Завещание - Алексей Петрович Зимин

Кирилл протянул обёрнутый в праздничную бумагу, подарок. Женщина встала, обняла сына и поцеловала в щеку.

– Спасибо чижик мой родной. Не нужно было заморачиваться из-за меня.

– Нужно, открывай.

Женщина аккуратно вскрыла упаковку. Там под плёнкой оказалась книга из той самой любимой серии романов за авторством Спаркса. Надпись на обложке, прямо над старичками сидящими у воды в обнимку на деревянной пристани, гласила: «История любви, о которой каждый мечтает! Николас Спаркс. Дневник памяти». Глаза матери засверкали от капелек слёз при виде чудесного подарка, он попал в самую сердцевину.

– Спасибо радость моя. – Ещё раз обняв сына тихо произнесла мама.

– Это ещё не всё.

– Не всё? – Удивилась женщина.

– Нет не всё. И раз ты не задала мне никаких больше вопросов, я полагаю в холодильник ты не заглядывала, а значит снова ничего не ела. Я предвидел такой поворот событий и днем сходил в магнит, купил салатов, тортик и шампанское. Осталось только сделать пюрешку или просто картошки нажарить на сковороде.

Женщина немного повеселела, улыбнулась, но глаза до сих пор оставались на мокром месте. Она ладонью провела сына по щеке, а во второй руке прижав к самому сердцу держала книгу.

– Ты стал у меня таким взрослым. Прости меня, за …

– Мам. Ну хватит тебе.

– И то верно. Пойдём готовить.

В контексте маленькой радости и непринуждённого общения мамы и сына проходил вечер. Они вместе варили картошку, убежавшую на плиту, сервировали стол на двоих, откупоривали шампанское, пробка вылетела и едва не разбила плафон люстры, ели и разговаривали. А затем снова вернулись в зал, кушать торт. На разложенном столе, лежали альбомы и фотографии, памятные маячки ушедшего времени.

– Смотри Кирилл.

Женщина взяла первую попавшуюся под руку фотографию. Она сделана ровно год назад в её предыдущий день рождения. Как странно, что именно это фото попалось сейчас, проводя черту, возводя невидимую стену между прошлым и настоящим. На нём стояли Кирилл, Ольга и их, как они его называли папа и единственный муж, втроём отмечали праздник в пиццерии.

– Это же фото с твоего прошлого дня рождения, – сказал Кирилл и перевернул фотографию, где карандашом Ольга написала «Моя семья. Мне 46». – Ты хорошо помнишь тот день?

Конечно она хорошо его помнила. Тот день начался с поздравлений в постель. Затем они классно посидели в пиццерии, наевшись блюдами местной готовки до отвала на десятилетие вперёд. Ходили вечером гулять в парк. А ночью, когда Кирилл пошёл в свою комнату, муж настежь раздвинул шторы, подал руку Ольге и закружил её в медленном танце, тихо напевая песню группы ДДТ – «Адам и Ева». Они блистали в свете луны, под взглядом россыпи звёзд, никаких софитов, никаких посторонних глаз, ладонь в ладони, щека к щеке, ощущая дыхание друг друга. А в конце, муж закончил куплетом песни Джо Кокера.

«Ты так прекрасна для меня,

Ты так прекрасна для меня,

Неужели не видишь?

Ты всё, на что я надеялся,

Ты всё, что мне нужно.

Разве ты не видишь, ты так прекрасна для меня».

Это были минуты, секунды, мгновения маленького счастья одной единственной женщины. Ей не нужен целый мир, всё чем она дорожила, находилось под этой крышей. Так должно продолжаться ещё десятилетия думала она. Но всё что нам кажется истинным, непоколебимым, имеет под собой зыбкую почву.

– Да. Я хорошо помню тот день.

С губ сорвались разбавленные болью слова, а ком в горле под натиском воспоминаний давно перешёл в слёзы, идущие по щекам. Они стекали в торт делая десерт не таким сладким, больше похожим на жизнь.

– Он не был идеален, – резко начала Ольга, стараясь сдержать эмоции. – Как и вся наша жизнь. Мы переживали взлёты и падения, ссорились и мирились, иногда сильно и по таким мелочам. В наши отношения вторгались и встревали, между нами образовывались, казалось непреодолимые пропасти, что однажды едва не совершила самую большую ошибку в своей жизни, я чуть не бросила любимого человека. Но жизнь, где есть только «он» или есть только «я», где нет «нас», единого целого, гораздо невыносимее, чем всё что вставало на нашем пути. Он постоянно твердил мне: «Оль, мы одна команда – ты и я». А когда родился ты, говорил: «Оль, мы одна команда – Кирилл, ты и я». Он всегда ставил нас на первое место, – женщина достала фотографию мужа из стопки, вглядываясь в неё, она продолжила. – Он не был идеален, наверно потому что никто не идеален, и это неважно. Важно то что однажды, он поклялся любить меня такой какая я есть, до конца своих дней. И даже после того как наши объятия разбились, где-то там он все ещё любит меня, как и прежде. Я знаю, я чувствую это.

Кирилл слушал исповедь, внимательно внимая каждому слову мамы, она изливала душу, выплёскивала отчаяние, впервые за долгое время. Его глаза покраснели, щепали от накопившейся влаги, но парень сдерживал напор рвущихся наружу переживаний. Ольга зажмурилась, стиснув зубы произнесла:

– Я не помню его голос.

Руки задрожали, затряслись в истерическом мандраже. Женщина уронила фотографию под стол, закрыв лицо ладонями, взвыла на всю квартиру.

– Я не помню его голос! – Всхлипы резко сменились на тяжелый стон, обильные слёзы перемешивались с надрывистым кашлем.

Это был не крик, не стенанье по ушедшему. Её душа медленно умирала, истончалась, превращалась в тлен. Кирилл смотрел широко раскрытыми глазами, боясь вымолвить слово. Он не знал, что сделать, как помочь, но если честно, не мог помочь, было слишком поздно. В коридоре раздался дверной звонок, спустя несколько секунд громыхнуло и в зал залетела крышка, в сопровождение едкого запаха помидоров. Взорвалась банка. Второго звонка не последовало, хотя Кирилл ждал, вместо этого он поймал себя на том что наступило затишье.

– Мам? Ты чего?

Женщина уставилась в дверной проём, резко сменив истерику на полное молчанье и небольшое изумление. Тишину разрывало только её тяжёлое дыхание.

– Мам, тебе плохо?

Ольга продолжала смотреть в пустоту дверного проёма, туда, где никого не было, туда, где никого не могло быть, туда, где она кого-то увидела. Кирилл старался не отрывать взгляда от матери, быстро, мельком глянул туда же. Сомнений нет, там пусто.

– Мам, ты меня пугаешь.

Теперь уверенный что ей плохо, он готов ловить мать, с секунды на секунду она рухнет на пол. В ушах забило, сердце вибрировало по телу. Паника не лучший союзник в таких делах. Ольга накренилась вперед, Кирилл дёрнулся, но женщина встала, уверенно, легко даже не думая падать. Повернула голову, посмотрела на сына, затем снова в дверной проём и опять на Кирилла. Несколько раз легонько кивнула и направилась из зала в коридор.

– Кирилл будь другом, убери фотографии со стола, я пойду прилягу, мне нужно поспать.

За окном заморосило уже который раз за август.