Лента Mru - Алексей Смирнов

Карта мира продолжала мерцать, приглашая к участию в глобальных событиях. Светофорова отлепилась от Обмылка и обратилась к приплясывавшему Голлюбике с упреком:

– Ты погорячился, старшой. Они хотят участвовать в миростроительстве, это естественно. Имеют право. нас предали, понимаешь? По незнанию, по недосмотру, но – предали.

– Кто имеет право? Они? Да спрячь ты ножи, – разозлился Голлюбика, имея в виду наждака, и ножи исчезли так быстро, что никто не успел заметить, куда. – Они не могут рулить. Они одно заладили – разрушить.

– Это не вина, это беда, – наставительно напомнила Вера. – Ей, между прочим, можно помочь. Все необходимое есть в аптечке. Послушай, Ярослав! Сколько лет ты бьешься с Неправдой? И только ради того, чтобы в свой звездный час соблазниться? Мы с ними находимся в одинаковом положении. Давай установим настоящий паритет, а право рулить ты завоюешь в честном поединке…

Голлюбика рассерженно утерся рукой: с его усов капала кровь.

– Как будто поединок был нечестным, – проворчал он. – И что же будет, если он победит? – Ярослав качнулся к Обмылку, который теперь сидел смирно и растирал себе руки, сколько хватало восстанавливавшихся движений. Руки медленно оживали. – Дадим ему рулить? Чтобы на планету сошла ночь? Нам никто не поручал и нас никто не выбирал передавать ему руль, товарищ светова, – от волнения Голлюбика заговорил маленькими буквами там, где это не полагалось. – Не было такого приказа.

– Но ведь и ты потянулся к штурвалу не по приказу, – резонно заметила Вера. – Если бы все вышло по глупому приказу, Центр уже лежал бы в руинах, а там, наверху, воцарилась анархия. Здесь не Добро и не Зло, здесь Равновесие. Бог смотрит на нас и ждет нашего выбора. Мы отступим от казенщины и сделаем по совести, и будет либо Свет, либо Тьма. Мы избраны судьбой, командир. Неужели ты этого не чувствуешь? Другого такого случая не представится. Сегодняшняя встреча не случайна, от нее зависят судьбы…

– Да мне-то что, – сдался Голлюбика и фыркнул. – И с чего я распереживался? Все равно его не возьмет! Все равно по-моему будет! Наша всегда верх брала, возьмет и теперь!

Обмылок, явно несогласный с прогнозом погоды, молчал, боясь нового приступа болей.

– Так что же – подлечим ему мозги? – Вера Светова, не дожидаясь ответа, повернулась к проему, через который ее отряд проник в Святая Святых. – Я схожу за аптечкой, – сказала она решительно. Света Верова чувствовала, что больше не нуждается в командирском одобрении.

– Иди-иди, – сумрачно рыкнул Голлюбика, продолжавший оценивающе рассматривать выздоравливающего Обмылка. В его собственном мозгу нарисовалась картина будущего поединка Пересвета с Челубеем, здесь и сейчас. Правда куется не только на небесах, но и в преисподней.

Лайка и Зевок жадно следили за действиями светофоровой. Вера преломила ампулы, наполнила шприц и приблизилась к Обмылку. Двойник, темная ипостась Голлюбики, опасливо шевельнулся, готовый выбить лекарство из Вериных рук. В пяти шагах от них разгоралась перепалка:

– Подлянка будет, старшой! – пророчествовал Зевок. – Не давайся! Вспомни про их ножи!

– Угомонись ты, придурок, – огрызалась Лайка. – Они нас вылечат. Больше не будет больно, понимаешь?

– Сейчас, жди, – Зевок не верил и готовился защищаться.

– Заткнись, тебе сказано, – вмешался Наждак. – Сейчас как огурчики станете… с какими сразиться не стыдно…

А Вера Светова подступала, держа наготове ампулы. Голая площадка, залитая светом ламп; голая точеная фигурка со строгим лицом античного юноши и со шприцем в руке напоминали безвкусный многозначительный коллаж, посвященный гибельным путям цивилизации. Подобные коллажи создают претенциозные пьяницы в шарфах и беретах, ютящиеся в так называемых студиях, заполонившие разные антресоли, предпочитающие однополую любовь к таким же бесполым, как они, существам; все они почему-то именуют себя сюрреалистами, авангардистами, но, стоит делу зайти о свете и тьме, как фальшивая позолота слетает, и вот в зубах у античного юноши возникает уздечка, которая при близком рассмотрении оказывается резиновым жгутом – ближе к реальности, друзья, долой надуманную бездарность. Вера Светова ступала кошачьей поступью; выражением глаз она показывала, что делает доброе и бескорыстное дело.

– Зарежет, старшой, не подпускай! – взмолился, заламывая руки, Зевок. – Отравит!

