Лента Mru - Алексей Смирнов

Соперников обуял простительный азарт. Обмылок, из головы которого мгновенно выветрилась память о причиненной ему милости, равно как о проявленном к нему великодушии, сверкнул глазами и выставил согнутую руку. В бицепсе и трицепсе пузырилась, ища себе выхода, прежняя сила, ныне полностью восстановленная.

– Играючи одолею, – пообещал он. – Штурвал будет мой! Рулить буду круто, загоню твое гнилое отечество в каменный век.

– Ошибаешься, оно отправится к звездам, – не уступил Голлюбика. (Мы не слышали этого, но догадаться не трудно). – Богу все видно, наше дело правое, победа будет за нами – так-то, братья и сестры. Я не завидую вашей компании, – с серьезным видом признался Ярослав и поставил локоть на бомбу. – Господь жалеет даже дьявола, но дьявол ежится от Божьей любви.

Кисти сложились, пальцы сплелись.

– Не так, – скривился Голлюбика. – Пусти меня.

Ладони потоптались, прилаживаясь одна к другой; наконец, они обнялись, склеились намертво и закаменели, готовые следовать векторам физической нагрузки.

– Считайте! – распорядился Ярослав.

– Да, считайте! – эхом вторил ему Обмылок.

Секунданты, они же болельщики, они же личный состав, набрали в грудь воздуха, который, ранее стерильный, уже осквернился пещерными примесями, и хором выкрикнули:

– Раз!

(Зевок крикнул «Ein!», но тут же смущенно поправился.)

По сплюснутым ладоням пробежало напряжение, посыпались мокрые искры.

– Два!

Ярослав Голлюбика заглянул Обмылку в глаза и содрогнулся перед открывшейся бездной; из расширенных зрачков ему подавал знаки Нор – Голлюбика не знал основного врага в лицо и видел лишь огненный силуэт в островерхой шляпе с полями и развевающемся халате; фигурка пританцовывала, поворачиваясь так и сяк, ударяла каблуком, раскидывала руки в издевательской «барыне»; халат оборачивался кафтаном с пламенным кушаком; поля шляпы приходили в движение и вращались сатурновым сатанинским кольцом. Что увидел в глазах Голлюбики Обмылок – неизвестно, но хищническая улыбка сползла с его физиономии.

«Генерал, верно, нацепил ордена», – обрадовался Голлюбика.

– Три! – единый вопль соединил «Зенит» и «Надир» так, что они сошлись в общей точке, положившей начало всему последующему.

– Ты знаешь, на кого ты тянешь? – прорычал Голлюбика и надавил. Лицо Обмылка исказилось. – Ты – ничто. Все ваши – ничто. Ты видел нашу ракету? Враги ужасаются, они называют ее «Черная Сатана»…

Обмылок молчал, на лбу его выступила испарина.

Позади него заключалось пари:

– Вставлю доллар, – шептал Зевок Лайке, в очередной раз попадая в безграмотный просак.

Ярослав утроил силу нажима.

– Ты видел наш истребитель? Напрасно! Враги боялись его. Они называли его «Черная Сатана»…

Вера Светова, забывшись от волнения, стиснула руку Наждака.

– Эта последняя, окончательная дуэль, – прошептала она вдохновенно и яростно. – За нами Пушкин… Лермонтов… Пьер Безухов… Базаров…

– Зорро, – продолжил Наждак, схватывая мысль на лету.

Ладонь Обмылка неотвратимо клонилась книзу («Потому что он – клон, – из последних сил догадалась светофорова. – Все гордое, обособившееся от первоисточника; всякий клон, возомнивший себя самостийным новообразованием, обречен клониться».)

– Ты видел нашу подводную лодку? – хрипел Ярослав. – Она хорошо известна врагам. Они называют ее «Черная Сатана»…

Обмылок натужно застонал, виски украсились вспухшими венами. Он изогнулся, стараясь сместить точку опоры, переместить центр тяжести.

– Ты видел нашего генерала-полковника? Враги разбегались от него в панике. Они прозвали его «Черная Сатана»…

Обмылок затрепетал; этот трепет передался Голлюбике, трансформируясь в озноб победного восторга. Зевок подался вперед, не веря глазам; Лайка прерывисто вздохнула.

– Так! Так! Так!

Ярослав Голлюбика, не находя новых аргументов, а может быть, считая из излишними, перешел к чему-то промежуточному между лаем и карканьем. Пот лил с него ручьями. Обескровленные кисти борцов отливали белым памятным мрамором.

– Херня это все, – выдохнул Обмылок и, совершив невозможное на этом выдохе, одним рывком вернул кулачному конгломерату прежнее равновесие. Он отбросил Голлюбику в исходную точку, восстановил утраченное, разинул пасть и начал гнуть соперника молча, без слов.

– Ты отвечай, отвечай! – вмешательство Наждака было бессмысленным и запоздалым. – Крыть-то нечем!

