Искус - Дарья Промч

надо мной. Мне не даёт покоя песня, которую ты оборвала, но пока я набираюсь смелости попросить вернуться к ней, мой внутренний таймер срабатывает трижды. Пока я решаюсь произнести слово, проходит, кажется, вечность. Поворачиваюсь к тебе. Ты вопросительно смотришь в ответ. Нет, следи за дорогой, держи руль. Нет, я боюсь тебя о чём-то просить. У тебя острый, жёсткий, прямой взгляд, от которого не по себе. И эти глаза как лесной колодец, в котором воды не видно. Надо бросить монетку и ждать всплеска. И не дождаться, как водится.

Ты ругаешься на нерадивых водителей, разметку на дороге, светофоры, одностороннее движение. Порой мне кажется, что ты нервничаешь, но это вряд ли. Хочется потрепать тебя по взъерошенным волосам, но я никогда не осмелюсь. Природа наших встреч уходит корнями в ту землю, до которой не идут корабли. Мне хочется что-то в этом изменить, хочется найти карту с жирным красным крестиком, но таковой не существует. Славно, что ты наконец приехала, мне было больно ждать тебя. Кажется, что вообще всё это время мне было больно. Я говорю это оттого, что сейчас стало как-то совсем легко. А ведь если подумать, выходит, что люди тратят годы на то, чтобы дать чему-то имя. Это смешно.

Аэропорт огромный, чуть меньше нашего города. Играю, что он кит, проглотивший меня. Меня преследует навязчивая мысль: все люди как-то особенно смотрят на нас. Словно мы меченые карты, игрушечные люди. Все люди смотрят на нас, как на неудачливых воришек из вечерних новостей, как на пьяниц, справляющих нужду прямо у входа в бар. Что-то подсказывает мне, что дело в тебе, хотя, конечно, я выделяюсь больше.

Когда мы оказываемся в самолёте, мне снова становится страшно. Ты закуриваешь. Тут же к тебе подбегает девушка и просит потушить сигарету. Ты злишься и споришь, я никогда тебя такой не видела. В итоге отдаёшь ей сигарету, с тем чтобы она её потушила. С тобой что-то не так, я это чувствую. На лбу у тебя выступают крупные капли, ты прикусываешь нижнюю губу, начинает сочиться кровь. Ты закрываешь глаза и откидываешься на спинку кресла. Мне кажется, что ты не дышишь, но я боюсь спросить тебя, что происходит. Наконец-то хочу пить. Кровь то приливает к твоему лицу, то ты становишься белой, настолько неестественно, что в этот момент походишь на куклу. Какой-то мальчик дёргает маму за рукав, тычет в тебя пальцем и спрашивает, плохо ли тёте. Тут ты открываешь глаза, отвечаешь, что тётя просто устала, улыбаешься мне. Сколько у тебя таких вот фальшивых улыбок? Одну я уже хорошо изучила: ты улыбаешься только губами. Это кажется мне оскалом, я настораживаюсь. Тебе больно? А что тогда? Да, конечно, всё хорошо.

Самолёт выруливает на взлётную полосу, восхитительно. В нём всеобъемлющая сила, но я всё равно не верю, что он может летать. Стюард с лёгкой ухмылкой перечисляет порядок действий при возможной катастрофе. Жилет под сиденьем, маска выпадает автоматически. Пилот приветствует пассажиров на борту. Люди раскладывают вещи, устраиваются поудобнее, утыкаются в газеты, напрочь игнорируя инструкцию по спасению собственной жизни. Я понимаю, что никогда не слышала о чудом выживших в авиакатастрофе, то есть можно особо и не запоминать ближайший аварийный выход. До него обычно не доходит. Чужая обыденность, захватывающая меня больше общей массы событий за последний год. Ты берёшь меня за руку, твоя вся мокрая. Но с ней всё равно спокойнее. Когда мы, наконец, взлетаем, я закрываю глаза и пытаюсь поблагодарить небо за это, но ничего не выходит, мою голову заполоняет страх. Когда мы набираем высоту, я пытаюсь разглядеть в окно птиц. Но ты говоришь, что так высоко они не летают. Потом выходишь в туалет и возвращаешься другой. Твои глаза снова блестят, ты смеёшься, упрямо тыкаешься в моё плечо, шепчешь что-то на ухо, я не могу разобрать слов.

Примерно раз в десять минут мне кажется, что самолёт падает, тогда я мечтаю, чтобы здесь не было никого, кроме нас двоих, чтобы можно было закричать. Необыкновенное желание быть успокоенной, желание передать права на свою жизнь целиком и сразу – всё это я с удивлением нахожу в себе. Как только нахожу – не допускаю. Смешно даже, что я ни на что не способна, по сути, ни на один поступок. Без тебя я никогда не села бы в этот самолёт, не помыслила бы даже сесть.

Украдкой пытаюсь рассмотреть тебя, изучить. И вижу незнакомого человека. Твой запах настолько сложный, что мне не удаётся разобрать его на составляющие, как и твои мотивы. Самое грустное в том, что самолёт может упасть – братская могила, в которой мы все окажемся. Это важно. Каждый должен уходить отдельно. Я смотрю на тебя во все глаза и не могу узнать. В детстве, бывает, нафантазируешь себе какой-то особенный день, приезд цирка, скажем. Ходишь вокруг этого наскоро разбитого шатра кругами и думаешь, что там, внутри, тебя ждут летающие собаки и ручные тигры, на которых катаются бесстрашные акробаты, то и дело взмывая в воздух, где собаки, разумеется. И чем дольше ждёшь – тем замысловатее герои и декорации, возникшие в неуёмной голове. А в тот самый волшебный момент икс, заходя внутрь, ты садишься на трещащее потёртое пластиковое сиденье и не узнаёшь ничего. И такое чувство внутри странное: снова реальность не сошлась с твоими представлениями о ней. И, глядя на клоуна с рыжей шевелюрой и красным носом, ты хочешь закричать, что это обман, что тебя надули, но вместо этого принимаешься оправдывать его и корить себя. Снова всё себе насочиняла, дура. Что-то такое, но не совсем. Совсем нет. Просто я смотрю на тебя, и вместо идеальной картинки, которую подсознание рисовало тайком от меня и подкидывало в мои сны, я вижу человека. Несовершенного, как и все, человека: эту трещинку на губе, горбинку на носу, что скорее явилась результатом перелома, нежели природной задумкой (у Симона так было), седые волоски, разбавляющие черноту, выделяющиеся вены на шее. Ничего страшного, так даже лучше, больше похоже на правду.

Ты говоришь, что мне надо поспать, и укладываешь меня на своё плечо. Ручка кресла, разделяющая нас, больно впивается мне под рёбра, не то чтобы нестерпимо, и я по привычке терплю, ведь тебя можно спугнуть, как птицу, так мне кажется. Я засыпаю без снов, пока ты пишешь что-то в блокноте своей очаровательной левой, твой почерк кажется мне знакомым, но я не могу разобрать слов. А летать совсем не страшно. И ещё… мне кажется,