Про папу - Максим Викторович Цхай

Показываю одной рукой в направлении подальше от велосипедной дорожки, а другой незаметно придерживаю старушку за рукав, именно так, как делают это сопровождающие. Старушка рефлекторно следует за мной.

— Смотрите, какое дерево! А в Белграде есть деревья?

— Да. Мне нужно в Белград. Проводите меня до остановки.

Но где же полиция? Со времени моего звонка проходит двадцать минут. Снова набираю телефон. Снова тот же вежливый, вселяющий уверенность голос.

— Да, мы в курсе, сейчас у нас много работы, но скоро к вам подойдут, адрес записан.

Пока я звонил, старушка исчезла. Да она убегает от меня! Встала по другую сторону клумбы. Не смотрит на меня, отвернулась. Спряталась, значит.

— Оставьте меня в покое, уходите отсюда.

Лицо старушки становится злым и неприятным. Я вдруг увидел, какой она была лет сорок назад. Любая эмоция даже одуванчик очеловечивала бы, если б он умел улыбаться. Или злиться, не важно.

Ну что ты смотришь так? Ты могла меня когда-то понянчить, между прочим. А я бы прятался от тебя. За клумбой.

— Сейчас подойдет хороший человек, и он поможет вам добраться туда, куда вы хотите.

— Да. Спасибо. Мне очень нужно в Белград. У меня там сын.

Прошло уже сорок минут. Снова набираю номер 110.

— Послушайте, я не могу здесь стоять целый час. Я легко одет, и старушка становится агрессивной.

В голосе полицейского появляются нотки сочувствия.

— Мы делаем все, что возможно, подождите еще немного, и ситуация разрешится.

Да, Германия очень изменилась за последние пять лет.

Старушка подходит к женщине на остановке, видимо, спрашивает, какой автобус идет на Белград. Потом видит меня, лицо ее искажается.

— Помогите мне, этот страшный человек меня преследует.

Лицо ее собеседницы, полной женщины в розовом плаще, каменеет от ужаса.

— Не волнуйтесь, я уже вызвал полицию, эта женщина потерялась.

— Я не потерялась! Я живу у сына! Оставьте меня в покое.

Злость — это тоже энергия. Старушка неожиданно бодро направляется прямо на проезжую часть. Хватаю ее за рукав, она вскрикивает. Люди на остановке начинают всерьез волноваться.

— Я вызвал полицию, я работник по уходу за больными, бетроер.

— Оставьте меня в покое, помогите же мне!

Сейчас мне, кажется, наваляют по шее. Вон мужиков сколько. Но они отворачиваются. Чтобы успокоить прохожих, достаю телефон при них.

— Полиция Гамбурга слушает.

— Вы уверены, что вы полиция Гамбурга?

— Да.

— А вот я — нет, похоже, я в Белграде!

— Прекратите хулиганить.

— Это я, человек, который вызвал наряд полиции и вместо этого вынужденный, не имея на это прав, сопровождать женщину, потерявшую ориентацию, которую, видимо, уже разыскивают.

— Ах да. Полиция Гамбурга приносит свои извинения, у нас сейчас очень много вызовов.

Старушка между тем тихонько направляется вдоль по улице, воровато оглядываясь на меня. Улыбается. Перехитрила.

— В таком случае адрес кафе уже неактуален. Я следую за ней вдоль по улице.

— По какой конкретно улице вы идете?

— Откуда я знаю, какая это улица? По широкой, красивой улице идем.

Кладу трубку. Так… турецкие забегаловки, здание супермаркета «Аркаден», спускаемся в подземный переход.

— Не преследуйте меня! Уходите!

— Я просто иду в ту же сторону, что и вы, всего вам хорошего.

Машу рукой на прощание, старушка облегченно улыбается и машет мне тоже.

Иду. За ней. Есть варианты?

Старушка неожиданно заходит в открывшуюся дверь офисного здания.

Это была стратегическая ошибка. Снова набираю полицию. Прошло более полутора часов. Время надо наполнять событиями, тогда оно летит незаметно, так, кажется?

— Полиция Гамбурга…

— Она зашла в проектное бюро. Там нельзя жить, и я сильно сомневаюсь, что она там работает.

На другом конце провода я явственно слышу смешок. Им весело!

— К сожалению, свободных работников в нашем распоряжении все еще нет. Полиция Гамбурга благодарит вас за содействие.

Такие благодарности весят столько же, сколько утренние извинения за вечернее говно.

Но… вдалеке, на другой стороне улицы, я вижу неспешно передвигающуюся сквозь толпу фуражку, надетую на голову, и пистолет, натянутый на зад.

Галопом несусь туда.

Полицейскому скучно. Утро, весна. Нагретый солнышком пистолет нежно греет ягодицу. Это же так приятно и спокойно, когда ты всем нужен, а тебе никто. Какие старушки, какое бюро… может быть, она там живет? Нет? Ну, пойдемте посмотрим.

Как только мы подходим к дверям, они открываются, и из подъезда выглядывает лукавая мордочка старушки. Обхитрила старого корейца, кажется.

— А вот и она! — говорит полицейский тоном, каким Дед Мороз представляет Снегурочку на утренниках.

Охамел ты. Это я тут Дед Мороз, и это моя Снегурочка. Я снова набираю номер полиции.

— Полиция Гамб…

— Я сам нашел полицейского.

Отдаю телефон найденышу. Тот с явной неохотой его берет.

— Да. Дежурный Якобс. Действительно, потерявшая ориентацию дама. Да. Жду.

Я забираю телефон. Ну все, фамилию назвал, теперь не отмажется.

— Всего хорошего.

— И вам хорошего утра.

Утра! День уже. Старушка готова заплакать, полицейский явно старается писать бумаги. Она смотрит на меня со страхом и ненавистью, тыча в меня маленьким, хрупким пальчиком. Но я помню ее выражение лица, когда она подошла ко мне в это утро. И вот та ласковая, добрая, чья-то потерявшая разум мама улыбается мне сейчас.

Когда-нибудь, видимо уже совсем скоро, они встретятся, эти две старушки. И тогда утренняя объяснит нынешней, что я не хотел ей зла.

…Смотрю, как по солнечному апрельскому асфальту от меня неспешно удаляются две фигуры. Одна грузная, важная, в фуражке с высокой тульей, и рядом маленькая, готовая уже исчезнуть с земли фигурка в серой шапочке, что-то жалобно бубнящая на ходу.

Куда они идут сейчас? Конечно, в Белград, подумал я и улыбнулся.

Прекрасный город, наверное. Название какое, послушайте — Бел-л-лград…

18 марта 2017 г.

Однажды умные цивилизованные люди — которые дарили подарки детям, наряжали для них елку на Новый год, принимали гостей, заботились о родных, любили Баха, Моцарта, хорошее вино и свежее пиво — собрали других таких же людей и стали притеснять их, унижать, а после и попросту жечь огнем и травить газом. Насмерть. Живьем.

Они были немцами? Да фиг там. Они были нами. Ужас и трагедия холокоста не в том, что «эти изверги-немцы». Это вина не отдельного народа — это позор и вина всего человечества.

В нас сидит зверь. И не благородный, красивый зверь. Животное. Жестокое, себялюбивое, которое всегда право и — что бы ни сделало — в любом случае себя оправдает.

И как только окружающая среда перестанет этому противостоять или, напротив, начнет потворствовать, оно выйдет наружу и, нацепив на свою немытую, уродливую голову корону, одарит нас своими