Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

в большой комнате для гостей! Шамси не видно, но Баджи знает: его можно найти там, в глуби тесного магазина, за большим ковром, свисающим с потолка.

Баджи отгибает край большого ковра. Так и есть: в душном закутке за низеньким столиком сидит Шамси. Против пего — незнакомый человек, лет тридцати, худой, щуплый, с закрученными вверх усиками. Баджи разглядывает незнакомца с интересом — как всегда, впрочем, когда перед нею новый человек. Особенно привлекают Баджи очки незнакомца, темные очки на длинном горбатом носу.

— Куда лезешь? — недовольно спрашивает Шамси, увидя Баджи.

Баджи проскальзывает за ковер.

— Ана-ханум сказала: да будет новый год так же сладок, как эти пирожки! — выпаливает она одним духом, ставя миску на стол.

Лицо Шамси преображается.

— Райской нищей кормит меня Ана-ханум! — говорит он восхищенно.

— Многие в этом году не празднуют новруза, жертвуют вместо этого в пользу беженцев, — говорит в ответ человек в черных очках.

Шамси хмурится: видно, все сговорились отравлять ему жизнь, то и дело твердя о пожертвованиях.

— Мусульмане привыкли в новруз веселиться, — говорит он, поглядывая на миску. — Еще в детстве, помню, я слышал от дедушки: новруз — самый светлый праздник после курбан-байрама. Зачем же, скажи, лишать себя радостей? Мало, что ли, нам, мусульманам, рамазана — целого месяца печали и плача? Или дня поминания гибели имама Хуссейна — поста и тяжких само-истязаний «шахсей-вахсей»? Ведь один только раз в году празднуем мы новый год.

Человек в очках усмехается.

— Если хочешь знать — новруз вовсе не новый год!

— То есть как так не новый год! — удивляется Шамси.

— Очень просто! Новруз — это праздник язычников-огнепоклонников в честь первого дня весны. А настоящий мусульманский новый год — это первое число месяца махаррам, именно, печальный день.

— Мы привыкли праздновать новый год весной — незачем нам менять обычай! — возражает Шамси. — Кроме того, как говорится, яйца уже разбиты — надо есть яичницу! — Шамси поднимает крышку миски. — Почему так мало? — спрашивает он подозрительно, оглядывая лежащие на дне пирожки. — Сама, что ли, слопала?

Баджи застигнута врасплох. О мальчишках она не решается даже упомянуть: сколько раз попадало ей от Шамси за то, что она с ними связывается.

Шамси испытующе смотрит на Баджи:

— Ну?!.

Надо как-нибудь выпутываться.

— Я видела на улице много турок… — начинает Баджи, стараясь отвлечь внимание Шамси от пирожков.

— Каких турок? Чего ты врешь? — обрывает ее Шамси.

В разговор вмешивается человек в темных очках:

— Может быть, она говорит про турецких пленных, которых сегодня вели по улицам? Много пленных — я сам видел. Оборванные, голодные.

Баджи утвердительно кивает головой.

Шамси тянется рукой к миске. Съев пирожок, он становится благодушней. На Баджи он больше не обращает внимания. Шайтан с ней, с этой девчонкой!

— Жаль их, этих пленных турок, — говорит Шамси. — Не правда ли, Хабибулла?

Тот, кого Шамси именует Хабибуллой, молчит.

— Разве ты не согласен со мной? — спрашивает Шамси.

Хабибулла поправляет очки.

— Умный и опытный человек ты, Шамси, — говорит он мягко. — Но многого не хочешь понять…

Шамси настораживается. Странный человек пот Хабибулла, всегда у него что-то свое на уме! Подумать только: новруз — не новый год мусульман! А теперь еще что-то надумал о турках.

— Тебя я, видно, тоже не понимаю! — говорит Шамси с досадой и упрямо повторяет: — Жаль их, этих пленных турок!

— Мы не должны выказывать эту жалость, даже если бы сердце наше разрывалось на части, возражает Хабибулла.

— Но разве коран не предписывает мусульманам милость к побежденным? — восклицает Шамси.

Хабибулла отмахивается — коран да коран! Шага не могут ступить без корана — как малые дети без няньки.

— Нашу жалость недруги используют нам же во вред, — говорит он. — Они пишут в газетах, что азербайджанцы сочувствуют турецким пленным. Сам понимаешь, это наше сочувствие в глазах русского царя и правительства одобрения не найдет. Я слышал, что все это может кончиться плохо для всех нас, особенно для торговцев: не станут верноподданные царя покупать товары у таких азербайджанцев.

Хабибулла знает, куда направить острие своей речи.

— Угощайся, — говорит в ответ Шамси, придвигая Хабибулле миску. Испытывая затруднения, он всегда переводит разговор на другую тему.

Они молча жуют. Баджи наблюдает за ними.

Шамси роется в миске, выбирая пирожки покрасивее, тщательно подбирая крошки. Хабибулла, напротив, рассеянно берет первый попавшийся под руку пирожок. Баджи видит, как один за другим пирожки исчезают. Ей досадно, что она сама не успела полакомиться.

Вдруг Баджи видит гримасу на лице Шамси, он брезгливо выплевывает разжеванный пирожок.

— Змея! — говорит он отплевываясь. — Самая лучшая жена все равно змея: в самые лучшие куски вливает она каплю яда. Нарочно подсыпала песок в пирожки, чтоб отравить праздник. И все из-за того, что я благоволю к младшей. — Он швыряет недоеденный пирожок обратно в миску.

Баджи знает, что Ана-ханум здесь ни при чем. Но она не хочет ничего объяснять. Не смеет она, во-первых, сама заговорить с дядей. Во-вторых, пусть лучше пострадает Ана-ханум, чем она, Баджи. Наконец, приятно послушать, когда бранят ни в чем не повинную Ана-ханум — разве ее, Баджи, мало бранили за проделки Фатьмы?

Мало-помалу Шамси успокаивается, друзья возвращаются к прерванной беседе. Баджи стоит в уголке, забытая ими, ожидая приказаний Шамси.

Многое после этой беседы предстает глазам Шамси в ином свете: горячая молитва губернского казия в соборной Джума-мечети — за победу над турками; поздравительная телеграмма, посланная знатными мусульманами наместнику Кавказа, великому князю Николаю Николаевичу; ответная телеграмма наместника, напечатанная на видном месте в бакинских газетах и распространяемая из уст в уста среди почтеннейших мусульман.

Хабибулла торжествующе смотрит на собеседника.

— Теперь, Шамси, ты понимаешь, что я вовсе не такой плохой мусульманин, хотя и советую сейчас не высказывать жалости к туркам. — Он придвигается к Шамси, и голос его становится глуше. — Я сам, Шамси, лелею мечту о том времени, когда мы, тюрки, вырвемся из русского плена, отделимся от России и создадим свое, тюркское государство. Турция будет нашим старшим братом. Это будет счастливый день! Мы прогоним тогда отсюда всех чужаков, не тюрков… Но сейчас, Шамси, не время об этом говорить, не время ссориться с русским царем и правительством, ибо Россия, видимо, одолевает Турцию. Ты сам слышал про Эрзерум; говорят, там взяли в плен восемьдесят тысяч турок.

Шамси не сразу решается ответить.

— Ученый ты человек, Хабибулла — много знаешь и понимаешь, о чем мы, торговые люди, даже не задумываемся, — смущенно произносит он наконец.

Да, много, казалось Шамси, знал и понимал Хабибулла. Знал, как жили люди в старину и какие были войны