Девять кругов любви - Рам Ларсин

– Нет в тебе настоящей деловой хватки, – говорил ему маклер. – Ты слишком образован, а образованные всегда проигрывают.

– Жаль, что я умею читать, – мрачно сказал Сенька.

– Ладно, – его собеседник, жирный, неряшливый, с перхотью на сутулых плечах, жадно ел питу, макая ее в тарелку с хумусом. – Попробую устроить тебе встречу с Лещинским. Он выстроил большую консервную фабрику и, небось, изрядно потратился. Но этот хитрец всегда в выигрыше!

Маклер позвонил какому-то своему приятелю, долго расспрашивал о здоровье супруги, детей, интересовался, между прочим, русским миллиардером, выругавшись, набрал другой номер и, наконец, протянул Сеньке клочок бумаги:

– Вот его адрес. И помни, условия прежние: с каждой сделки – два процента мои.

Сенька поехал.

Он еле нашел это место – большой хутор у самой границы, окруженный высокими эвкалиптами, а под ними – пару десятков караванов, которые завез когда-то бравый генерал, как начало поселения с названием «Новая Иудея» – и они стояли с тех пор, безжизненные и одинокие, словно любимые им танки после очередной войны. Здесь Лещинский возвел целый фабричный комплекс, благо земля не стоила ничего, поскольку не было ясно, кому она принадлежит – евреям или арабам. Впрочем, эта проблема его не слишком волновала: разве не в подобной неясности пребывал и весь Израиль?

Сенька вошел в просторный кабинет, весь из стекла и алюминия – последний, по слухам, и принес богатство хваткому сибирскому предпринимателю.

– Директор очень занят, – сказал секретарь, усталый и издерганный, показывая на босса, который, напротив, был свеж, подтянут и энергично беседовал с группой каких-то деловых людей. – Что касается вашего предложения… Какой суммой вы располагаете?

– Если ликвидировать все мое имущество, то… около пяти миллионов.

– Долларов, надеюсь?

Сеньке вдруг показалась жалкой названная цифра в сравнении с тем, что, наверное, вложено в это строительство, и он, как всегда, спрятался за остротой:

– Ну, на каждом долларе капля рабочей крови. Я предпочитаю евро.

Должно быть, на иврите его слова звучали нелепо, потому что секретарь недоуменно оглянулся назад. Оказалось, директор все слышал, и когда его посетители удалились, он, улыбнувшись, подошел к столу. Впрочем, то, что возникло на его уже немолодой, но сильной физиономии, очень отдаленно напоминало улыбку: губы его чисто механически и без всякого отклика в светлых глазах раздвигались на ширину, диктуемую обстоятельствами. Три сантиметра, прикинул Сенька.

– Помните, значит, вождя? – отметил довольный Лещинский. – Мы тоже его не забываем. Даже думаем организовать союз за возрождение ленинских идей, искаженных и извращенных!

Полагая, что миллиардер, как и он сам, любит хорошую шутку, Сенька произнес:

– Союз? Не слишком ли скромно для такого человека, как вы? Партия – вот нужное слово. Мы говорим Ленин – подразумеваем партия! Да так и назвать ее – «Новая Иудея!»

Ответ поразил его.

Для Лещинского, который добивался всего упорством и силой, чувство юмора было излишней роскошью и оставалось в зачаточном состоянии. Положив руку на плечо гостю, он сказал:

– Очень хорошо! – и вдруг предложил как что-то сразу решенное. – Пойдете ко мне заместителем?

– Я?

– Два у меня уже есть, вы будете – как говорили там – по идеологии. У вас есть редкие для дельца черты – художественная жилка и воображение. Вы мне нужны! Но сначала ваши личные данные: семья, где живете?

Сенька сказал.

– Так! – директор что-то чиркнул в блокноте и показал своему собеседнику.

– Что это?

– Ваш оклад.

Тот был поражен.

– Понимаете, фабрика создана не только для прибыли, хотя справедливо ожидать, что все вложения окупятся, включая и ваши. Но главное то, что я хочу баллотироваться в Кнессет, и появление новых рабочих мест создаст нужную атмосферу в обществе, электорат, который поддержит мою кандидатуру. Ну, а для наших, фабричных – это просто их долг, потому что в обмен они получат приличную зарплату и бесплатный караван для жилья. К тому же – идея! Во многих из них – я имею в виду репатриантов из России – тлеет ностальгия по коммунистическому прошлому с уверенным прожиточным минимумом, бесплатным образованием и медициной – все, что исчезло вместе с Советами. Вот я и призываю вас возродить ленинскую мечту о справедливом обществе, где каждому будет гарантировано право на труд, свободу и социальное равенство, но – моя собственная поправка – без какого-либо насилия при достижении поставленных целей… Об этом вы будете говорить рабочим просто, неназойливо, с присущим вам умением смягчить серьезную проблему легкой шуткой.

