Северо-Запад - Зэди Смит

Да, конечно, о’кей, это была Энн. Ну и что? Энн или не Энн – тому уж тридцать лет прошло! Кто не тусовался с Энн? Она была с придурью! Ну и что? Кто сказал, что нельзя много снимать? Мы же не в зоопарке были! – Феликс опознал изменение настроения после травки. На кухне рядом свистел старомодный чайник на плите. – Фи, поди-ка приготовь нам чаю.

Открыв шкаф, Феликс нашел в углу баночку с медом – она лежала, отчего коробочка с чаем прилипла к полке. Он принялся вытирать мед влажным полотенцем. Ллойд прокричал через тонкую стену:

– Маленький белый чудак – я его помню! Тяв-тяв-тяв – все время нас донимал, понимаешь? Один из тех дураков, которые хотят ввязаться в драку, хотя и драка-то не имеет к ним никакого отношения. Да и сосед такой же дурак – тот же менталитет. Мы старались не соваться в чужие дела. Иногда ему просто везло, что он уходил живым, ты понимаешь? Эти ребята дурака не валяли, совсем не валяли. Но никто и слова не сказал о книге, ни слова о деньгах. Совет захотел бы узнать об этом, понимаешь ты? Если уж ты берешь чей-то образ, да, Феликс? Если ты берешь образ какого-то человека, ты меня понял? Защищено авторским правом! – Ллойд появился в дверях кухни, посмотрел опухшими глазами. – Это в некотором роде его душа. А как ты это собираешься продавать по английским законам? Никак. В общественном здании от совета? Нет. Сходи в библиотеку, почитай юридические книги. Где мои деньги? Он продает мое изображение по интернетам? Мое изображение? Нет. Где мои права по английским законам? Положи мне немного меда.

Через открытую дверь Феликс смотрел на Ллойда, который уселся с книгой на старый, обитый серым бархатом диван, поправил маленькую горку печенья на стеклянном приставном столике рядом, аккуратно выставил соединение под изящным углом, чтобы сыпавшийся на ковер пепел не попал на столик. Он размышлял, не спросить ли отца, когда тот в последний раз видел Девона, но предпочел вместо этого путь самосохранения. «Ллойд, мне пора». – «Ты только что пришел!» – «Я знаю, но мне пора. Дел до хрена». – Феликс стукнул по дверной раме, как он полагал, на бодрый прощальный манер. «Чьи дела? – холодно спросил Ллойд, не поднимая головы. – Твои дела или ее?» Именно этот конкретный тон, вопрошающий и высокий (и неожиданно ямайский), подбирался, свернувшись кольцами, к Феликсу, как змея, поднявшаяся из своей корзинки. Он попытался отделаться смешком (Да ладно, старик, не затевай ты опять этого), но Ллойд занял определенную позицию. «Я тебя пытаюсь учить, так? Ты ведь не то что не слышишь меня, ты меня не хочешь слышать. Ты теперь большой человек. Дай-ка я тебя спрошу койчево: почему ты все еще гоняешься за женщинами, словно они тебе жизнь могут спасти? Серьезно. Почему? Посмотри на Джасмин. Ты ничему не учишься. Мужчина не может удовлетворить женщину, верно? Сколько бы он ей ни давал. Женщина – черная дыра. Я глубоко погружался в литературу, Феликс. Биологические, социальные, исторические, самые разные оракулы. Женщина – черная дыра. Твоя мать была черная дыра. Джасмин была черная дыра. Эта твоя нынешняя – тоже, и к тому же она хорошенькая, так что она высосет из тебя все-все, ты и понять не успеешь, что уже обсох. Чем они красивее, тем хуже для тебя». Ллойд сделал основательный глоток чая. «Смешно, ей-богу», – слабым голосом сказал Феликс и почти сумел выйти из комнаты.

В коридоре, засовывая ноги в «найки», Феликс услышал, как рука Ллойда с силой ударила по странице. «Феликс, сюда!» Он вернулся и увидел, как отец с яростью перегибает корешок книги, сдавливает до надрыва между страницами, пока разворот не становится совсем плоским. «Вот прямо здесь, на кромке: в платье в цветочек – я цветы-то помню, фиолетовые были. Сто двадцать процентов. Серьезно! Ты почему мне никогда не веришь? Это Джеки. Когда она была беременна девчонками, носила туфли на плоской подошве, да? Всегда. Никогда не носила без каблуков, если уж только совсем не припирало, так? Слишком тщеславная». Ллойд потянулся к косяку, довольный своей логикой.

Феликс сел на подлокотник дивана и посмотрел на локоть и левую ногу предположительно его матери. Что-то оптимистическое в нем попыталось напрячься, но оно атрофировалось от полного бездействия в прошлом. Он прислонился к стене. Ллойд подвинулся, чтобы поднести книгу поближе к лицу Феликса. Просто парилка, жара невыносимая. Стены потели. Ллойд снова стукнул по странице. «Это. Она. Джеки. Сто двадцать процентов». – «Мне пора», – сказал Феликс, клюнул Ллойда в щеку и бросился прочь.

Воздух на лестнице по сравнению с воздухом в квартире казался прохладным; он отер лицо, сосредоточился, чтобы дышать, как нормальный человек. Когда он открыл дверь, открылась и дверь соседней квартиры. Фил Барнс. Теперь ему сколько – шестьдесят? Барнс пытался поднять тяжелый цветочный горшок, который стоял за его дверью. Он посмотрел на Феликса, который в ответ улыбнулся, и сдвинул шапку на затылок.

– Привет, Феликс!

– Привет, мистер Барнс.

– На коленях его держал. А теперь он меня называет «мистер Барнс».

– Привет, Барнси.

– Так-то лучше. Господи Иисусе, тяжесть какая! Не стой-ка там, будто ты «мальчик», Феликс. Как никчемный МАЛЬЧИК. Помоги-ка нам, ну? – Феликс поднял горшок. – Вот и молодец.

Феликс уставился на Фила Барнса: тот посмотрел в одну, в другую сторону по коридору, словно секретный агент, потом уронил ключ на пол и затолкал его под коврик.

– Ужасно, правда? Чтобы я волновался о своей собственности, как старуха. Как ПЛУТОКРАТ. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я начну говорить что-нибудь вроде: «Осторожность никогда не повредит!» Можешь меня убить, когда я дойду до этого, договорились? – Он рассмеялся и снял свои маленькие круглые очки, как у Леннона, чтобы протереть их подолом футболки. Испытующе посмотрел на Феликса, став внезапно похожим на крота и уязвимым. – Ты куда, Феликс, на карнавал?

– Да. Наверное. Завтра. Сегодня ведь суббота, верно?

– Конечно, конечно. Меня мозги подводят. Как твой папаша? Что-то его давненько не видно.

– Ллойд в порядке. Ллойд – это Ллойд.

Феликса тронуло, что Фил Барнс достаточно воспитан, чтобы притворяться перед Феликсом, будто он, Барнс и его друг последние тридцать лет не в ссоре.

– Это красноречие, Феликс! «Слово может нарисовать тысячу картин!» Ведь может, правда? Хотя когда подумаешь, то получается наоборот: картина может нарисовать тысячу слов?

Феликс любезно пожал плечами.

– Не обращай на меня внимания, Феликс! У меня старческая болтливость. Послушаешь таких, как я, расплачешься. Помню, когда я был молодым, я