Сахар… - Маргарита Резник

Глава 3

– Юрий Самсонович, вы меня совсем не любите? – жеманно надув губки, спросила девушка в мужской рубашке на абсолютно голом теле.

Длинные, почти до поясницы русые волосы, стройные ноги – в общем, новая кукла на подиуме модельного дома Александра Зайцева. Двадцатилетняя Валерия сидела на постели со скомканным одеялом после бурной ночи и смотрела, как одевается её полувековой, но такой красивый любовник. Юрий Подольский для своих пятидесяти двух лет, действительно, выглядел неплохо: почти без морщин, густая блондинистая шевелюра и совсем небольшое брюшко, еле заметное под костюмом.

– Конечно, люблю, – торопливо и как бы невзначай произнёс мужчина, завязывая галстук. – А что случилось?

– Нет, совсем не любишь, – ещё сильнее застонала девушка, губы теперь сливались с носом в одно целое вытянутое подобие хоботка.

Это хныканье Подольский уже знал. Его жена, афроамериканская манекенщица, постоянно изводила Юрия различными просьбами в виде крупных денежных трат, а когда перешла границу тридцати лет, то прибавилась ещё и ревность по каждому пустяку. Выносить сумасшедшую супругу стало невмоготу, и постепенно его взору открылись безграничные просторы с красивыми молоденькими девушками, падкими на деньги. Но, по прошествии некоторого времени, они вот также, как сейчас делает Валерия, начинали выносить мозг. Это становилось сигналом о том, что пора их бросать. Не то, чтобы денег жалко, просто такому мужчине как Юрий Самсонович, негоже покупать любовь, с ним и без подачек готовы были пол-Питера переспать.

– Что тебе нужно? – грубо произнёс уже полностью одетый бизнесмен, хотя и спросил он просто ради любопытства.

– Ну вот, ты опять злишься! – Девушка свернулась калачиком на красных атласных простынях, открывая его взору расщелину между ягодиц.

«Хитра чертовка», – подумал снова возбудившийся Юрий, но возобладал над собой: ему уже не двадцать пять, чтобы терять голову от секса. Но решил всё же выслушать проказницу – ещё на пару раз она может ему пригодиться, а вдруг немного запросит?

– Ладно, прости, я не хотел. Я очень тебя люблю. Расскажи мне, что случилось?

Врать о своих чувствах Подольскому было не впервой, он присел на краешек кровати, поглаживая её юное тело. Девушка повернула к нему лицо, села на колени, так чтобы теперь всё её оголённое тело предстало взору, и томно-просительно занудила:

– Возьми меня в главные роли! Твой сын Макс собирается фильм снимать, ты рассказывал мне на прошлой неделе, помнишь?

– Помню, как же, – кивнул он.

Эта идея Подольскому понравилась – никаких бриллиантов, автомобилей и поездок за границу. Дать Валерии сняться в фильме его бесталанного сына, избалованного отцовскими купюрами, ничего не стоило, а обещало ещё месяца три жаркого секса. К тому же девчонка подойдёт для главной роли: естественная идеальная красота– то, что нужно для успешного фильма.

– Согласен, если будешь себя хорошо вести! – снова кивнул Юрий, и в следующие две секунды его оглушил радостный писк скачущей на кровати Венеры.

Подольский взял свой айпад и, чмокнув девушку в губы, ушёл.

Глава 4

Пятнадцатое декабря, снег залепил половину общежитского окна. Сегодня вечером они снова не увидятся, уже третий раз на неделе, а ещё только четверг!

Агата сидела над грудой книг, лекций и различных методических пособий по оперативной хирургии[15], но никак не могла сконцентрироваться на учёбе. На носу экзамены, а все мысли о Павле… и ещё кое о чём. Недавно ей написала менеджер небольшой съёмочной группы, пригласила на кастинг двадцатого декабря, ребята приедут в Петрозаводск, а как рассказать об этом своему любимому, она не знала. «Сначала сессия, потом съёмки в кино, так я совсем от него отстранюсь. А, может, это он от меня отстранился? Ведь никто не просил не заезжать за мной сегодня, и вчера, и позавчера. И мы, всё ещё, не спали вместе».

Мысли Агаты в последние полтора месяца сводились только к одному – к отсутствию секса. Павел всё ещё секретничал и ни на миг не терял бдительность. Как только чувства захлёстывали обоих, и они готовы были кинуться в омут с головой, этот сильный характером мужчина вовремя останавливался и уходил. Это сводило Агату с ума. Вся былая уравновешенность и непохожесть на других женщин улетучивались со скоростью света – она становилась подозрительно нервной и ревнивой: что если у него кто-то есть? Ведь он так и не признался ей в любви с тех пор!..

