Близнецы по несчастью - Ольга Баскова

Мария Григорьевна отворачивалась:

– Хочешь – уезжай. Тебя никто не держит.

– А вы?

Владиславу Яковлевичу была неприятна мысль, что придется расстаться с любимой семьей хотя бы на время. И все же он принял нелегкое решение:

– Я обустроюсь и пришлю вам весточку. Поверь, нам не дадут спокойно жить, учитывая наше происхождение.

Отцу Ярослава удалось добраться до Кишинева и отправить жене длинное обстоятельное письмо. К тому времени Мария Григорьевна вдоволь хлебнула лиха и была готова ехать немедленно. В революции она разочаровалась.

– Мы уезжаем к папе? – спрашивал маленький Ярик, видя, как мама собирает вещи, готовя некоторые к продаже. Она гладила его светлые волосы:

– Да, мой хороший.

Однако граница уже была на замке. Пришлось нанимать проводника и отдать ему все деньги, вырученные за вещи. Коренастый мужичонка с хитрыми, бегающими глазками обещал организовать переход через границу.

– Ничего не бойся, хозяюшка, – бойко обещал он, когда женщина передавала ему последние сбережения. – И ахнуть не успеете, как попадете в объятия супруга.

Какое-то шестое чувство подсказывало Марии Григорьевне: не верь, попытайся связаться с мужем, возможно, он возьмет проведение опасной операции на себя. Однако женщина этого не сделала. Проводника рекомендовал один знакомый как человека опытного и не раз организовывавшего подобные мероприятия. Итак, с маленьким сыном она пустилась в далекий путь. Чутье ее не обмануло: поздней ночью на берегу Днестра проводник словно провалился сквозь землю. Взяв на руки уставшего Ярика, она попыталась сама найти дорогу, однако грозный окрик «Стой» и последовавший за ним выстрел остановили ее. Из темноты, как привидения, возникли пограничники и схватили полумертвых от страха женщину и ребенка. Позже Мария Григорьевна подумала: проводник наверняка оказался предателем.

После длительной отсидки в КПЗ пограничного отряда и бесконечных допросов Марию Григорьевну с сыном отпустили. Это происшествие породило страх перед Советской властью за единственную кровиночку – Ярика. Страх, от которого она не могла избавиться до конца своих дней. Женщина уничтожила документы и бежала в Среднюю Азию. Опасно было оставаться там, где их знали. Несколько лет Ярик скитался с матерью по грязным аулам. Марии Григорьевне удалось убедить местное начальство, что в поезде у нее украли документы, и получить новые. Она придумала себе и ребенку новую фамилию и новую биографию. Черненко превратились в Черных, в графе «отец» у мальчика стоял прочерк. Естественно, он не мог получить другого отчества, кроме Иванович, однако остался Ярославом. Так его назвал отец, и Мария Григорьевна, вспоминая прошлую счастливую жизнь и украдкой плача и тоскуя по человеку, с которым она никогда больше не виделась, не смогла изменить сыну имя. Поколесив по Средней Азии, женщина решила осесть в Крыму. Выбрав небольшой тихий город, она устроилась машинисткой в жилконтору. И Мария Григорьевна, и Ярослав зажили спокойно. До поры до времени… Сотрудники НКВД умели работать. А может, кто-то узнал в скромной машинистке жену промышленника Черненко, проживавшего за границей. Так или иначе ее арестовали и отправили в лагерь, из которого она не вернулась.

На следующий день после ареста матери Ярослава Котикова вызвала к себе директор Галина Львовна Шубина. Поправляя высокую прическу, делавшую ее похожей на новогоднюю елку, она заявила безапелляционным тоном:

– Вы в курсе ЧП, случившегося в вашем классе. Следовательно, в ближайшие дни должны провести комсомольское собрание. Я буду на нем присутствовать.

Брови учителя поползли вверх:

– Извините… Я вас не понял. И какой вопрос на повестке?

– Не поняли? – выпуклые водянисто-серые глаза ощупывали его лицо, как прожекторы. – Детям членов семьи изменников родины не место в комсомоле.

Вячеслав Петрович поморщился. Исключение из комсомола означало крах для Ярослава Черных. Он не мог этого допустить.

– Мальчик ни в чем не виноват. – От его резкого тона директор вздрогнула. – Мы не вправе осуждать детей за ошибки родителей.

Она демонстративно повернулась к нему спиной, давая понять: разговор окончен.

– День и время назовете секретарю.

