечили бы невредимость сухопарого Папена без ущерба для общей эффективности инсценировки.

После того как план был разработан во всех деталях, фюрер приказал ознакомить с ним будущего «потерпевшего». Специально прибывший из Берлина уполномоченный явился в кабинет фон Папена. На столе посла была разложена карта бульвара Ататюрка. Вот тротуар, по которому Папен ежедневно совершал свой традиционный моцион. Вот столб, у которого его должен был поджидать злоумышленник. Отсюда тот направится навстречу послу. Здесь злоумышленник к нему подойдет. Два выстрела, разумеется, мимо, и третий — в пакет с бомбой, которую бедняга будет держать в руках. Сразу после второго выстрела господин посол должен упасть на тротуар, поближе к краю, чтобы его не задела взрывная волна. Через три минуты должна подоспеть машина из посольства, которую вызовет самокатчик немецкого посольства, «случайно» проезжавший в этот момент на своем мотоцикле в этом районе. Злоумышленника, разумеется, разорвет в клочья. Но он этого не подозревает, полагая, что выстрел вызовет лишь дымовую завесу.

Фон Папен, отлично изучивший кухню такого рода операций (он сам не раз проделывал их еще в прошлую войну, будучи немецким дипломатом в США, где он возглавлял всю диверсионно-разведывательную работу и где, в частности, прославился широко задуманной и великолепно реализованной операцией по организации взрывов американских пароходов, направляемых из Нью-Йорка в Европу с грузом снарядов для англо-французских войск), с большим интересом ознакомился с планом. Он даже в первый момент, когда ему сообщили о решении организовать на него «покушение», ничем не проявил ни удивления, ни испуга, хотя в глубине души, хорошо зная своего фюрера, не исключал смертельного исхода инсценировки…

— Если фюрер счел это целесообразным, — медленно протянул он, — то моя жизнь к его услугам…

— Господин Папен, я не совсем понимаю вас, — поспешно возразил приехавший из Берлина уполномоченный, — о вашей жизни не может быть и речи — она слишком дорога фюреру и Германии. Мы потому и докладываем план во всех деталях, чтобы решительно исключить какие бы то ни было случайности и чтобы вы шли в этот день на прогулку так же спокойно, как всегда.

— Случайности, мой друг, вовсе исключить невозможно. Особенно в подобных случаях. Но во время такой войны не думают о случайностях…

Тем не менее господин фон Папен посвятил плану несколько часов. Он взвесил самые мельчайшие детали, внес свои предложения и даже написал текст фразы, которую он должен будет произнести сразу после покушения в присутствии прибывших турецких полицейских: «Эта бомба предназначалась для меня, но господу было угодно сохранить мою жизнь для Германии. Уверен, что взрыв — дело этих нечестивцев» (гневный жест в сторону здания советского посольства).

В конце совещания — был уже поздний вечер — господин посол увлекся до такой степени, что, невзирая на возраст, подагру и седины, трижды шлепался на ковер, изображая момент и угол падения, потерю сознания, временное забытье, первый стон и вздох облегчения, медленный подъем и обращение к полицейским и случайным очевидцам. Проделано это было артистически, в духе старой романтической школы, с придыханиями и трагическим шепотом. Уполномоченный пришел в восторг.

После этого работа закипела. Два агента немецкой разведки — студент Абдурахман, педераст и кокаинист, и парикмахер Сулейман, тупой, туго и медленно соображающий парень, были намечены как будущие обвиняемые — свидетели обвинения против русских, которые якобы действовали с ними сообща. Третий, исполнитель покушения, по хитро задуманному плану, должен был погибнуть при взрыве бомбы, которую он держал в руках и в которую сам должен был выстрелить. Этот третий в дальнейшем должен был проходить, по показаниям Абдурахмана и Сулеймана, как их друг Омер, которого вместе с ними якобы привлекли к покушению на фон Папена советские граждане Павлов и Корнилов.

Дело осложнялось тем, что как Абдурахман, так и Сулейман никогда не видели Павлова и Корнилова. Пришлось Абдурахмана и Сулеймана вывезти из Анкары в Стамбул, где агент гестапо часами гулял вместе с ними у здания советского консульства. Несколько раз он им показывал Павлова и Корнилова, выходивших из здания. Затем им были показаны фотокарточки Павлова и Корнилова, добытые в стамбульской полиции.

После этого началась подготовка будущих показаний Абдурахмана и Сулеймана. Оба с трудом усваивали заданный текст, путались в деталях, плохо запоминали. В таком виде их было опасно выпускать на гласный, открытый судебный процесс, который должен был явиться апофеозом всей инсценировки. Их могли сбить Павлов и Корнилов, и они могли окончательно запутаться. Дни проходили, а дело шло из рук вон плохо. Берлин уже начинал нервничать — дела на фронте становились все хуже, и надо было торопиться с этими упрямыми турками.

Уполномоченный из Берлина, в свою очередь, начинал терять терпение. Он набрасывался на участников подготовки с угрозами и бранью. Но это не способствовало успеху дела. Тогда берлинский уполномоченный решил привлечь к этому делу господина Петронеску, находившегося в это время в Стамбуле.

Господин Петронеску, узнав о новом поручении, потерял обычную живость: черт возьми, на этом деле можно раз и навсегда подорвать престиж, заработанный с таким трудом на протяжении десятилетий! Проклятые Абдурахман и Сулейман были тупы, как ишаки, и, кажется, глупели с каждым днем. Так, например, Сулейман, который уже, казалось, начал запоминать тексты своих будущих показаний на следствии и в суде, вдруг обратился к господину Петронеску с таким идиотским вопросом:

— А что, если русские скажут, что они меня никогда не видели и не знали?.. Они могут так сказать?

— Конечно, могут, — ответил господин Петронеску, еще не понимая, в чем смысл вопроса, — они так и скажут, ведь так и было на самом деле, вы же это знаете… Ну и пусть говорят. Вам какое дело?

— Так ведь все поймут, что мы говорим неправду. И нас могут осудить за ложные показания, — закончил свою мысль Сулейман.

Господин Петронеску едва удержался от смеха. Этот кретин Сулейман боялся, что его осудят за ложные показания, даже не понимая, что ему грозит виселица как раз в том случае, если суд поверит его показаниям. Вот с таким быдлом приходилось работать, подготовляя мировую сенсацию! Нет, надо было любыми путями избавиться от участия в этом деле.