Лесовик - Владимир Георгиевич Босин

растворился в новых ощущениях. Сперва ей было больно от моего натиска, но я накинулся на женщину как оголодавший зверь. Потом Глаша начала стонать от накатившей волны оргазма. Снова и снова мы набрасывались друг на друга. Угомонились только глубокой ночью. Через раскрытое окошко меня приятно обдувает ночной ветерок с реки. Я раскинулся на ложе, голова покоится на её мягком животе. Мне не хочется ни говорить, ни слушать. Полная и абсолютная расслабуха. Но приходится поддакивать, потому что Глаше захотелось поделиться сокровенным. Она ласково перебирает мои волосы и чуть склонившись ко мне так, что касается своей пышной грудью моего лба, тихо рассказывает о своей жизни.

Оказывается Гликерия городская, вернее с посада, — батюшка плотничал, постоянно пропадал по своим делам.

В многодетной семье уродилось семь девчонок и ни одного пацана. Видимо это и подорвало веру главы семьи в хорошее будущее. Слаб он оказался, частенько пропадал в шинке и возвращался домой в дупель пьяный. Глаша родилась старшей. Сколько себя помнит, всегда занималась младшими сёстрами. Наверное поэтому и не смогла вовремя выйти замуж. А когда стукнуло восемнадцать, обнаружила, что никто свататься к батюшке не приходит. Никто не просит руки молодухи. Это от того, что она бесприданница, и к тому ещё перестарок, почти вековуха. И когда девушка уже смирилась, что проведёт всю жизнь в отцовском доме, нашёлся человек. Значительно старше её, но ещё не старик. Он был кормчим, водил суда по реке. Знал все изгибы и отмели:

— Вот он и пришёл к батюшке, попросил моей руки. Прожили мы три года, душа в душу. Вот только детей нам господь не дал. А потом Илья ушёл с караваном в Парсию и не вернулся. Я ждала два года, всё думала, что вернётся. А затем мне пришлось переехать в село, из дома меня выгнали его родичи. Вот теперь и доживаю здесь свой век.

М-да, грустная история. Но, к сожалению совсем не редкая. Эта обычная судьба женщины в это время. Сегодня ты мужняя жена со всеми вытекающими. А завтра тебя родичи мужа выгоняют из дома, потому как деток вы не нажили, значить пустая и никому не нужная.

До монастыря меня подбросили сельчане. Привратник нудно выспрашивал кто и к кому, потом пустил. Это я прибыл к игумену Нектарию. Правда, он принять меня не соизволил, прислал своего помощника. Невысокий колобок, с красной недовольной физиономией представился иеродиаконом Феодором. Мне пока трудно понять крутость этой должности, так как не знаю монастырской иерархии. Но его последующая речь меня в принципе устроила. Меня принимают в группу послушников, это новички, только готовившиеся принять постриг. Вот я и буду жить в монастыре седмицу, через одну. То есть семь дней проживать в монастыре, а потом на неделю возвращаться к мирской жизни. Но за это я должен принимать участие в жизни братии. Перевожу — горбатить на них.

Так как другого шанса постичь грамоту и приобщиться к местным канонам у меня не было, я согласился. В конце концов, меня же не запрут тут против моей воли.

Монастырь представляет собой комплекс деревянных зданий с мощными бревенчатыми наружными стенами. Они потемнели от времени, но ещё достаточно крепкие. Внутри вечные потёмки, мне показали жилую часть и келью, которую я буду делить с четырьмя послушниками. Хорошо, что я дома плотно поел, потому что на ужин дали какую-то тюрю с куском хлеба. А рано утром, в четыре часа меня разбудили и погнали на службу. На завтрак — пустая каша, порадовал только вкуснейший ягодный кисель.

Потом работа несколько часов на монастырском огороде и только когда нас привели в помещение, где стояли лавки — я понял, что учёба всё-таки будет. Оказалось, что эти послушники — продвинутая группа, они уже долгое время изучали грамоту. Нам раздали навощённые дощечки и палочки для письма. Подобный набор я видел у отца Христофора. Острая костяная палочка называется стилус. Ровная дощечка из светлого дерева покрыта воском. Вот на них мы и практиковались наносить письмена. Не сразу, но глядя на остальных втянулся и я.

Сейчас пишут также на бересте. Но все важные документы и книги конечно писали специальной краской и писалом на пергаменте или бумаге, которую привозили восточные купцы. Но это уже высший класс, в специальном помещении монастыря трудили писчики, которые всю жизнь рисуют буковки.

Историей и счётом со мной занимался отец Христофор. В монастыре для послушников не было возможности выделить учителей по этим предметам. Нужно предварительно принять постриг, а потом, возможно… ежели… И вообще, а кто тогда будет обрабатывать поля и защищать стены, если все сядут в учебные классы.

Отец Христофор преподавал историю весьма занятно. Если ему верить, то земной шар начал крутиться только с рождения Христа. Ну немножко пораньше, потому что нужно было куда-то втиснуть древнегреческих философов. Всё крутилось вокруг Константинополя, базилевса и патриарха. Но я наступил на горло своей гордыни и терпеливо слушал о деяниях святых апостолов и прочей братии. Мне чрезвычайно важно заслужить хорошее отношение церковных властей. Это как закрытый клуб, имея поддержку церковных иерархов, можно неплохо стартануть и в светской жизни. А отец Христофор вообще меня удивлял. К нему сам игумен благоволит. Поговаривают, что у моего наставника есть покровители при капитуле Константинопольского патриарха Георгия III.

А когда мы приступили к изучению счёта, мне поплохело. Я-то был уверен, что арабские цифры ещё не вошли прочно в жизнь, но, по-крайней мере, местные вовсю пользуются десятичным счётом. Это было только отчасти верно.

И вот в этом я и промахнулся. Система счёта в данный момент может свести с ума. Арабская цифирь уже известна, но ею пользуются больше купцы. Для международных сношений используют римские цифры, эти вполне мне понятны, но считать сложновато. А вот церковники используют архаичные славяно-кирилловские цифры. Там без поллитры не разобраться. У этих извращенцев отдельная буква соответствует каждой цифре (от 1 до 9), каждому десятку (от 10 до 90) и каждой сотне (от 100 до 900). Крупным круглым цифрам присвоены личные имена, например 10 000 — это «тьма». Чтобы отличать простую букву от цифры, сверху рисовали «Титло», похожую на волнистую линию бесконечности. Так обозначали цифры.

С математикой немного попроще. Но лишь немного. Складывать с помощью рук умели многие. Иначе как на рынок-то ходить? Для более сложных исчислений применялись косточки. Специалисты использовали «дощаный счёт», прародитель тех, которыми