Нет, учёба однозначно не шла, нужно что-то делать, но чувство собственного достоинства не позволяло ей опускаться до уровня обычной истерички. Решено: если Павел не хочет с ней проводить много времени, значит, и она не хочет! «Уеду на съёмки фильма, забудусь, а он пусть потом локти кусает, что решил держаться подальше», – думала девушка.

Комната персикового цвета с меховым ковриком посередине открытого пространства и парой розовых пуфиков напоминала домик Барби. Его освещал лишь настольный светильник, и фонарь, свет которого пробивался сквозь заснеженное стекло.

Агата встала со стула и села на кровать, мягкий плюшевый плед – родительский подарок – так и манил прилечь на него. Но спать ей сейчас совсем не хотелось. Она налила из бутыли артезианскую воду и поставила чайник. Одиннадцать часов вечера, на этаже уже стихли шумные студенты – строгая вахтёрша «Фрекен Бок» не позволила бы даже президенту нарушить покой в её смену.

Плоский сенсорный телефон нагрелся в руках, пока Агата его теребила. Писать – не писать, вот в чём вопрос! Что, если он уже спит и пошлёт её куда подальше? Да нет, Павел так не может, но что она ему скажет? «Ты со мной не спишь, поэтому я уезжаю в Петербург сниматься в кино»? Какая глупость! Павел на это не отреагирует, он, похоже, просто забыл про её существование.

Да кто вообще её взял в кино, у неё нет образования, только однажды маленькая Сахар пела песенку Деду Морозу, когда он пришёл в гости к родителям с бутылкой какой-то жидкости и красным носом. На этом её опыт в публичных выступлениях закончился – но она не отреклась от стремления стать актрисой.

Нетерпение закипало вместе с чайником. Белый, с прозрачной вертикальной полоской посередине он напоминал разум Агаты, в котором также, как эта вода, бурлят мысли, неспособные уже на спокойное возлежание, а рвущиеся к действию. И когда, наконец, раздался щелчок, Агата вскочила с кровати и двинулась к шкафу с одеждой.

Так больше не может продолжаться, покорность судьбе – это конечно здорово, но не для неё! «Этот самодовольный эгоистичный…» Агата подбирала слова, но только одна фраза вертелась на языке: «Красивый и невыносимо притягательный мужчина моих грёз поплатится за такое отношение! Уйду от него, может тогда он осознает, что не нужно было избегать меня».

Тут перед её глазами нарисовалась картина: Павел в белом костюме стоит в центре увешанной лилиями арки на берегу Онежского озера и влюблённо смотрит в бездонные кофейные глаза своей ненаглядной спутницы жизни Она, без всякого сомнения, – в кремовом облегающем платье с бордовой лентой в волосах и на талии – только в таком наряде Агата представляла себя в роли невесты. А потом Павел произносит речь. Речь, в которой он долго и драматично повествует об их великой любви, и её отчаянном поступке, благодаря которому он задумался, что не может жить без этой доброй, умной и невероятно красивой девушки.

Она вытащила из шкафа любимые джинсы в обтяжку, тёплый оранжевый свитер с высоким воротом и тут же в них облачилась. Как только голова появилась на свет, продираясь через шерсть свитера, волосы затрещали как дрова в камине. Ей невыносимо хотелось сейчас ударить этим статическим зарядом Павла, чтобы он, наконец, перестал тормозить, накинулся бы неё, как голодный варвар, и изнасиловал прямо на месте. Она посмотрела в зеркало возле двери – картина маслом: наэлектризованные, торчащие в разные стороны золотые волосы образовали шар, словно лампочка на оранжевом светильнике. Агата, несмотря на своё настроение, даже рассмеялась.

Спустя полчаса она выключила утюжок для волос, свернула косметичку, и, укутавшись в подарок Павла – жёлтый зимний пуховик «адидас», вышла из комнаты, заперев дверь. Пройти мимо тучной женщины под два метра ростом было невозможно, особенно, когда за окном полночь.

– Ты куда это собралась, дорогуша? – Из-за стеклянной будки выглянула «Фрекен Бок».

Обычно, если ей широко улыбнуться, то она выпустит ошалевшего студента, когда по приказу коменданта уже не имела право этого делать, но затем уже не впустила бы раньше шести утра. Хоть вой под дверью.

Скулы Агаты немного подустали и она не выдержала:

– Зоя Игоревна! Мне нужно идти. Это очень важно!

Где-то секунд пять крупная женщина смотрела на серьёзно настроенную на выход из общежития в неположенный час девушку, потом присела на стул и подозвала к себе Агату.