Лишь бы не было войны! - Владимир Булат

— Ну и оставайтесь! — хмыкнула она, наряженная в красивое салатное с белым

платьице, и ушла, обиженная.

Хозяин за долю секунды перевоплотился в серьезного собеседника, и, потягивая

недопитое пивко, сразу заговорил о деле:

— Если тебя смущает твоя неприкаянность, могу предложить тебе должность моего

секретаря. Я работаю в лектории по распространению научных знаний среди

старшеклассников. Кстати, а я… я там есть?!

— Не знаю… Я никогда не был знаком с человеком, похожим на тебя. Учти, что в

41 году почти всех немцев депортировали из Европейской части СССР в Казахстан.

— А, ну в таком случае, ни меня, ни моего папы там точно нет. Мой родитель с

42-го. Стоп! Но ведь у тебя же тоже папа немец.

— Его немецкая фамилия — Блюхер. По всей видимости, никому в военном Крыму и в

голову не могло прийти, что герой гражданской войны может быть немцем.

— Весьма остроумно! Ты жил этажом выше. Там сейчас обитает бывшая жена

начальника вокзала, очень хорошенькая, могу познакомить…

— Успеется.

Мы еще долго сидели и обсуждали проблемы мировой политики, пока не пришли

родители Антона: они были на кладбище, где покоилась недавно умершая прабабушка

Антона — в последние годы жизни она сама устроила себе могилку, в ухаживании за

которой проводила иногда и полдня; доходило до черного юмора: на вопрос соседки,

где прабабушка, отвечали: "На своей могилке"… (Это все мне рассказывал

Вальдемар, вешая на стену картину Глазунова в раме из поддельной бронзы).

Отец Антона имел фюрнаме детского психолога, и сразу становилось ясно, что с

детьми ему гораздо легче общаться, чем со взрослыми. Мое появление оживило

атмосферу, и после, увы, неизбежных расспросов о дороге и ценах на колбасу в

Ленинграде он пригласил меня на "мировую рыбалку" и рассказал об одном

сослуживце, который переехал на новую квартиру и сетовал, что у него нет кота

пустить первым на порог:

— Так я ему говорю: я тебе тут в камышах штук семь-восемь — полный мешок

наловлю.

После этого мы с Антоном пошли на автовокзал в другой конец города встречать его

девушку, и я вновь увидел вереницу карикатур, бичующих пьянство, и старый мост,

уцелевший без войны, от которого в моем мире остались лишь полуразрушенные быки.

В Конке уже бултыхались купальщики, в Запорожье уезжал маршрутный "Икарус"

(Хорти нормализовал отношения с СССР весной 41-го года, и венгерской стороне

были возвращены реликвии революции 1848 года — трофеи русской армии).

В стороне от автовокзала действительно был юденблок, обнесенный местами

поломанным дощатым забором. У забора еврейка в нарушение субботы торговала

карамельными петушками. Мимо нас прошел дряхлый ветеран с целой планкой

неизвестных мне наград, он опирался на блестящую палку. Сорванцового вида

мальчишка в зеленой рубашке погнался за девочкой в школьном платьице. Прошли две

женщины с огромными авоськами. Вдалеке милиционер прогонял хлыстом двух особенно

назойливых цыганок. Он подошел к нам, кивнул Антону, как своему давнему

знакомому, и поздоровался с нами за руку. Уехал автобус на Гуляй-Поле, приехал

автобус из Запорожья, а девушки Антона все не было. Наконец, он позвонил ей по

междугороднему телефону, и оказалось, что она и не думала еще выезжать, и будет

только завтра утром.

Антон крепко, не благопристойно выругался (не в трубку) и продолжил наш

обеденный разговор. Солнце уже клонилось к закату, и асфальт дорог покрылся

толстыми и мерцающе-тонкими тенями.

— Но меня вот что удивляет: как же вы могли там у себя допустить распад страны?

И какой страны!

— Из будущего легче судить прошлое. Но там, на месте все казалось иначе.

Например, году эдак в восемьдесят девятом было само собой разумеющимся, что

достаточно сбросить с себя "имперские оковы", провозгласить себя частью

"демократического мира", и в следующие несколько лет экономический бум, ну,

быстрый подъем, неминуемо выведет Россию на первые места в мире но потреблению и

производству.

