Лесовик - Владимир Георгиевич Босин

Вот же зараза инквизиторская, прямо Торквемада какой-то. Когда успел срисовать меня. Ну да, слаб я в этих делах. Меня, давным-давно, крестила бабушка втихаря от родителей, когда мне было лет пять. Но никаких молитв я не знаю. Нет, список основных мне известен. Специально знакомился с этой темой. Это «Отче наш», «Символ веры», «Иисусова молитва» и прочие. Но знать поверхностно и использовать ежедневно — это разные вещи. И ведь не пошлёшь въедливого дядечку на три буквы. Сейчас репутация безбожника опасна, меня просто сдадут властям или тупо сами сожгут на костре, чтобы искоренить заразу. И бесполезно будет кричать про свободу слова, борьбу за права животных и экологию, и вообще про толерантность к убогим. Сейчас этого никто не поймёт. А святой отец пристально смотрит прямо мне в глаза. Ишь собака, землю роет, аж нос дрожит от возбуждения. Почуял добычу, осталось только окропить меня святой водицей и закричать, — «Изыди сатано». И ожидать, когда я сгорю в корчах.

Мой рассказа не занял много времени. Весь прикол в том, что меня легко проверить, стоит только обратится к нашим землякам. Любой подтвердит, что в самом деле я крещён и прожил в деревне всю жизнь. Вот только полноценной жизнью это назвать нельзя.

Я даже не заметил, когда матушка Елена присоединилась к нам:

— И что ты почувствовал, когда осознал себя?

Женщина смотрит на меня жалостливо и мне стало ясно, что я правильно решил раскрыться. Но теперь можно добавить немного мистики.

— Не знаю, — выдержал я мхатовскую паузу.

— Я как бы находился в болоте, тягучем, но тёплом. А в один прекрасный день мне открылось чудо. Будто протянулся ко мне с небес луч света и увидел я человека в белом. Он был невообразимо прекрасен. Мы с ним не говорили так как все люди говорят, но я его отчего-то понимал. Его голос был у меня в голове, он просто протянул ко мне руку, и я проснулся. Очнулся посреди улицы в нашей деревни. Весь в грязи и в крови. Кто-то разбил мне голову. Спасибо одной доброй женщине, которая пожалела меня и приютила. Она помогла осознать, кем я был и кем стал. А ведь я прожил всё это время в темноте. Меня называли убогим и придурком. Приёмная семья пользовалась моей слабостью и заставляли работать на них, выполняю самую тяжёлую работу. Толком не кормили и я мыкался по людям, делая что попросят за кусок хлеба. А когда понял, что я не хуже других, то и начал жить нормально. Пошёл по стопам отца и стал охотником. Вот только я как чистый лист, многого не знаю. В том числе как правильно молиться.

Хм, а сейчас в голове грека происходит другая условная реакция. Вместо инстинкта науськивать на безбожника паству, в нём проявляется желание привести заблудшую овечку в послушное стадо. Нет высшей цели для священника, как стать миссионером и привести дикаря в лоно родной церкви. Видимо, это принесёт на суде дополнительные очки. Потому что тон его стал диаметрально противоположным. Он даже взял меня за руку и смотрит почти с отеческой любовью:

— Сын мой, с тобой произошло настоящее чудо. Сам всевышний или архангел спустился к тебе и вывел из темноты. А ты молись. Как? Мы тебя научим. Главное сердцем возлюбить отца нашего, господа.

Слава тебе господи, вроде выкрутился. Договорились, что завтра прийду на заутреню. Вроде это праздничное утро. Где и начнётся моё обучение. А заодно я сделал ход конём, попросил батюшку поспособствовать с моим переездом в село. Чтобы быть поближе к богу и церкви. А заодно отец Христофор взялся уладить моё дело к скорняку.

Насколько я понял, во владычном селе хозяином являлся или местный батюшка, или служка, присылаемый из монастыря. В этом, именно отцу Христофору доверили наставлять паству, окроплять её и следить за своевременностью сбора податей. Только после его вмешательства меня принял второй скорняк.

Благообразного вида мужик с приятным лицом. И говорит спокойно, без этих понтов:

— Зря ты пытаешься снимать мездру. От тебя нужно только вычесать мех, снять смолу и грязь. Каждый зверь требует своего отношения. Скажем белка и куница обрабатываются по-разному. Ты их просто выноси на мороз, сложив в мешок.

Мы проговорили минут сорок и остались довольные друг другом. Мастер берётся за мои шкурки, а я обязуюсь поставлять их в максимальном количестве. Чтобы успеть до того, как зверьки начнут весеннюю линьку.

В идеале — это использование капканов, было бы совсем здорово. Но у нас нет мастеров по ним. Остаётся только моя праща и опыт.

В отличии от меня мой напарник не так рад общению с попом. У него к ним свои счёты, но он помалкивает о причинах своей нелюбви. В отличии от меня он не делает таких ляпов во время богослужения. Но заметно, что в храме он не частый гость.

— Скажи, Скорята. Что ты намерен дальше делать? У тебя есть жена, дети?

Мужик молчал дольше обычного, потом выдал, — были. И жена, и дети. Сгорели в доме, меня тогда рядом с ними не было. Сопровождал князя, когда тот ездил в ставку к ордынскому хану за княжьим ярлыком. Путь выдался долгим, почти полгода нас не было. А когда вернулся, от дома в посаде даже головёшек не осталось. Пожар тогда был сильный, из наших никто не выжил. Так всех и похоронили за городом, в одной могиле.

Голос у Скоряты ровный, будто рассказывает о незначительных вещях. Но я уже научился его понимать, у него богатая лицевая мимика. Рассказывая о чём-то, он делает это почти артистично. Есть у него умение привлечь внимание к себе собеседника. Но когда он волнуется, то лицо леденеет, даже уголки губ становятся неподвижны, от чего рот некрасиво кривится. Вот и сейчас пытается показаться спокойным, но получается плохо.

— Да, я тоже один. Так получилось.

— А как же хозяйка твоя и малые?

— А, это. Акулина мне не чужая, помогла, когда мне было особенно хреново. А малые просто прибились, тоже сироты.

Я не чувствовал к детям особой любви, но привязался и осознавал ответственность за них. Акулина меня устраивала как человек, благодаря которой у меня всё есть. Благодарен ей, но привязывать к себе не намерен. Всему своё время, мне тесно в