Но все видели, что Обмылку было чем крыть, а именно – всесокрушающей лапой, которая, как стало ясно через полминуты бесплодного единоборства, нисколько не уступала своей генетической копии.

Вера Светова сказала себе под нос:

– Вот что, товарищ Наждак… по-твоему – у кого из них первого лопнут мозги?

– Типун тебе, – охнул Наждак.

– По-моему, лопнут одновременно, – Вера продолжала строить предположения, не отвлекаясь на риторическое пожелание и вообще не нуждаясь в собеседнике, особенно в Наждаке. Боевые машины не предназначены для обмена мнениями. Вера Светова, еще какое-то время понаблюдав за схваткой, вдруг набрала в груди воздуха и громко провозгласила:

– Ничья!

– Ничья! – не позорным эхом, но по собственному миротворческому почину сказала Лайка.

– Врешь, шалишь, – не согласился Голлюбика и попытался напрячься еще пуще, но тщетно: своими стараниями он только поощрял соразмерное противодействие.

Обмылок трудился с огоньком; он ликовал, ибо сумел перебороть в себе чувство вины перед родителем, а следовательно, и страх вкупе с адлеровскими комплексами. Теперь он соревновался на равных; рядовые бойцы растерянно наблюдали за двумя королями, черным и белым, которые остались одни на доске и обрекли себя на бесперспективное препирательство. С этой шахматной задачей справился даже Зевок:

– Их надо разнять.

Наждак сделал вид, будто не слышит, и Зевок повторил, наглея с каждой фонемой все больше:

– Слышь, братан! Я с тобой разговариваю. Чего ты морду воротишь? Давай разнимать!

– Рубите узел, – постановила Вера.

– Все уже понятно, – Лайка сияла. Она была счастлива, примеряя на себя высокое качество кустарного изделия, то есть Обмылка, не уступившего оригиналу и в честном бою заслужившему штриховой код.

Обмылок и Голлюбика тяжело дышали и буравили друг друга злыми глазками, глядевшими из ям; взъерошенные, красные, с растрепанными бородами, как будто отведали доброго веника в русской парной.

– Парный случай? – с угрюмой иронией съязвил задыхавшийся Голлюбика. – Новая версия сомнительного закона.

– Мели, емеля, – Обмылок ушел от ответа. – Языком вы мастера…

Непримиримые антиподы, соединенные намертво запаянной перемычкой, разогрелись до легкого радиоактивного свечения. Оскорбительная реплика Обмылка адресовалась Голлюбике, но с тем же успехом могла подразумевать любого из зрителей, поскольку те так и не решились расщепить дуэлянтов; им оставалось смотреть и ждать заключительной вспышки, когда борцы перегорят, изойдут масляным дымом. Торсы Обмылка и Голлюбики мерно раскачивались; дыхание превратилось в механический скрежет, перераставший в пришепетывающий вой пробуксовки. Приз, совершенный в своей кругообразной форме, торчал равнодушным и абсолютным нулем. Светофорова рассмотрела, что он образован двумя стальными змеями, которые пожирали друг дружку с хвоста и навсегда подавились.

Бесполезность соревнования постепенно дошла до рассудка противников.

– Может, договоримся? – выдавил из себя Обмылок.

– Это как? О чем? – пропыхтел Ярослав.

– Порулим по очереди. Ты сделаешь, как хочешь… и я сделаю, как хочу…

– А как ты хочешь?

– Какое твое дело? Я же тебя не спрашиваю…

– Лучше взорвать, – заартачился Голлюбика, неожиданно поменявшись ролями с дубликатом.

– Зачем? Построят новый бункер…

– И так построят…

– Это мы еще поглядим… Мы все переменим… чуть влево, чуть вправо…

– А сдаться не хочешь?

– А ты?

Голлюбика натянуто рассмеялся.

– То-то, – сказал Обмылок, не отдавая сопернику ни сантиметра. – Давай, соглашайся… братский батя.

– Ты же обманешь, – Голлюбику не покидали сомнения. – Ты вывернешь руль до предела.

– Ну и что? И ты выверни. Все равно придется уравновесить…

– Их же там будет мотать и плющить, – Ярослав указал глазами на потолок.

– Их и так мотает и плющит, – напомнил Обмылок. – Небось и не заметят. В крайнем случае, купят крупы, соли, спичек…

– Разбираешься, гад, – удивился Голлюбика.

– Деньги ваши будут наши.

– Да-да, подрос, развился! А в чане лежал такой беспомощный, ручками шевелил…

– И мозгами, не забывай, мозгами тоже барахтал.

– Верно, – Ярослав смягчил тон, но не хватку. – Ты времени не терял.

– Ну, так что же? – Обмылок почувствовал, что партнер отправиться на компромисс, но боится унизить свое достоинство первородства. – Будешь рулить после меня. Я наломаю дров, а ты поправишь. И будет тебе твоя Правда, хотя я никак не разберу, что ты под ней понимаешь.