Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова

– Сонечка, можно тебя на пару слов?

И вразвалочку идет к двери. Она бросает на меня ошалелый взгляд, вопрошая: что делать?! Но он оборачивается и снова зовет:

– Сонь, идешь?

Теперь даже я вижу, как трясутся ее руки. Она поднимается и неуклюже выходит в коридор вслед за Ямпольским.

Я не могу усидеть на месте. Через пару минут встаю, подзываю Петьку – для храбрости. Он с Шатохиным болтает о чем-то в конце кабинета. Сразу поднимается новая волна пошлых шуточек про нас с Чернышовым. Правда, уже не такая мощная, как утром. Видимо, фантазия у наших шутников иссякла. Все равно, конечно, неприятно. Но я беру пример с англичанки – игнорирую. Даже не вслушиваюсь.

Хорошо хоть Горра в кабинете нет – при нем мне даже дышать тяжело. Сегодня он на меня не пялится как все последние дни. Ну вот только утром, перед уроками. И потом еще раз, когда в дверях случайно столкнулись, он меня таким льдом обдал… Мне даже презрение почудилось в его взгляде. Но потом всё – больше вообще не смотрел и не замечал, как когда-то раньше. Вот только это почему-то еще больше нагнетает обстановку. Или я уже с ума схожу…

Петька неспеша направляется ко мне, по пути оглядываясь на Шатохина и еще что-то ему со смехом отвечая. Тошнота у него явно уже прошла.

– Что? – спрашивает у меня, подходя поближе.

– Давай выйдем? – прошу его и подмечаю, что он неуверенно мнется. Словно и отказать не может, и идти со мной ему не хочется. Я стараюсь не подпускать обиду, хотя это его нежелание меня кольнуло. К тому же он все-таки соглашается.

– Ну что? Что ты хотела? Лен… – бубнит Петька, следуя за мной, а я ищу глазами Соню и Ямпольского. И не нахожу. Набираю ее, но долгие гудки остаются без ответа.

Я мечусь туда-сюда по коридору, натыкаюсь на людей, верчу головой во все стороны. Их нет поблизости.

И вроде бы правда – что такого? Но меня охватывает дурное предчувствие. Безотчетное ощущение надвигающейся беды и собственной беспомощности.

– Куда он ее увел? – спрашиваю Петьку.

– Кто? Кого? – хлопает он глазами.

– Ямпольский! Соньку!

– Да понятия не имею. Ну увел и увел. К чему такой кипеш? Она только счастлива, поди.

– Давай ее найдем! Пожалуйста…

Ответить Петька не успевает – раздается звонок. Коридор быстро пустеет.

– Сейчас они сами придут. Идем, – Петька затягивает меня обратно в кабинет.

Спустя пару минут Ямпольский и правда заходит в класс. Но почему-то вместе с Горром.

Горр, ни на кого не глядя, идет к своей парте. А Ямпольский… он вдруг бросает взгляд на меня и подмигивает.

А Сони так и нет…

23. Лена

Я иду домой быстро, почти бегом, едва сдерживая слезы. В груди жжет, а в горле комом стоит обида.

Ненавижу Горра! Может, это звучит ужасно, может, так говорить нельзя, но я ненавижу его как никого и никогда. Подонок! Мерзавец и подонок! Жестокий, циничный, бездушный!

Он – страшный человек. Гораздо страшнее глупого и вечно кривляющегося Гаврилова, Ямпольского… да всех вместе. Они ведь просто пляшут под его дудку не от большого ума. А вот он…

Если Горр уже сейчас ломает людей как ему вздумается, людей, которые ему ничего плохого не сделали, то жутко представить, каким он станет потом. И как он обойдется с теми, кто перейдет ему дорогу.

Я не понимаю, зачем ему всё это надо. Просто ради развлечения? От нечего делать? Вот так легко и просто он убил нашу долгую дружбу, потоптался на чужих чувствах, походя разбил сердце несчастной Соне, да и мне…

И главное, я даже не поняла, как так вышло, что лучшая подруга, моя Сонька, с которой мы дружим с первого класса, считает теперь меня своим злейшим врагом…

Столько ужасных слов она мне наговорила! Столько несправедливых обвинений на меня обрушила! И за что? Не понимаю…

И Петька, как назло, остался в школе – мне даже выговориться сейчас некому.

Забегаю в наш двор, чуть не сбиваю с ног соседку. Выдавливаю из себя «извините» и «здрасьте». А потом еще минут пять выслушиваю ее жалобы на коммунальщиков, на гололед, на больную спину. Бездумно ей киваю, поддакиваю, а у самой так и звенят в голове Сонькины слова:

«Ты – гадина! Змея! Подлая дрянь! Ненавижу тебя! Не подходи ко мне! Не звони! Знать тебя не хочу!».

Соседка уходит к себе, а я наконец захожу домой. Бабушка, тихонько напевая, что-то готовит на кухне. Не хочу ее пугать, не хочу расстраивать, но держать всё в себе уже нет сил.

Скинув сапоги, шапку, пуховик, прохожу в свой закуток и буквально валюсь на кровать, лицом в подушку. И тут же из меня выплескиваются рыдания. Я стараюсь их заглушить, но куда там!

Бабушка трясет меня за плечо. Голос ее звучит испуганно.

– Леночка, что случилось? Что с тобой, детка? Скажи скорее…

Потом она присаживается с краю и тянет меня к себе. Я на секунду поднимаю голову от подушки, сажусь рядом с ней.

– Что произошло? Тебя обидел кто-то?

– Бабушка… мне так плохо… – стону я и снова начинаю рыдать, уткнувшись мокрым лицом в ее плечо. Она обнимает меня, бормочет что-то утешительное, а я будто сорвалась со всех тормозов – реву и не могу остановиться. И не замечаю, как в ушах уже частит пульс пулеметной очередью, как горло сдавливает спазм.

– Не плачь, Леночка, успокойся… давай ты мне все расскажешь… вместе что-нибудь придумаем… вот увидишь. Не плачь, ты же знаешь – тебе нельзя. Давай я тебе чай заварю с ромашкой…

Постепенно плач переходит в кашель, а затем в хрип. И тут уже я чувствую – задыхаюсь. Хватаю ртом воздух, но не могу вдохнуть. Перед глазами всё плывет и темнеет. Бабушка подскакивает, а через мгновение торопливо сует мне в рот таблетку.

– Давай… разжуй скорее… да что ж такое, господи… сейчас воды еще принесу…

Таблетка кашицей размазывается по нёбу и языку. Но вдохнуть все еще не могу. В изнеможении валюсь на кровать. Сознание уплывает.

– На, попей…

Бабушка приподнимает мою голову. О зубы бьется край стакана, вода льется по подбородку, и блузка тотчас становится мокрой на груди, но кое-как я все же умудряюсь сделать пару мелких глотков.