Белое с кровью - Кристина Робер

– Безусловно. Никто по линии Харуты не обладал даром самоисцеления.

– Тогда почему у моего друга не так? В нем ведь тоже душа айтана.

– Этого я не знаю, – в голосе Нукко послышалось нетерпение. – Перестань разбрасываться злостью и пройди через все, чего ты так боишься. Заставь себя вспомнить и не убегай, когда начнешь видеть то, что хотела забыть. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее Джей Фо начнет говорить с тобой.

Ника хотела возразить, но промолчала: даже не видя, она ощутила на себе недовольный взгляд Нукко и нехотя кивнула:

– Пойдем.

Трава под его ногами зашуршала, и Ника начала озираться, не понимая, откуда звук и куда ей идти. Она сделала неуверенный шаг вперед, слишком резко вытянув руку, и зашипела от боли: ладонь чиркнула по шершавой поверхности ствола дерева, цепляя кожей занозы.

– Еб твою мать, я же не вижу ничего. Дай хоть руку!

– Два шага вперед. Смелее.

– Да ты издеваешься!

– Могу и вовсе замолчать.

Ника, конечно, постаралась отразить на лице все, что чувствовала по этому поводу, но быстро сдалась, потому что не была уверена, что смотрит именно в ту сторону, где стоял Нукко. Ну что ж, попусту тратить силы на то, что она не могла исправить, просто глупо. Если верить ведьмаку, эти силы ей еще понадобятся. Стиснув зубы, Ника сделала два шага вперед.

– Возможно, второй айтан не лечит твоего друга, потому что ему это не нужно, – голос Нукко, тихий и задумчивый, неожиданно прозвучал над ее ухом. – Если у него нет цели выжить.

Так начались ее бесконечные дни в слепой клетке воспоминаний. Первый месяц она считала их, каждое утро просыпалась и повторяла: «Первый день, десятый, двадцать второй…» Ника была уверена, что увидела самое важное: узнала, что айтаны в их с Алексом телах прокляты рыжим ведьмаком, братом Харуты, и убила его не она, а Джей Фо, и та светлая псина, кем бы она ни была, помогла ей. Но дни сменяли друг друга, числа становились все больше, а зрение так и не возвращалось; и Ника не могла понять, что же может быть важнее, чем увидеть, с чего все началось. Может, Джей Фо знает, как разрушить проклятие?

Ника наивно считала, что вспышки из ее прошлого так и останутся мимолетными и за каждой такой вспышкой последует новое, понятное воспоминание волчицы. Но не учла она одного: существо в ее теле маялось сотни лет, да и не было оно хорошим рассказчиком, и, чтобы пробиться к ее мыслям, сложить обрывки картин и найти в них смысл, требовалось куда больше времени. И наверное, если бы не Нукко, она бы навсегда застряла в воспоминаниях.

Сцены из ее прошлого – то яркие, то неразличимо блеклые – и моменты жизни Джей Фо врывались в голову без предупреждения; порой одновременно, днем и ночью, во сне и наяву, накладывались друг на друга, и герои их историй сливались воедино, превращаясь в несуразных монстров.

Это сводило с ума. Ника проваливалась в глубины памяти и нередко уже не понимала, в каком из миров находилась. Иногда, очнувшись, она сидела на земле и кричала, обхватив голову руками. Тогда Миккая, или Фрея, или любая другая ведьма приводили ее в чувство: обнимали (так делала Фрея – Ника научилась различать по запаху), трясли (наверняка Миккая), а в критические периоды обливали ледяной водой или шлепали по щекам (и она обещала себе, как только прозреет, вернуть должок Асури) – и на некоторое время девушка возвращалась к жизни, молчаливо принимая давящую темноту перед глазами.

Слепота забрала у нее то, к чему она стремилась последний год, – контроль, и Ника ненавидела это. Она не могла ходить на ощупь, не могла запомнить расположение предметов в своем шатре, не могла самостоятельно есть. Постоянно спотыкалась, падала, роняла тарелки из рук, а ведьмы… смеялись. Их смех звучал противно и злобно, он врывался в темноту, словно скрипучий пронизывающий ветер. Из-за врожденного упрямства Ника не просила помощи и предпочитала ползать по земле, чем вслепую искать руку, чтобы подняться.

Нукко забирал ее каждый день. Хотя ведьмак не позволял ей брать палку в помощь и не подставлял локоть, он медленно шел и громко говорил, и Ника со временем научилась следовать за ним, как зрячая.

Нукко часто приводил ее на склон горы и заставлял прислушиваться к окружающим звукам. Странно, но спустя несколько недель из тысячи звуков Ника начала различать шум ветра и щебет птиц. Сухая трава едва уловимо хрустела от малейших движений, а где-то внизу плескалась вода. Звуки усердно прорывались сквозь гул голосов в голове, и она все чаще чувствовала, что до сих пор жива в настоящем. И Ника поняла, что именно благодаря этим упражнениям она научилась отделять воспоминания Джей Фо от собственных и наконец услышала волчицу.

– Ты не видишь, но попробуй представить. Впереди нас – горы. Их вершины прячутся высоко-высоко в облаках, они снежные и девственно-чистые. Я смотрю на них и понимаю, как ничтожен. Мне больше девятисот лет, но что я значу для этих гор? Мелкая и незаметная букашка. Когда я говорю с ними, то словно прикасаюсь к вечности, к их знаниям, боли и счастью. Они столько видели, стольких спасли и стольких же убили… Неотъемлемые двигатели естественного отбора, безмолвные невольные наблюдатели. Милосердные к тем, кто учтив к их памяти, и разрушительные для тех, кто посягнул на их спокойствие. Мы умрем, и только они запомнят, что мы были здесь. Ты понимаешь?

Ника молчала, рьяно рисуя в темноте очертания величественных вершин. И иногда ей казалось, что она действительно видит все, о чем говорит Нукко.

– Зачем ты здесь? – внезапно спросил ведьмак. – Чего ты на самом деле хочешь от нас? Размышляешь, достоин ли наш мир твоей любви? Собираешь факты за и против. Может, ты еще и записываешь? Этот плохой, и им можно пожертвовать, а тот вроде хороший, и за него можно побороться, да? Только нет плохих и хороших. Все мы и те и другие разом. За каждым якобы плохим поступком скрываются добрые помыслы, да только для каждого они свои. Не надо ждать особого знака, чтобы полюбить нас. Есть одна неоспоримая вещь: ты дочь оклуса. Не принцесса, не наследница, а просто дочь, родившаяся в семье правителя. Все остальное – твой выбор. Можешь сидеть здесь сколько угодно, наблюдать, ждать, когда нападут, или же ринуться в бой. Как хочешь. Всем плевать, правда. Без тебя жили – и еще проживем. Только плевать до тех пор, пока не навредишь кому-то. И вот когда настанет этот момент (а он настанет, уж поверь, ведь в войне нельзя быть хорошей для всех), тебе