Учитель вышел из кабинета директора бледнее мела. В голове штопором крутилась мысль: надо спасать парня. Но как? На дрожащих от волнения ногах он вошел в пустой класс, раскрыл портфель и, достав блокнот, принялся лихорадочно листать исписанные страницы с адресами и телефонами. На одном телефоне он задержал взгляд. Пожалуй, этот человек, Леонид Щепихин, его однокурсник, а теперь заведующий отделом Крымского обкома комсомола, сможет спасти парня, если захочет. Ленька дал ему свои координаты, когда они встретились на областной конференции, просил обращаться в случае чего. И вот этот случай наступил. Котиков поднял Леонида с постели.

– Мне надо спасти одного парня! Потом ему комсомол еще и спасибо скажет.

Выслушав товарища, Щепихин бодро прокомментировал:

– Если все обстоит так, как ты рассказываешь, дело не стоит выеденного яйца. С родным отцом Ярослав не общался со времени его отъезда за границу, так? Мать давно совслужащая, без порочащих связей. Думаю, ее тоже вскоре отпустят, но не проси вступаться еще и за мамашу. Чего же хотят от парня? Давай телефон вашей директрисы.

Итак, собрание не состоялось. Слава Черных остался в комсомоле. А потом стало не до него… Стремительно вторгшись в пределы нашей Родины, немцы уверенно продвигались к Крыму.

Глава 15

Выслушав донесение Петра, основанное на личном расследовании и записях первой части дневника Котикова (предусмотрительная Клавдия Федоровна сделала несколько копий), Александр Афанасьевич почесал за ухом:

– Значит, предатель – Черных. Ловко он все подстроил. Только с Виталием Борматенко вышла неувязочка. Парень никак не ожидал, что его учитель обрушит на голову начальника железнодорожного узла саперную лопату. Знаешь, – с каким-то злым удовольствием констатировал генерал, – я подозревал его с самого начала. Он и взрывчатку дал Светлане уже без взрывателей. И партизанский отряд погиб по его милости. Только Ярослав знал его точное местонахождение. Все сходится.

Огуренков поморщился:

– А я не спешил бы с выводами. Помните старый афоризм: «Ищи того, кому это выгодно»? Ума не приложу, зачем все это нужно было Ярославу.

– А по-моему, все ясно, – уверенно ответил Свиридов. – Советская власть отняла у парня возможность осуществлять свои мечты, и он мстил ей.

Петр в знак согласия наклонил голову:

– Советская власть – да. Но не Вячеслав Котиков. Знаете, – он вдруг широко улыбнулся, – мне чертовски повезло. Отыскивая материал о членах подпольной группы, я, естественно, забрел в старейшую городскую школу, где они учились. Вы в курсе, что ей почти сто лет? Слава тому директору, который предложил создать в ней музей еще в двадцатые годы. Просто не верится, что ему пошли навстречу.

– Почему? – поинтересовался генерал.

– Да потому что ее построили в 1875 году для детей дворян. Ладно, если когда-нибудь захотите узнать побольше, мы с вами поговорим. В годы Великой Отечественной войны школа была полностью разрушена. С ее восстановлением восстановили и музей. Вот тогда он серьезно пополнился.

– Представляю, – кивнул Александр Афанасьевич, – столько учеников храбро сражались и погибли!

– Вы правы, – вскочив, Огуренков принялся мерить шагами гостиничный номер. – Стоит ли напоминать о подпольной группе! Почти все ребята – учащиеся 9-го «А» класса, где классным руководителем был Вячеслав Петрович. А теперь объясняю, почему мне повезло, – он внимательно посмотрел в глаза Свиридову. – Коллега Котикова, молодая учитель географии Ирина Федоровна Тамарченко, придя в школу сразу после университета, страстно полюбила свою работу и решила написать книгу. Понятно, собрать гору материала о гимназистах девятнадцатого века ей не удалось, и она дополнила ее интересными фактами из жизни любимых учеников. Молодая женщина стала делать записи, фиксировала происходившее на уроках и внеклассных мероприятиях. Теперь эти записи у меня.

– Кто тебе их дал? – осведомился генерал.

– Я просто пришел в музей. – Огуренков развел руками. – Разумеется, у Ирины Федоровны до книги дело не дошло. Сами понимаете, война, эвакуация, потом послевоенные годы… В общем, оказавшись в Новосибирске, Тамарченко не вернулась в Южноморск. Устроилась на работу, получила квартиру, вышла замуж, но, надо отдать ей должное, и за тысячу километров помнила о школе и своих первых учениках. В шестидесятые годы Ирина Федоровна приехала в Южноморск с дочкой, побродила по его тенистым аллеям, положила цветы на могилу подпольщиков, заглянула в восстановленную школу и сделала подарок для музея. Ее тетрадь лежит под стеклом на видном месте.