— Вы забыли элементарное правило: борьба за высокий уровень жизни — не наш

козырь в соперничестве с другими империями. Я где-то недавно читал, что первое

место в мире но уровню производства на душу населения занимает Ниппония — 28

тысяч долларов, на втором — Рейх — 24 тысячи, а на третьем — США — 23 тысячи

долларов.

— А у… нас… сколько?

— Подсчет весьма труден, но по курсу в прошлом году было около 11 тысяч долларов

на душу населения. Это при том, что у нас чистое потребление составляет 36 %

национального продукта, а в США — 64, и в Рейхе — 52. Это значит, что личное

потребление в СССР в три раза меньше, чем в Рейхе, и в четыре раза меньше, чем в

США. А… у вас?

— В последней энциклопедии я встретил цифру 3 220 долларов на душу населения —

это производство.

— М-да, доперестраивались.

— У нас все еще зависит от курса доллара. Когда я исчез, за один доллар давали

около пяти тысяч рублей…

— Серьезно?! Вы как аргентинцы — оперируете миллионами?

— Не совсем миллионами. У нас средняя зарплата — семьсот тысяч рублей.

— Интересно, сколько это на наши, — Антон остановился возле дверей аптеки и

занялся подсчетами в уме. — Восемьдесят пять рублей, — сообщил он через минуту.

— А у нас за триста.

— Нет, с этим всем я абсолютно согласен. Но вы в более выгодном положении. Вы

отгорожены от "свободного мира" двумя отличными "железными занавесами": Рейхом и

Ниппонией.

— Да нет, почему? Никакого "железного занавеса", по правде, не существует. Это

троцкистский миф. Информационное пространство едино, но тут-то и оказывается,

что свобода информации не только благоприятствует демократиям, но и очень вредит

им. В той же Америке гораздо больше сторонников национал-социализма, чем в Рейхе

— демократии. При равном уровне жизни в Рейхе и Штатах последним остается

уповать в своей антигерманской пропаганде лишь на "свободу творчества", то есть

доказывать бюргерам и бауэрам, что симфоническую музыку слушать "нельзя", а рэп

— "можно". Но в том-то и дело, что германцы невосприимчивы к таким "доводам".

Еще в прошлом веке у них сложилась концепция "культуркампфа".

— Да, все хотел спросить, почему в Африке так мало народу?

— Так это только белые. Негры в африканских странах приравниваются к животным и

не учитываются при переписях. Их что-то вроде около двухсот миллионов. А в

африканские страны-сателлиты Рейха переселяются венгры, французы, босняки и

прочие. У Гитлера была концепция Евра-Африки. К тому же уменьшение численности

негров благотворно повлияло на сохранность африканской природы: тут уж или-или.

— У нас совсем другая картина: две мировые войны опустошили Европу и

стимулировали резкий количественный и качественный рост Третьего мира.

— Какого мира?

— У нас с сороковых до восьмидесятых годов весь мир делился на три части:

капиталистический мир во главе с США, социалистический лагерь и так называемой

"Третий мир" — страны Азии, Африки и Латинской Америки, которые часто меняли

свою ориентацию с СССР на США и обратно.

— Мир у вас, однако, более примитивен, чем наш.

— Нет, почему. Третий мир очень неоднороден: китайский коммунизм — маоизм,

азиатский национализм, панисламизм на Ближнем Востоке, панафриканизм. В каждой

из стран — множество противоборствующих группировок, постоянные перевороты,

гражданские войны.

— У нас конфликты двух видов — конфликты между сателлитами разных империй,

например нашей Эфиопии и немецкой Сомали, а в Европе сторонники независимости от

Германии — голлисты, титоисты. "Красные бригады" в Италии проповедуют

индивидуальный террор. Их, естественно, поддерживают американцы. А наши

поддерживают кубинцев и повстанцев в Латинской Америке.

— И ещё одного я не понял: как у ниппонцев появилась атомная бомба?

— Им передали ее немцы сразу же после бомбардировки Хиросимы, и ниппонцы смогли

три дня спустя сбросить ее на Лос-Анджелес.

— И что с Лос-Анджелесом?

— То же самое, что и с Хиросимой. Миллион погибших сразу и сотни тысяч умерших

от лучевой болезни. В США началась паника, и они вскоре заключили мир с

Ниппонией. Только потом выяснилось, что это германская бомба, и что ниппонцы

создали свою бомбу только в 56 году.

Так, беседуя, мы миновали летний кинотеатр, куда уже собирались зрители,

заглянули в ярко освещённый книготорг — ничего интересного — прошли через