Мой Однолюб. В его сердце другая - Лина Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Только попробуй меня тронуть. Придурок чертов.
Бью кулаком, попадаю сначала в шею, потом в плечо.
Соболев, усмехнувшись, делает шаг вперед и вжимает меня в стену. В ту самую, возле которой заставил сладко кончать в прошлый раз. Чувство эйфории фантомно разливается внизу живота и в груди.
— Отвали от меня, — пытаюсь оттолкнуть. Выходит тухло. — Мои глаза от тебя устали. Просто мечтаю больше никогда тебя не видеть.
— Продолжай, я подожду пока из тебя всё выйдет раз крышку сорвало… У этого ведь есть конец?
— Конец? Во! Ты конченный, — поднимаю полные слез глаза к потолку. — Ты такой ко-онченный. В мире нет таких конченных, как ты. Ты самый главный…
— … конченный. Я понял, Тай, — кивает он, не сводя с меня глаз. — Успокаивайся.
Сдерживаю улыбку. Боже. Откуда у него столько терпения? Все, кого я знаю, давно бы разозлись, а этот лыбится.
— Ненавижу тебя, — ворчу все еще в потолок, потому что смотреть Соболеву в лицо — чревато наивными бабочками в животе. — Пудрил мне мозги почти месяц. А я дура… дура…
— Может, тоже конченная? — предлагает варианты.
Рычу от злости и впиваюсь ногтями в широкие плечи через мокрую ткань рубашки. А ещё чувствую, что в паху у него «аншлаг».
Может врать себе сколько хочет, но реакции тела не скроешь.
— Перестань ржать, убогий, — снова пытаюсь его отпихнуть. — Только строишь из себя приличного и порядочного. Перед мамой строишь из себя. А на самом деле ты примитивное животное. У тебя член постоянно на меня стоит, как у дикаря. А из приличного у тебя только родители, понял?
— Угу.
— Ненавижу тебя, — всхлипываю.
— Че ты завелась? Не мог я по-другому. Не мог тебя обидеть. Понимаешь?
— Не мог он…
Вдруг становится так горько… Тошно от всей ситуации.
Всё.
Он поговорить пришел. В последний раз. Объясниться и расстаться по-хорошему.
— Мне на хер не нужны отношения эти ваши, понимаешь? — говорит тихо. — Приоритеты сейчас другие. Да и… в общем, не надо мне этого.
Скрипит зубами и тяжело дышит.
— А кто тебе сказал, что мне надо, конченный? — опускаю подбородок и рычу ему в лицо. — Кто? Тебе? Сказал?
Бесит. Неимоверно раздражает. Он думает, что все про меня знает.
— Да видно это по тебе…
С сожалением смотрит.
— Проверь зрение, блин. Ты сам все придумал. Я, может, тоже просто хотела тебя там. На пляже. Разве я не могу хотеть просто секса?..
— И я хотел. Но не надо тебе всего этого, — как зануда повторяет.
Инстинктивно жмусь к нему сильнее. Хочется стянуть с себя халат, потому что его толстая ткань не позволяет почувствовать Соболева ближе, но я даю себе последние секунды.
— Ну раз не надо, я унижаться больше не буду, — киваю на дверь. — Вали!..
Глава 25. Тая
— Вали отсюда, сказала, — пытаюсь отодрать его от себя, но бесполезно.
Как на клей прилип. Намертво.
Ошалело смотрю на мощную шею, на которой болтается увесистая золотая цепочка. Не нахожу ничего лучшего, как прикусить кожу над выглаженным воротником рубашки.
— Да че ты такая зубастая?
Кусаю еще раз, тут же задевая отпечатки своих зубов кончиком языка.
— Тая… Хорош! Щас я укушу, тебе мало не покажется.
Невозможность выбраться и его невозмутимость вперемешку с тяжелым дыханием над моим ухом, превращают меня в маленького монстра.
Изнутри с самого дна души вырываются такие скрытые до сих пор грани, какие никогда и никому не показывались. Как-то слышала, что ярость всегда выступает лакмусовой бумажкой, будто бы усилителем любой эмоции. Если человек несет добро — даже злость не собьет его с пути. А если человек «не очень», то из него все негативное выйдет, без остатка.
Я, видимо, второй вариант. Однозначно.
И Соболев такой же.
Мы с ним одинаковые. В обществе других людей — прекрасные, порядочные люди. А внутри — черные и гнилые. Оба лжем, оба боимся говорить как есть. Не берем трубки, избегаем выяснения отношений.
— Думаешь, я потрахаться не найду с кем? — хочу задеть побольнее. — Уже нашла…
— Чего, блд? — рычит Ваня, фиксируя пальцами подбородок и заглядывая мне в лицо.
В серо-зеленых глазах-болотах топь и беспросветная чернота. Скулы заостряются, крылья носа сейчас и вовсе взлетят на воздух.
— Вали. Вали. Вали…
Голос срывается на крик. Сжатые кулачки от твердых, как каучук, плеч отпружиниваются.
— Ну держись, «Тайчонок», блядь.
Успеваю захватить капельку воздуха до того, как жесткие губы припечатываются к моему рту. Оказывается не зря, потому что без этого было бы просто нечем дышать.
— М-м-м, — с силой бью его по плечам, по голове, а потом пальцами прихватываю шею и выгибаюсь в сильных руках. — Ва-ня, — скриплю и вскрикиваю оттого, что он одним плавным движением избавляет меня от халата.
Хочется быть ближе, поэтому я ухватываюсь за края воротника и вырываю пуговицы на его рубашке.
— Пиздец ты горячая, — хрипит Ваня, снова наваливаясь сверху.
Дальнейшие события сбивают с ног своей стремительностью.
Сильные руки касаются ягодиц и подбрасывают меня в воздух, заставляя сжать ногами стройные бедра. Промежность задевает грубую ткань. Это отдается сладкой судорогой, проходящей через все тело — от кончиков пальцев до макушки.
Я просто не верю, что это происходит.
Путаю короткий ежик из волос и зацепляюсь за цепочку, стискивая её остаток в ладони. Легкой удушение приходится Соболеву по душе, потому что он начинает вбивать мои бедра в стену и продолжать страстно целовать, фиксируя шею. Тоже придавливает её легонько, будто бы в ответку.
— К херам всё, — тихо бурчит мен в губы. — Всё и всех к херам.
Пока я пытаюсь осознать монументальное падение его мужского «Вавилона», мы оказываемся в спальне.
Пространство пляшет и скачет вокруг нас. Перед глазами блестящие мушки, в носу — легкий запах табака, во рту — мой афродизиак — вкус слюны Соболева.
Я в эйфории. Нет. Мы оба в ней.
Не знаю, кто в меня вселяется, но оказавшись сидя на краешке кровати, я сама выдираю кожаный ремень из петель и устроив пальцы чуть ниже идеально оформленного пресса, вскрываю ширинку. Ваня, в это время расстегивает единственные уцелевшие пуговицы — на манжетах, и сбрасывает рубашку к ногам.
Брюки сваливаются туда же, а вот перед черными боксерами я зависаю. Всего на секунду, потому что промедление в моем случае — дорога в самокопание. И это меня ждет чуть позже.
Когда все произойдет, меня обязательно накроет.
Мыслями. Страдашками. Угрызениями совести.
Я ведь никогда не была такой. Распущенной. Если бы не то, как он вел
