Про папу - Максим Викторович Цхай

Цхай — это единственная корейская фамилия, не имеющая «поя», то есть фамилии второй, как принято у корейцев. При русификации она просто откидывалась, Ким Чен Ир, приняв российское гражданство, стал бы просто Кимом. Ну или Ченом, по имени Ир. Впрочем, имя бы тоже русифицировали, в Ираклия, например, потому у многих пожилых корейцев такие вычурные имена, но это другая тема.

Так вот, Цхаи — это настолько малочисленный род, что мы и в Корее просто «Цхай», и точка, и все мы состоим друг с другом в близком, кровном родстве. Родство настолько близко, что носителям фамилии Цхай нельзя вступать в брак друг с другом во избежание кровосмешения.

Женщины Цхаи красивы и тонкокостны, мужчины же носят в себе три родовых признака, о которых мне поведал когда-то еще мой дед.

Так как мы произошли от черепахи, у мужчин рода Цхай уплощенный свод стопы («лапа черепахи»), крупные, не характерные для корейцев, часто с горбинкой носы («клюв черепахи») и некая интимная подробность, о которой я не буду здесь распространяться, но очень не хотел бы утратить ее с возрастом.

Таков был мой дед, отец, мои дядья, и таков я сам.

Поэтому, когда в симферопольский клуб приехал диджей, носитель моей фамилии, я, конечно, сразу пошел знакомиться — родственник все-таки.

Молодой симпатичный парень, он понятия не имел, что его прапрадед носил панцирь, и очень был рад узнать, кто он и откуда.

Я начал разговор издалека.

— У тебя ведь плоскостопие?

— Да! Откуда вы знаете?

Я улыбнулся — наш парень, Черепахович.

20 января 2017 г.

Остановился в доме у знакомой — чудесной девушки Саши Мороз. Она все время в разъездах, ей нужен человек, кто бы присматривал за ее котиками. Это прекрасно: где выживают коты, выживу и я.

Почти три месяца отцу надо быть без меня.

1 февраля 2017 г.

Темный экран. Папа опять не настроил свет возле ноутбука. Вижу только светлую полоску вверху экрана — это люминесцентная отцовская лампа.

Из мягкой, домашней темноты доносится только его ровный, глуховатый голос.

— Сегодня что-то особенно сильно. Покачивает и покачивает. Никуда не ходил, лежу целый день.

— Может, скорую?

— Давление померил, нормально. Для меня. Они не приедут.

Я молчу. Думаю. Папа молчит. Яркий, узкий свет неоновой лампы и большая темнота. У папы уже было два микроинсульта. Неужели скоро будет… Не буду об этом думать. Что толку думать об этом, находясь за тридевять земель?

— Ты телефон держи рядом, возле головы положи. Выставь на экран номер тети Веры, нажмешь ночью, если что, она поймет.

— Так и сделал.

— Воды бутылку поставь на пол. Крышечку открути заранее…

— Да.

До разрешения въезда в Россию еще почти три месяца. Нет, уже меньше. Скоро. Но какая огромная разница между «скоро» и «сейчас»…

— Максим, ты это…

— Что?

— Помнишь, у тебя была девушка Света?

— Помню.

На самом деле я не помню, конечно. Какая именно Света? Но я киваю — папа имеет в виду одну. Он единственный человек на свете, который видел многих женщин в моей жизни, каждый раз говорю ему: «Папа, смотри, какая у нас с тобой теперь девушка…» — он отмахивается, но смотрит на фото, мне кажется, с удовольствием.

— Света, помнишь? С которой ты тогда, в начале лета, ну хорошая которая.

— Помню, папа.

Папа молчит. Подбирает правильные слова. На экране не видно ничего, но мы будем видеть друг друга и не имея глаз, слышать, когда другой молчит.

— Максим, ты найди ее и женись на ней. Хорошо?

— Хорошо.

— Вот. А теперь я пойду спать.

2 марта 2017 г.

В Германии хорошо. Ну вот куда ни посмотри, что ни попробуй — все хорошо.

Это моя родина тоже. Двадцать лет почти оттрубил здесь, давным-давно гражданин этой прекрасной страны.

А в Симферополе этой зимой было тяжко. Очень непросто было там.

Но ни минуты, ни секунды не хотелось обратно.

Мне кажется, ответ прост. Надо быть всегда там, где ты нужнее всего. И тогда всегда будешь в нужном месте в нужное время.

10 марта 2017 г.

— Они очень красивые.

Я сумрачно кивнул. Не люблю, когда кто-то без спроса вмешивается в мою жизнь, даже вот так, по мелочи. Да, я выбираю цветы. Это мое дело, кому они и какие мне выбрать.

Я хожу по цветочным рядам, выбираю, мне нравится этот процесс. Он очень тонкий, интуитивный. Надо почувствовать, какие цветы будут дышать женщине. Какие цветы будут ей петь. Какие подойдут к ее рукам. Это очень важно, ведь, когда вы расстанетесь, цветы останутся с ней, словно нераспечатанное письмо. Цветы первые входят в дом к женщине, первыми встречают в нем рассвет. Нужно почувствовать, какие именно цветы хотят к этой женщине. Если их слушать, выбирать, то редко когда ошибешься.

Может быть, поэтому цветы, подаренные так, обычно долго живут. Помню, однажды я подарил одной девушке цветы, они должны были опасть по законам своей природы на третий день, но они были свежи и через неделю, и через две. А завяли в одну ночь. Когда мы расстались. Это было очень грустное чудо.

— Они очень хороши, возьмите их…

Снова поднимаю глаза. Женщина, немка с длинными белыми волосами в светлом льняном костюме. Слегка опирается на трость. Интересно, ей есть семьдесят или еще нет?

У женщины дряблые, морщинистые щеки и такая же шея, длинные, все еще густые волосы свободно ниспадают на плечи, и я понимаю, что это не просто так, они скрывают те части ее лица, которые она хочет скрыть. Наверное, она и сейчас долго стоит перед зеркалом, расчесываясь… Но глаза очень хороши, голубые, медленные, смотрят из-под приспущенных, немного тяжеловатых век, похожих на складки театрального занавеса.

Она была красива. Лет тридцать назад. У нее шея и ноги балерины.

Знаете, какая самая красивая часть женского тела? Нет, не грудь. И даже не попа. Ноги? Тоже мимо. Скелет. Основа основ, на который крепится всё до поры упругое и пропитанное сладким соком. Скелет определяет пропорции. Горделивую осанку. Только тонкая кость делает волшебными женские ладони, запястья и лодыжки. И по ней, по кости, сколько бы ни было женщине лет, так легко представить, какой она была пусть даже десятки лет назад. А порой — и тысячи…

Впрочем, почему представить? Увидеть. Вот она, живая, теплая, чуть улыбается мне, почти незаметно опираясь на трость, видя, как здоровый лохматый монгол ходит между ровными рядами праздничных разноцветных солдат.

Но я хмурюсь. Вмешательство другого человека в мой любимый процесс сбивает настрой, цветы испуганно