Острая прозорливость, позволявшая Лещинскому безошибочно находить выгодное дело и нужных людей, помогла ему и сейчас разглядеть за неказистой, болезненно красноватой сенькиной физиономией ущемленное самолюбие и стремление к творчеству. А тот вдруг вспомнил детство, бедность, единственную радость – от книг и школьных спектаклей, где очаровывал всех, особенно рыжеволосую девушку, – игра, игра, делавшая его значительным на сцене и во встречах с Кларой – все, что со временем исчезло, когда он бросил учебу и окунулся в беспросветное болото торгашества.

– Согласны?

Сенька еще раз глянул на Лещинского. Черт возьми, неужели тот искренне верит в эту дребедень, разоблачившую себя тысячу раз, или перед ним хорошо разыгранный фарс? Что ж, усмехнулся он про себя, в таком случае почему не повеселиться на чужой счет?

– Согласен!

– Кстати, – обернулся директор к секретарю, – где будет жить наш новый заместитель? Ежедневно ездить из Иерусалима сюда и обратно не выгодно ни ему, ни нам.

Секретарь раздумывал:

– Можно временно приспособить под жилье пару смежных кабинетов во втором корпусе. Мы должны сдать его в середине будущего года, а к тому времени закончат жилой дом для руководства.

Кивнув, Лещинский протянул руку Сеньке.

– Ну, включайтесь!

И тот включился.

Пока Клара обживала служебное помещение, Сенька строил коммунизм. Подстегиваемый каким-то злорадным нетерпением, обходил он барахолку, осматривал жалкий скарб старьевщиков, выискивая статуэтки головастого вождя, медали с его профилем, красные вымпелы, призывавшие повысить производительность, – и все это расставлял в цехах между беспрерывно движущимися конвейерами. Внезапно останавливал рабочего и, прищурясь, задавал строгий вопрос:

– Товагищ, а вы член пагтии? Какой? «Новая Иудея», конечно! Нехогошо, батенька! Ведь она – ум, честь и совесть нашей эпохи! – картавил он, конечно, только в своем воображении.

Сенька просто наслаждался своей ролью.

Услышав однажды, как кто-то жалуется на невысокую зарплату, подошел и объяснил, по-большевистски честно глядя в глаза:

– Деньги, которые ты получаешь – лишь маленькая часть того, что принадлежит здесь тебе. На самом деле, ты и каждый из твоих товарищей – миллионеры, потому что эта фабрика ваша и управляется вами! (Намек на Рабочий совет, созданный им при директоре и хорошо оплачиваемый из особого фонда).

Ему удалось пригласить славного старичка, бывшего профессора московского университета, который с чувством прочел лекцию на тему «Ленин и сейчас живее всех живых» – и все сидели и слушали, как миленькие, тем более, что Сенька велел в конце смены закрыть фабричные ворота…

Чувствуя себя провокатором, он втайне ждал недовольства, возмущения, может быть, бунта, из-за чего его выгонят и они с Кларой уедут, наконец, отсюда навсегда.

Ничего, однако, не произошло.

Как верно понял директор, большинство из этих людей, чья молодость прошла в Советской России, никогда не слышали о каких-то своих правах, и потому, после долгих лет мытарств там и здесь, крепко и молча держались за свое место. Более того – фабрика, расширяясь и приобретая известность благодаря неутомимому Лещинскому, притягивала новых людей. Сенька вызвал Андрея и, счастливый и важный, помог ему устроиться прорабом на строительстве.

А ядовито бурлящий сенькин мозг толкал его дальше и выше – к мысли украсить здание плакатами, например, таким: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью»! Но хозяин, только что вернувшийся из предвыборного вояжа по стране, увидел еще лежащее на земле огромное полотно и сделал выговор своему третьему заместителю:

– Где вы нашли этого художника – написал на плакате вместо «сказки» какую-то ерунду. Надо немедленно исправить!

И добавил уже другим тоном:

– Что ж, в целом дела у нас идут. Партия набирает рейтинг! – обе створки его рта механически раздвинулись, что означало улыбку.

«Четыре сантиметра!» – с удовольствием отметил Сенька.

Он шел домой, предвкушая, как развеселит Клару этим анекдотом о Кафке, но там его ждал сюрприз – теща, худая принципиальная дама, очень уважающая себя. Она заспешила, потому что ей надоели сенькины колкости, не менее обидные, чем остроумные.