Завещание - Алексей Петрович Зимин

Кирилл так и не лёг спать в тот день. Он сидел в зале, занимался тем что вставлял фотографии обратно в альбомы и распределил все, кроме той что залетела под стол. Её он так и не нашел.

Спустя пять дней, 28 августа, Ольги не стало, а через пару месяцев пакуя чемоданы, Кирилл найдёт потерянную фотографию, всё там же под столом. На ней отец, сидя на кухне держит старенькую двенадцати струнную гитару, а на обороте надпись, сделанная маминой рукой. «Мой Лёша. Если мне суждено ослепнуть я всегда буду помнить твой голос». И только после всего этого, по истечению нескольких лет Кирилл подумает. Ей было сорок семь лет, столько же было отцу, когда он погиб. Они не жили долго и счастливо и не умерли в глубокой старости в один день. Но ушли на одном году жизни, достойно пройдя свой путь в месте до конца.

ГЛАВА 7. ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Боль пульсировала вместе со струйкой горячей крови, стекающей вниз по холодной руке. Над головой виднелся не салон автомобиля, а темнеющий ноябрьский пейзаж в обряде предстоящей ночи. Мне не хотелось шевелиться, несмотря на дискомфорт в руке, лежать под открытым небом, чарующе приятно. Это странно, ведь я не помню, как сюда попал, почему оказался лежащим на сырой земле, под шквалом холодного ветра. И возможно этим всё и закончилось если бы не голос со стороны.

– Кирюх ты живой?

Голос басил и дрожал, и принадлежал Санычу.

– Кирюх. Кирюх?

Сомнений быть не может, точно Санычу. Он видимо стоял поодаль от меня и находился в тридцати секундах от того, на сколько я могу судить по вибрации слов, чтобы удариться в панику. Становилось всё любопытней, что произошло. Пора откликнуться.

– Саныч помоги встать. – Пробормотал я и это получилось тише, чем пытался.

– Живой, слава богу, живой. – Засеменил водитель.

У Саныча, узнав, что я жив, сошла гора с плеч. За то на меня, при попытке встать, она явно опустилась. Тело стало неестественно тяжёлым и громоздким, не поворотливым и грузным, как мешок картошки. Я приподнялся, облокотился на левый локоть и боль резко впилась во всю руку. От этого меня начало заваливать назад, но Саныч подоспел вовремя, не дав мне снова оказаться на земле.

– Держу, давай аккуратно.

– Спасибо Саныч. – Прошептал я и снова получилось как-то тише, чем хотел.

– Я подумал ты уже всё.

– Что всё?

– Ну. Того. Убился. – Взволнованно говорил напарник с большими паузами между словами.

– Что произошло, я не помню, как тут оказался? – Задал я вполне закономерный вопрос.

И в ответ получил вполне закономерный вопрос на вопрос:

– Ты совсем ничего не помнишь?

Я покачал отрицательно головой и обнаружил, болит не только левая рука, но и щека с той же стороны, жжёт и щиплет.

– Помню, как мы отъехали от дома пациента, потом я позвонил по телефону девчонке, и машина заглохла. Ты ещё возражать стал и сказал что-то типа: вовремя ты заглохла мать или глохонула, ну как-то так.

Что последовало далее, я тоже помнил, яркий свет, гроб, «Незнакомец», но рассказывать об этом водителю не стал из-за неуверенности происходящего, а потому сделал вид, что запомнил только до момента, как мы остановились.

– А дальше пробел. Ничего. Вот помню, как заглохли и следом всё. Тут.

Саныч смотрел на меня с таким видом будто знал, что я вру.

– Ладно, давай я помогу тебе подняться, нужно ехать, пусть ребята на станции тебя осмотрят.

Поднявшись, в левую ногу прострелило. Теперь заныла и она. Все конечности шевелились, а значит не сломаны, но как итог. Штаны порваны, левый рукав спецовки в лоскуты, тряпкой мотался на руке. От кисти, тонкий, проходящий по всему локтю порез. На левой щеке ссадина содрана до крови. И это не говоря о том, что весь с головы до пят перемазан в грязи. Я посмотрел вперёд, машина скорой стояла на дороге в нескольких метрах дальше от нас.

– Саныч подожди. Ты так и не сказал, что произошло после того как мы заглохли.

Водитель снова посмотрел на меня, но теперь более обеспокоенно.

– Кирилл, мы не глохли.

– В смысле? – Легонько ухмыльнулся я и скривился от боли.

– Мы не глохли, – повторил водила. – Ты вырубился сразу, как только мы отъехали от дома больного.

– Да не, не может быть, – продолжил я отрицать. – Я же помню, как Олесе звонил.

Напарник не отрывал от меня взгляд и становилось ясно, он не врал. Ему просто это не зачем, тем более Саныч не из того типа людей отпускающих шутейки не в то время не в том месте. А сейчас как раз было оно.

– Кирилл, ты на полном ходу выпал из машины, благо скорость была маленькая. Я подумал ты убился.

Не слабое заявление хочу заметить, оно не то что не укладывалось в голове, а попросту в неё не помещалось. Как и не влазила мысль о том, что я мог быть сейчас мёртв. Стоять на той стороне реки Стикс или быть принятым в Вальгаллу, за хоть и не героическую, но всё же эффектную кончину. А потом в маленькой сноске Балашовской газеты, снизу на последней странице, получить свою трехстрочную славу среди пяти других некрологов за скоропостижную гибель фельдшера станции скорой помощи. И только после этого, окончательно кануть в Лету.

– Нам нужно ехать. – Сказал Саныч, и взяв меня под руку, помог доковылять до машины.

Всю оставшуюся дорогу до станции мы молчали. Я не хотел вдаваться в подробности того, как выпал из машины. Думаю водителю этот разговор тоже не представлялся приятным. Меня больше заботило другое. Я совершенно не помню, как уснул, и дело даже не в том, как уснул это никогда не запоминается, а как готовился ко сну. Мысли о том, что нужно прикрыть глаза или пока едем подремать, а если в домашних условиях, так это целая процедура подготовки. И ладно бы если я пришёл сегодня на работу не спавшим, абсолютно уставший, тогда всё более-менее ясно. Но нет. Ничего подобного. Но самое ужасное во всём этом, натуральность происходящего. Ведь даже после пробуждения от яркого правдоподобного сна, на яву всё равно четко прослеживается граница. Можно с легкостью отличить реальность и ощущения от ночного вымысла. Здесь же, в данном случае всё идентично. И теперь под рёв мотора, мелькая мимо домов в глубине поздней осени, где гарантия того что я выбрался из-под завесы грёз, где подтверждение того, что в этом мире я всё же проснулся.

Несмотря на сомнения, боль оказалась очень уж натуральной, когда товарищи и коллеги сначала послушав красочный рассказ Саныча о моих злоключениях, принялись приводить меня в надлежащий вид. Серьёзные повреждения отсутствовали, а те что имелись в основном косметические, обработали со всем профессионализмом,