Конец "Зимней грозы" - Георгий Ключарев

Василевский дал отбой.

«Сколько времени продержатся силы, выдвинутые Еременко, чтобы перехватить противника, наступающего на Сталинград? — думал Василевский, как обычно в критические минуты притормаживая мышление. — По имеющимся данным Манштейн бросил в наступление основные силы Кирхнера — две танковые дивизии, это триста двадцать машин! У него в Тормосине еще минимум одна дивизия, значит, всего около пятисот танков, плюс штурмовых орудий около трехсот… Кроме того, наступают две моторизованные дивизии и другие части. Наращивать силы будут быстро… Стало быть, на земле у противника превосходство в танках в пять-шесть раз и абсолютное в воздухе! Явно недостаточные на внешнем кольце силы Сталинградского фронта, даже усиленные всем, что сейчас окажется под рукой, продержутся двое, трое… может быть, четверо суток, если не распогодится!..»

Москва? Он отчетливо, до мельчайших черточек представил знакомый облик и явственно услышал негромкие, неторопливые слова: «Остановить любой ценой и ни шагу назад!» Все хорошо знали, что означает «любой ценой»… Поборов желание немедленно связаться с Москвой, он потянулся за папиросами, взял одну, щелкнул зажигалкой. В Москве быстро привык к трубке, а здесь как-то незаметно перешел на папиросы. Их курили все работавшие с ним офицеры. Он тоже стал. Вдруг передумав, Василевский взял еще две, размял табак и стал набивать трубку, о которой вспоминал в последнее время все реже.

«Больше трети расстояния до внутреннего кольца они уже преодолели. Застрянут на Аксае, но ненадолго. Дальше — Мышкова, а дальше… дальше их пускать нельзя. Иначе… иначе попытка встречного прорыва из «котла», где «варится» не восемьдесят тысяч гитлеровцев, как предполагал Генеральный штаб всего две недели назад, а в четыре раза больше! — разминал табак в трубке Василевский. — Значит, необходимо развернуть по Мышкове достаточно мощные силы, а их у Ставки здесь нет… кроме Второй гвардейской армии! Но тогда операцию «Кольцо» действительно необходимо перенести!.. Как в этом убедить Верховного?..» Окончательно решив отложить разговор с ним до прибытия в Заварыгин, он быстро собрался и выехал туда с генералом Ручкиным и двумя офицерами Генерального штаба, намереваясь по дороге все обстоятельно продумать.

«Сколько воинских эшелонов уже прибыло в район сосредоточения Второй гвардейской армии? — задал себе вопрос Василевский, когда «виллис» тронулся. — Погрузка и отправка идет четвертые сутки. Значит, прибыло эшелонов шестьдесят-семьдесят, не больше. Один корпус, скорее всего механизированный, выгрузился и направляется на внутреннее кольцо — в Вертячий, Песковатку. Сто эшелонов еще не прибыло. Это стрелковые корпуса, артиллерия. Их можно направлять до ближайшей к Мышкове станции. Это от нее в ста семидесяти — двухстах километрах… Механизированный корпус прибудет следом… Но как полажу с Родионом Яковлевичем Малиновским, который уже непременно в штабе Донского фронта, и, в особенности, с Константином Константиновичем? — подставил он разгоряченное лицо бившему навстречу колючему ветру. — Будут возражать, категорически, — сверлила мысль. — В особенности Рокоссовский! Никогда, верно, не простит мне Вторую гвардейскую! Немедленно свяжется с Верховным… Но не раньше меня! — твердо решил Василевский. — Придется еще усилить армию Малиновского корпусом Ротмистрова, когда Попов выполнит свою задачу… И, пожалуй, еще одним из резервных механизированных корпусов Ставки. Против армии Гота одним механизированным корпусом Малиновский много не навоюет…» — сделал вывод Василевский и тут же поймал себя на мысли, что корпуса Вольского и Танасчишина, уже потерявшие в предшествовавших боях до шестидесяти процентов людей и матчасти, исключил из расчета сил контрдеблокирования, как не существующие.

— А пробирает, черт… Зима вроде нашей, московской. Ишь намело! — спрыгнул Кочергин с броневичка и щелкнул железным футляром с черными готическими буквами на крышке — «Динст Брилле», убирая очки.

Иван Козелков, которого Кочергин подвез к высотке на крыле машины, согнувшись, бережно прикрывал огонек спички ладонями. Кочергин сунул руки за пазуху: сигареты он носил в нагрудном кармане гимнастерки, под ватником. Спички хватило бы и Шелунцову, в спешке хлопнувшему дверцей сильнее, чем следовало, но Козелков чиркнул снова: он чтил военные традиции — третьему не прикуривать!

Помолчали.

— Засеверка! И ветер, вишь какой зарывистый, — негромко сказал Козелков, пятясь за броневичок. — Но наш интский — похлеще! В селах во как за ночь заносит, по самый конек.

— И стужа у вас, в Коми, позлее нашей, архангельской, товарищ лейтенант, хоть на гражданке рядышком, почитай, жительствовали, — поддакнул щуплый Шелунцов, прижимаясь к его квадратной спине.