Ни слова не говоря и даже не останавливаясь, Вера Светова взмахнула шприцем и демонстративно вонзила иглу в собственное предплечье слоновой кости. Обмылок и Голлюбика невольно прислушались, ожидая хруста; светофорова на ходу ввела себе кубиков пять из десяти. Она продолжала идти.

– Ну и что? – не успокаивался Зевок. Он не заметил, как Наждак зашел сзади; тот, сработав мгновенно, взял его горло захватом. Теперь из отряда склепков только Лайка сохраняла боеспособность; Зевок застыл, зная, что дернись он – и свет для него умрет; Обмылок же еще не до конца оправился от парализующего удара. Ярослав Голлюбика удовлетворенно констатировал:

– Итак, ребята, вы видите, что мы тут не шутки шутим. Правота придает нам силы. Оставим каверзы и подвохи на долю ваших магистров и чародеев. В шприце – наше безопасное ноу-хау, у ваших такого нет. Снимает гипноиндукцию на молекулярном уровне, нейтрализует порчу и наговор, ликвидирует сглаз…

– В глаз? – встрепенулся Обмылок. – В глаз? Почему – в глаз?

– Я согласная. – Лайка, чей светофорный путеводительный разум учился вовсю, благодаря чему она все сильнее склонялась к позиции противника, проводника мудрых и благолепных решений, подошла к Обмылку и доверчиво села рядом.

– Молодец, сестричка, – похвалила ее Вера Светова. Никто не заметил, когда она успела выплюнуть жгут и перетянуть им расслабленное плечо Обмылка. – Рука-то получше? – заботливо спросила светофорова с видом истинной сестры милосердия.

Обмылок, поддаваясь обаянию и ласке, кивнул.

– Почти прошла.

– Вот и славно, – игла вошла в белый обмылок плеча, покрытый липким и, по безжалостному замыслу Нора, ледяным потом.

– Уравняем шансы, – Наждак залихватски подмигнул из-за левого уха Зевка, который предусмотрительно откладывал сопротивление. Чугунный ошейник сжимался при малейшем рывке.

Вера Светова подула на ранку, ободряюще улыбнулась и отправилась за новой порцией.

– Эй! – окликнул ее Голлюбика. – Товарищ Светова, обожди! Может быть, остальным не надо? Дуэль-то наша!

– Это бесчеловечно, – нахмурилась Вера, и Ярослав, видя, что она сделалась мрачнее тучи, устыдился. – Всякая тварь стонет и изнемогает под игом, – рассуждала Света Верова, отворачиваясь от командира. Она грациозно вышагивала, удаляясь к проему. – Это не дело!

Больше никто не спорил. Пятью минутами позже агенты Нора были обработаны и ощущали угрюмую, робкую радость: отныне они могли без помех помышлять о мелком бунте, не страшась ужасных судорог и корчей.

– Доволен? – поинтересовался Наждак, разжал локоть и вытолкнул Зевка вон. – Молись, чтобы старшой – наш старшой, – уточнил он, – победил. Замолвлю словечко, возьму тебя на оклад, в гараж. Нареку тебя братом; сочиню, что ты приехал из деревни…

Обмылок успокоился настолько, что взялся расхаживать взад и вперед, что-то соображая.

– Как будем драться? – вдруг спросил он. – Стрелять с десяти шагов?

– Никакой стрельбы, – отрезала Вера. – У меня не полевой госпиталь.

Голлюбика в последний раз приценился к двойнику, подумал.

– Чего мудрить? Арм-реслинг – вот самая простая и надежная процедура. Бескровная, показательная, с убедительным результатом.

– Идет, – согласился Обмылок и стал озираться в поисках опоры. – На что локти поставим? На колесо?

– Нет, неудобно. Принеси бомбу, – приказал Ярослав Наждаку. – Символично получится.

– А не?… – тревожно взметнулся Наждак.

– Не дрожи, – усмехнулся Голлюбика. – Сколько раз ты ее стукнул, пока по колодцам лазал?

– Вот я и говорю, – недовольно пробормотал Наждак, однако повиновался и приволок рюкзак с диверсионной начинкой.

– Садимся по-турецки, друг против друга, – прикинул Ярослав. – Работаем на счет «три».

Когда противоборствующие стороны заняли положенные места, происходящее стало казаться странной смесью научной фантастики, былинного эпоса и спортивного состязания. Две обнаженные фигуры, мужиковато-бородатые, с хитрыми глазками, расположились в непосредственной близости от судьбоносного колеса, разделенные взрывоопасным рюкзаком. За их спинами, по двое на каждую, томились другие мужчины и с ними – женщины; тоже обнаженные, тоже атлетически сложенные, как будто прибыли из прогрессивного будущего нагишом, не зная местных пуританских обычаев, или позировали для голографического информационного выпуска с дальнейшей отправкой в глубокий космос, где потрясенные братья по разуму склонят свои водянистые головы перед величием земной цивилизации. Над ними же взволнованно играл огнями полигонистый полуглобус, выпячивая таинственную и непредсказуемую страну, надежду и совесть языков.