Убить миротворца - Дмитрий Володихин

Семенченко и Пряхина уже ждали их. И почудилось Сомову, будто Машенька едва-едва успела остановить свое движение в сторону от мужчины. Не то, что бы она дернулась, увеличивая расстояние между собой и ним, но качнулась — уж точно. Хосе, чуткий, как все влюбленные до безумия, вздрогнул. Или все-таки почудилось?

— Отлично, Хосе. Ты молодец, сумел раздобыть арбитра.

Лопес искательно улыбнулся Машеньке:

— Поверь, это было непросто.

— И ты поверь, все твои подвиги не забыты. У меня для них есть специальная копилка…

У штурмовика дрогнули губы. Сердится? Нет. Что-то другое.

Тут Пряхина подошла поближе:

— Витя, распоряжайся. Мы тут разработали определенные правила. Поражение засчитывается тому, кто сам сдастся, то есть постучит рукой, как в единоборствах принято, или совершит запрещенное действие, или потеряет сознание. Ну и, конечно, ты имеешь право засчитать поражение, если увидишь, что кто-то из них двоих уже не может разумно защищаться. Никому из нас не нужно тупое кровопролитие. Ты ведь сам видишь: состоится нечто рыцарское…

Сомов разглядел странную гримаску на Машенькином лице. «А ведь пожалуй, она изо всех сил сдерживает радость. Вот чертовка!» Шальные бесенята бегали в глазах у Пряхиной. Здесь-то старший корабельный инженер и разобрал суть дела. Обезумевший идиот Хосе думает, что главная роль принадлежит сегодня ему, ведь «режиссерша» даровала Лопесу амплуа рыцаря, чего ж искать выше? Мичман Семенченко полагает иначе. Он-то не сомневается в исходе нынешнего дела и, скорее всего, уверен: «У нас с Машкой все как надо сговорено. Плешивому так и так не обломится. Так кто здесь главный?». Но автор сегодняшней постановки рассчитала по-своему. И центральным персонажем, как ни странно, оказался он, Сомов. Именно ему предназначено стать свидетелем триумфа женской власти над мужской простотой. И не нужен Пряхиной ни Хосе, ни штурмовик, ни, по большому счету, он сам, Сомов. Но право повелевать ими ее интересует… Когда-то капитан-лейтенант не покорился бабским чарам Машеньки, так на тебе, родной: хотя бы иначе, но все равно придешь и послужишь, придешь и покоришься.

Тем временем Пряхина продолжала:

— …нельзя бить головой, нельзя выламывать пальцы, нельзя наносить удар ногой в лицо… эге… дружок, я так поняла, ты меня и не слушаешь вовсе? Тогда зачем пришел? А? Дружок?

— Командуй тут сама. Я посижу.

И он отошел в сторонку. На Машенькином лице отразилась борьба: с одной стороны, клиент не потерян окончательно, с другой, — не желает работать по полной программе… Что теперь? Удовлетвориться малым или добиваться большего?

— Хорошо. Но победителя объявишь ты.

И она отвернулась, стараясь не дать Сомову даже тень шанса оставить последнее слово за собой. Он, впрочем, и не искал такой возможности. Вернее, не нуждался в ней.

— Разденьтесь до пояса!

Мужчины выполнили ее команду. Мышцы штурмовика выглядели куда внушительнее мослов комендора. И еще был у молодой кожи Семенченко особый шелковистый блеск, какой появляется только в одном случае: если человек в течение нескольких лет каждый день подвергает свое тело тренировкам.

— Сходитесь!

Первым ударил Хосе. И еще. И еще разок. Два раза его кулак скользнул по плечу штурмовика. Третий удар пришелся в грудь. Кажется, Семенченко не обратил на него внимания. Более того, Сомов был уверен: он специально подставился под кулаки Лопеса. Возможно, приучал себя к тому, что боли опасаться нет резона. А может, делал противнику щедрый подарок. Когда тот, избитый, будет постанывать от пережитых мытарств и ощупывать сокрушенные ребра, останется у него доброе воспоминание, мол, все-таки дотянулся и вдарил, как мужик, не потерял лица.

«Жалеет, значит…»

Потом Семенченко ответил. Коротко и быстро. Дважды плоть Хосе ответила каким-то смачным глоканьем на удар. Комендор отшатнулся, но сейчас же ринулся вперед. Впрочем, этот его порыв пропал даром. Лопес не успел добраться до врага, штурмовик скрутил его немыслимо быстро выполненным замком. Теперь комендор мог только пошлепывать Семенченко по боку свободной левой рукой, в то время как правая рука и шея оказались в безнадежном капкане. Противник взял его на удушение, и конец дуэли стал делом одной минуты или даже нескольких десятков секунд. Штурмовик повернул голову и улыбнулся Машеньке. Мол, видишь, я же говорил…

Это архитектурное излишество его и подвело. Хосе отчаянно извернулся и вмазал коленом в солнечное сплетение штурмовику.