— Светский разговор, пренебрежем! — решительно загасил о голенище сигарету Кочергин. — Пошли, Иван. Ты, Гаврилыч, у машины!

Показалось, долго гребли ногами снег, преодолевая заросший бурьяном склон. Внезапно хрустнул наст, и идти сразу стало легко.

— Стоп, Ванюш! Вроде влезли, южный скат пошел… Козелков молча сопел.

— Вот она, наконец! Теперь вижу, — протер Кочергин очки.

— Кто она? — отдышавшись, отозвался разведчик.

— Речка… Та самая, где немцы. Про Аксай говорю.

— «Где немцы»… Да они тут кругом! Даже по Мышкове поселки, — махнул он рукой назад, в сторону Сталинграда, — заняли, поганцы!

Впереди раздался провал балки, во мраке раннего утра казавшейся очень широкой. За балкой местность уходила куда-то вниз, где Аксай, свернувшись в крутые кольца, точил неподатливую степь. Сквозь заросли ивняка и верб, в излучинах, река украдкой отвечала отсветами льда близкому рассвету. Настороженная тишина сама казалась ощутимой на слух множеством тонких, едва уловимых звучаний.

— Стучит? — оживился Кочергин.

— Как дятел… Похоже, за хутором Чирковым, где-то в районе Заливского… У фашистов, верно, вчера с переправой что-то стряслось. Восстанавливают, поди… Слышь?

— И без помех… Полчаса, верно, прошло, а… тихо!

— Не психуй: реку ж седлаем. По тому берегу наших-то: 158-й полк Черного и 36-я бригада Родионова со своим танковым и истребительным противотанковым артполком. На километр колонна. Далековато им, да и хутора обходить приходится…

— Фу, черт! Хоть бы с этого берега их пугнули. Как дома у себя тяпают, на всю степь…

— Как дома? Батарея «зисок» [10] с этого берега всю ночь их долбила… — возразил Козелков. — Да толку что! Сандалят, видно, братья-артиллеристы!

— Ладно, оставим, — понизил голос Кочергин, — корпус во фланг немцу ловко зашел.

— Бережнов говорил, по ту сторону дороги им на правый фланг танковый корпус вышел… Ну тот, что с нами из межозерья начинал.

— Выдюжим! Только вот как авангард наш за Аксаем выручать?..

— А мост у Чусовского?

Рассвет воровски, исподволь овладевал неоглядными просторами степи. Ночь еще таилась в глубоких морщинах и шрамах этой древней земли, но ее уже безжалостно вымывали дымно-белесые, как предрассветное небо, ручьи тумана. Они спрямили узкие зигзаги Аксая в гладь многоводной реки. Где-то под зыбкой ее пеленой, откуда только что долетал далекий перестук, что-то зашуршало, как будто легкий накат волн перебирал гальку. Кочергин зябко застегнул ватник на верхнюю пуговицу, вспомнив ночи у ледяных горных рек, где сырость пробирала насквозь.

— Танки переправились! — насторожился Козелков, — а мы тут лясы точим… Я к Ибрагимову напрямик, — повернулся он. — С тобой пока доедешь!

И тут пушечный шквал вдребезги разбил хрупкую тишину. В пойме пелену тумана прорезали золотые звездочки залпов, многоцветие искристых трасс. От реки, по другую сторону балки и с ближней стороны, явственно нарастал шум моторов. Вскоре он смешался в общий гул, и нельзя было разобрать, где машины замполита Ибрагимова, а где немцы. Пушечная пальба снизу, на Аксае, становилась все жарче. Дав ракету, Кочергин прыжками сбежал с пологого склона. От нечеткого контура броневичка отделился Шелунцов.

— Товарищ лейтенант! Не податься ли в штаб, к Песчаной балке? Отрежут нас. По реке пальба, и там, повыше, слышите?

«Действительно! Везде началось… Бахают где-то за Верхне-Кумским! Немцы дальше прорываются, или наши атаковали поселок от Мышковы, с севера?» — недоумевал Кочергин, взбираясь в башню.

Едва он достал ногами днище, броневичок качнулся: не дождавшись команды, Шелунцов дал газ.

— Иван Гаврилыч! Давай по бровке, куда Козелков побежал! — крикнул вниз Кочергин. — Пока Ибрагимова не увидим… А там решим!

Утренний ветерок рвал туман на льняные полосы, вроде тех, что стелют для отбелки. Выше он редел, и метрах в двухстах впереди Кочергин разглядел тридцатьчетвертки, к которым уже подбегал Козелков. Они разворачивались в сторону сужающейся балки Попова. По другую ее сторону, в тумане, угадывался крутой обрыв. За ним, от балки Лискина, грозно нарастали лязг гусениц и натужный вой моторов. В прыгающий бинокль Кочергин пытался по обозначившимся силуэтам различить типы немецких машин. Да, с небольшими интервалами в сторону Верхне-Кумского шли средние танки без сопровождения мотопехоты…