Северо-Запад - Зэди Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом настало время трудного перехода, всегда трудного на один манер.
– А младший? Девон? Он как поживает?
Феликс кивнул, демонстрируя уважение к вопросу. Фил был единственным человеком, который всегда спрашивал о брате.
– С ним все в порядке, старина. В полном порядке.
Они молча пересекли газон.
– Если бы не эти, я тебе откровенно говорю, Феликс, иногда думаю, уехал бы я отсюда, правда, уехал бы. Куда-нибудь в Борнмут с другими старыми пердунами.
Он постучал по стволу дерева костяшками пальцев и вынудил Феликса остановиться и поднять голову. Большая крона густой листвы, они словно стояли под юбкойколоколом диснеевской принцессы. Феликс никогда не знал, что говорить о природе. Он ждал.
– Немного зелени – дело очень сильное, Феликс. Очень. Особо в Англии. Даже нам, коренным лондонцам, это необходимо, мы едем в Хит[24], да, мы жаждем ее. Даже наш маленький парк важен. Чуток зелени. «Внемлю, легкокрылая Дриада, / Мелодиям твоим, / Теснящимся средь буковых дерев, / Среди теней полуночного сада…» Ну-ка, что это за стих?! «Ода соловью»! Знаменитая поэма. Китс[25]. Он был лондонец, понимаешь? Но откуда тебе это знать? Кто бы тебя научил? У тебя есть твоя музыка, верно? Твой хип-хоп, твой рэп, какая между ними разница? Никогда толком не понимал. Должен сказать, что вообще не понимаю эти феньки, Феликс, – вся эта сосредоточенность на деньгах мне кажется отсталостью. Может, это символ чего-то другого – не могу сказать. Что ж, по крайней мере, у меня есть стихи. Но мне самому приходилось их учить! Раньше если в одиннадцать лет провалил экзамен, то все – иди гуляй. Вот как было. То, что я знаю, я сам выучил. Сильно меня это разозлило. А теперь все то же, только называется по-другому. Тебе тоже нужно разозлиться на это, Феликс, непременно!
– Меня больше волнует повседневность. – Феликс подтолкнул Фила Барнса в бок. – Ты типичный старый левак, Барнси, настоящий комми.
Снова смех, согнулся от смеха, уперев руки в колени. Когда Фил выпрямился, Феликс увидел в его глазах крупные слезы.
– Да, левак! Ты, наверное, думаешь, что за пургу он несет всю дорогу? Пропаганда! О чем это он? – Его лицо вдруг опало, выразило сентиментальность. – Но я, понимаешь, Феликс, верю в людей, верю в них. Не то чтобы это принесло мне много добра, но я верю. Правда.
– Да, Барнси. Отнеси это на мост[26], – сказал Феликс и хлопнул старого друга по спине.
Они прошли вверх по холму к улице.
– Я иду на склад, Феликс. Вечерняя смена. Сортировка. А ты куда? Пойдешь по шоссе?
– Не. Опаздываю, иду в город. Лучше всего на метро. Но сначала на автобусе.
Автобус остановился прямо перед ним, открыл двери. Из двери для входа задом наперед стала выбираться миссис Мулхерн, еще одна жительница Колдвелла, с пластиковым пакетом из магазина в руках. Вокруг хрупких щиколоток скрутились колготки; и Барнс бросился вперед, чтобы помочь. Феликс решил, что и ему стоит помочь. Она была легкая, как пушинка. Женщины стареют по-разному. Когда ему было двенадцать, Милхерн казалась староватой для романа с его папой, теперь она походила больше на мать его отца. Утреннее зрелище пары сильных розовых ног, обернутых в драное ванное полотенце, которые спешат в единственный сортир. И не только. «Ты такой храбрый, можешь ухаживать за четырьмя малолетками. Она для тебя недостаточно хороша, дорогой. Ты заслуживаешь лучшего. Все тебе так сочувствуют». Дамы Колдвелла выражают свое сочувствие. На автобусной остановке, в комнате ожидания у доктора, в «Вулворте». Словно песенный хит, который преследует тебя из магазина в магазин. «Все для них, мелких, делает. Умереть за них готова. Словами всего и не передашь». Одна из них, миссис Стил, работала в столовой. Стоило ей увидеть его – румянец на лице… и чуть бо́льшая порция картошки. Забавно, какие вещи вспоминаются впоследствии, когда начинаешь понимать.
«Грейс, а фамилия как?» – «Грейс, и больше ничего. Точка». – «У вас нет фамилии?» – «Не для вас». На этой самой автобусной остановке. Взгляд остановился на щиколотках ее темно-синих джинсов, снова и снова поправляет отвороты, чтобы они правильно сидели на высоких черных сапогах. На лбу зацементирована кудряшка. Он думал, что никогда не видел ничего прекраснее. «Да не будь ты такой. Слушай, ты знаешь, что означает «Феликс»? Счастливый. Я приношу счастье, ясно? Но могу я тебя попросить кое о чем? Ничего, если я здесь посижу? Грейс? Можно с тобой поговорить? Мы оба одного автобуса ждем? Вполне возможно. Ты не против, если я тут сяду?» Она наконец, посмотрела на него своими накрашенными глазами, светло-карими, словно не от мира сего. Вид у нее был сверхъестественный. И он сразу понял: это мое счастье. Я всю жизнь ждал на этой автобусной остановке, и наконец мое счастье нашло меня. Она заговорила! «Феликс – так тебя зовут? Ты мне не мешаешь, Феликс. Чтобы мне мешать, ты должен быть для меня важным. Понимаешь? Так-то вот». Ее автобус появляется из-за гребня холма. Тогда. Теперь. «Нет, постой, не надо так со мной, послушай: я не пытаюсь флиртовать. Просто ты на меня произвела такое впечатление. Я только хочу с тобой познакомиться. У тебя такое лицо… очень напряженное». Взметнулась вверх бровка кинозвезды. «Да? А у тебя лицо человека, который заигрывает с девушками на автобусных остановках».
Пятилетний невинный младенец на остановке. Четырнадцатилетний и пьяный. Двадцатишестилетний и под кайфом. Двадцать девять и в полном невменозе, очумевший от кокса и кетамина: «Здесь нельзя спать, сынок. Ты либо убирайся отсюда, либо мы заберем тебя в участок, проспишься там». Когда столько лет живешь в одном месте, воспоминания накладываются одно на другое. «Спасибо, что проводил меня, Феликс, дружище. Рад тебя видеть. Заходи в любое время. Привет от меня Ллойду. Я внизу, я всегда тебе рад». Феликс запрыгнул в автобус. Помахал Филу Барнсу, который в ответ показал два больших пальца. Помахал миссис Мулхерн, а автобус пополз вверх и обогнал ее. Он прижал ладонь к стеклу. Грейс в семьдесят. Татуировка – фея Динь-Динь у основания спины, сморщенная или растолстевшая. Но разве может Грейс быть семьдесят? Ты посмотри на нее. («И запомни, Фи: я и оказалась-то здесь случайно. Должна