Он не мог придумать ничего хуже. Семенченко, как видно, на протяжении всей потасовки удерживал свои боевые рефлексы. Опасался зашибить всерьез. Тут они сработали сами собой, на мгновение выйдя из под контроля. Серия ударов, пришедшаяся на голову бедного комендора, оказалась столь сильной, что его оторвало от пола и пронесло через всю камеру к дальней переборке. Оказывается, мордобой в условиях слабенькой силы тяжести бесстыдно смешон… Стукнувшись, Хосе полетел обратно и лишь на полдороги магнитные полусапоги опять притянули его к полу. Он приземлился очень неудачно. Нога подвернулась, комендор потерял равновесие и упал.

Сомов поднялся, желая прекратить избиение младенцев. То есть младенеца. Однако Лопес в тот же миг зашевелился, отрывая от пола окровавленное лицо и наперекор ему крикнул:

— Не лезь, Витя! Мадонна, черт, не лезь!

Комендор встал и молча пошел на Семенченко, роняя красные брызги. Рыцарь? Да нет, просто человек, зло отравленный любовью. Штурмовик, порядком разозленный, медленно двинулся ему навстречу, каменея лицом. Сомов соображал, что лучше: встрять в драку и остановить сумасшедших, или просто засчитать Хосе поражение. Цел его друг останется, но другом, наверное, больше не будет… Надо решаться.

— Прекратить!

У входа в шлюзовую камеру стояла Торрес, образцовый старший помощник «Бентесинко ди Майо». Высокая, стройная, холодная, как забортный вакуум.

— Немедленно прекратить!

Две женщины взглянули друг на друга, так что искры посыпались. Пряхина:

— Опять ты, ледышка! Куда лезешь!

— Держите себя в руках, госпожа лейтенант. Вы не смеете повышать голос при старших по званию.

— Оставь это дело и уходи. Всем будет лучше! Побудь человеком разок, попробуй на вкус, как это: быть нормальным человеком…

Торрес отвела взгляд от Машеньки, та ее больше не интересовала. Поморщилась, оценив разбитую губу и отекающее веко у Лопеса. Потом, не теряя хладнокровия, задала вопрос мужчинам:

— Из-за чего вы затеяли драку?

Но Машенька не желала так просто отстраняться от разбирательства. В очередную реплику она вложила максимум чувства собственного превосходста:

— А такое слово как дуэль, вам знакомо, госпожа капитан?

Торрес не ответила ей ни слова. Помолчала, собираясь с мыслями. Перевела взгляд на Сомова.

— Этих петухов я понимаю. Ну а ты-то, Виктор, какого черта… Секундант? Рефери?

Сомов не счел возможным солгать. Он просто кивнул головой.

— Та-ак…

— …Господа офицеры, мне доложили о вашей драке в шлюзовой камере. Надеюсь, вы все понимаете, что должны понести достойное наказание.

Командор Вяликов говорил, повернувшись к ним спиной. Его речь лилась спокойно, ничуть не подтверждая слухов о гневливом характере капитана. Виктор прикинул, чем одарил бы он сам подчиненных за этакую потасовку. Ну, Машеньке — ничего, к дамам полагается проявлять снисходительность. На худой конец, выговор. Лопесу и Семенченко в мирное время грозил бы трибунал. Но сейчас, когда специалистов их профиля днем с огнем не сыскать, и военные педагоги до головной боли выясняют вопрос, как бы сделать очередной выпуск еще более ускоренным… в лучшем случае — гауптвахта, в худшем, наверное, понижение в должности. Ну, в крайнем случае, в звании. Ха! Машенька может получить от этой дуэли неожиданный дивиденд: кто, как не она, займет место Хосе в комендорской? Капитан-лейтенанту Сомову, свидетелю и почти что участнику, причитается долгое внеочередное дежурство по кораблю. В воспитательных целях…

— Очевидно, вы надеетесь на боевое братство, а также, прости Господи, на то, что в нынешней обстановке трудно найти вам достойную замену. Не стану скрывать, вы правы. Мне будет трудно найти вам замену.

Вяликов повернулся.

Виктор еще не успел до конца осознать смысл последней фразы командора. Но он глянул в черные от бешенства глаза Вяликова… Нет, гауптвахтой дело не обойдется. И даже не в этом дело. Именно сейчас Сомов понял: само участие в дуэли было недостойным делом. Он переступил какую-то невидимую, но очень важную черту.

— Для меня не важно, кто из вас был зачинщиком. Слушайте мой приказ: оба — под арест до конца рейда. Потом скинете по ромбу с погонов. И считайте себя списанными с моего корабля. Вам ясно?