Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова

– Соня, да о чем ты? Ямпольский тебе что-то наплел? Не верь ему. И в гардеробе он просто прикалывался. Ну чего ты?

Но она меня не слышала.

– Уйди от меня! Видеть тебя не могу! – почти кричала она сквозь плач.

И чем больше я пыталась до нее достучаться, тем сильнее она впадала в какое-то неистовство.

– Меня от тебя тошнит! Не лезь ко мне! Отстань!

А под конец она выкрикивала мне в лицо такие страшные слова… как будто била ими, наотмашь, насмерть.

А потом из школы вышли наши девчонки. И, конечно, они всё слышали. И видели. Они даже специально остановились посмотреть на это шоу. Затем Михайловская позвала Соню.

– Да что ты перед ней еще распинаешься, Сонька? Крыса она. Пошли лучше с нами. Давай, давай, идем!

Михайловская взяла Соню под руку, и та пошла с ними. А я осталась одна…

Одна на дороге, и вообще – одна…

Нет, всего этого я ни за что не расскажу бабушке.

Я внушаю себе, что это не Соня мне говорила, а ее обида и боль. Соня всегда была слишком эмоциональной. С детства из-за пустяков убивалась и рыдала в три ручья, зато и отходила быстро, а когда радовалась, то скакала до потолка, любила весь мир и заражала своей бурной радостью всех вокруг. А сегодня… сегодня она была не в себе. Ее обманули. Это всё Горр. А Соня просто жертва его манипуляций.

Правда мне от этого ничуть не легче…

24. Лена

Вечером слышу, как приходит домой Петька, но ко мне почему-то не забегает. Хотя раньше – всегда. А то и по сто раз в день.

Мне не обидно, но тягостное чувство в душе от этого становится еще острее. Он и не обязан заходить, напоминаю себе. И вообще, может, устал человек. Он ведь тоже сегодня тренировался, готовился к соревнованиям. Еще и в капитаны собрался – двойная ответственность на нем.

И потом, может, даже и хорошо, что не забежал, потому что пришлось бы что-то рассказывать про Соню, а мне о ней даже думать больно.

Бабушка вокруг меня хлопочет. Спрашивает, что для меня вкусненького приготовить: булочки, домашнее печенье, шарлотку. Как будто шарлоткой можно облегчить душевную боль. Но ее суетливая забота трогает до слез.

– Ничего не надо, бабуль, просто посиди со мной, – прошу я. Ловлю ее теплую, сухую ладонь. Бабушка послушно садится.

– Из-за чего вы с Соней поссорились? Может, все не так ужасно, как тебе кажется?

– Всё ужасно, – качаю я головой.

– Выговорись – легче станет.

Я кратко и сбивчиво рассказываю ей про Соньку (опуская, конечно же, все её жуткие слова), про Ямпольского и особенно – про Горра. Описываю бабушке, как он выглядит, как держится, как взирает на всех свысока и, главное, как недавно пообещал доказать, какие плохие у меня друзья. И в конце концов ловлю себя на том, что почти час о нем одном говорю.

– Ну, просто демон-искуситель какой-то, – вздыхает бабушка.

– Он очень-очень страшный и плохой человек, – заверяю я бабушку.

– Ну, ничего. Соня остынет, одумается и помиритесь. Ну а в нашем Петруше я уверена на все сто. Так что ничего у вашего страшного и плохого человека не получится. Кстати, что-то Петя к нам сегодня даже не зашел…

– Он допоздна тренировался. У них там скоро турнир, – объясняю я, а сама чувствую, будто оправдываю его перед бабушкой и перед собой. Наверное, это просто из-за Сони я теперь боюсь и с ним рассориться.

После разговора с бабушкой мне и правда становится немного легче. Но на следующий день в школу я не иду. Бабушка твердо решила последовать совету врача со скорой и сводить меня внепланово в больницу. Все-таки вчерашний мой приступ ее здорово перепугал.

Я нехотя уступаю. Походы по больницам всегда меня угнетают, потому что именно там я сразу же начинаю чувствовать себя не такой, как все, больной, ущербной, без шанса на полноценную жизнь. В школе это ощущение стирается. Я сливаюсь со всеми и забываю о своем недуге. Но сегодня в школу мне не хочется ещё больше…

***

Из больницы мы возвращаемся лишь к обеду. Пришлось долго ждать, пока нас приняли без записи. Кардиолог меня посмотрел, послушал, почитал осенние записи и ничего нового нам не сказал. Лишь повторил то, что говорил и раньше:

– Ну, шумы есть… так они и были, эти шумы. Ситуацию свою вы знаете. Поддерживающую терапию получаете. Ждем пока. А в следующем году начнем готовиться к операции…

– И все? – разочарованно спрашивает бабушка и, запинаясь от волнения, продолжает: – Вчерашний приступ… такого никогда еще не было. Лена… она сознание потеряла. Таблетки не действовали, только скорая… А если бы они не приехали так быстро? Я даже подумать боюсь…

– Вот нервничать не надо. И думать о плохом тоже не надо. Хорошо, давайте сделаем так. Сейчас поставим Лене холтер*. До завтра она его поносит. А завтра пусть подойдет к двенадцати, к началу приема… снимем, и я потом посмотрю, как там что… ну и сделаем для верности КТ. Это платно делается, в диагностическом центре. На этот месяц квоты уже закончились, а на следующий я вам выпишу.

Около шести к нам неожиданно приходит гостья. Олеся Владимировна. Наша англичанка и новая классная. Я немного теряюсь, но бабушка сразу заманивает ее на кухню и усаживает за стол. Олеся Владимировна и сама смущается, отказывается от чая, говорит робко: «Мне только водички, пожалуйста». Но бабушка даже слышать ничего не хочет. Наливает ей в большую кружку чай, пододвигает тарелку с ещё теплым творожным печеньем. И Олеся Владимировна сдается.

– Спасибо, очень вкусно. Я такого никогда не ела… Но я беспокоилась из-за Лены, – англичанка переводит взгляд на меня. – Тебя сегодня не было… Я писала в родительский чат, но никто ничего не смог подсказать.

– Леночка вчера плохо себя почувствовала, – отвечает за меня бабушка. – У нее был приступ. Вызывали скорую. А сегодня ходили к врачу.

И тут холтер, словно в подтверждение ее слов, начал качать манжету с характерным гудением. Олеся Владимировна осмотрела меня, не понимая, откуда странный звук.

– Вот видите – прибор ей надели специальный, до завтра его носить, – пояснила бабушка. – Поэтому завтра Леночка тоже