Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

ладонью грудь. Ничего. Он всё выдержит.

На развилке машина остановилась, и шофёр позвал его:

– Эй, парень!

Эркин понял, что пора вылезать. Он взял ящик и перелез через борт.

– Вон туда тебе, – шофёр показал ему направление. – Прямо и прямо по дороге, пока в ворота не упрёшься.

– Спасибо.

– Счастливо тебе, парень.

Когда машина уехала, Эркин застегнул куртку, взял ящик и пошёл.

Мокрый бетон, следы перепачканных глиной колёс, в трещинах жёлтая трава, и вырастающий впереди серый мокрый забор. Высокий, дощатый. Как… как на Пустыре?! Но Эркин не остановился. Пустырь, Овраг…? Да плевать… Там Алиса и… и если там и Женя… Он сам сказал Жене, что будет всегда с ней. И с Алисой. Закрытые ворота. Рядом с воротами одноэтажный домик. Слева от двери вывеска, перед двухступенчатым крыльцом металлический ребристый скребок для сапог.

Эркин шаркнул подошвами по скребку, поднялся по двум ступенькам и потянул на себя дверь. И перешагнул через порог.

Лампочка в белом круглом колпаке под потолком, несколько столов, за ними мужчина и две женщины, все трое в форме, у ближней стены несколько стульев и там сидит белый парень в кожаной, мокро блестящей куртке. И ещё две двери в разных стенах.

Эркина заметили сразу.

– Ага, ещё один, – сказала по-русски девушка за столом у окна.

Он не успел ни поздороваться, ни ответить, потому что его позвал мужчина в форме с офицерскими – Эркин уже это понимал – погонами.

– Иди сюда. Направление есть?

Спросили по-английски, и Эркин, доставая своё направление, ответил тоже по-английски привычной формулой:

– Да, сэр. Вот оно, сэр.

– Садись, – показывают ему на стул у стола.

Он садится, ставит ящик рядом на пол.

– Маша, опять из Джексонвилла.

– Чего это они повадились по одиночке направлять? – та, которую назвали Машей, перебрала у себя на столе папки и одну из них протянула офицеру.

– Это-то ничего, – отмахнулась другая. – Но ведь и наших-то почти нет. Одни… тёмные.

– Они, Зин, думают, что у нас мёдом намазано, – фыркнула Маша.

– Лезут и лезут, – кивнула Зина. – И хитрющие. В любую щёлку пролезут. Ну, чистые тараканы.

Они говорили по-русски. Эркин привычно держал лицо. Офицер быстро заполнял какие-то бумаги.

– Удостоверение есть?

– Да, сэр, – Эркин достал и положил на стол тёмно-красную книжечку.

Офицер просмотрел его удостоверение, что-то выписал и вернул.

– Держи, спрячь.

Его направление он вложил в папку и протянул Маше.

– Оформи всё, – сказал по-русски и ему по-английски: – Посиди здесь, подожди.

Ждать ему не привыкать. Под испытующе-насмешливыми взглядами Маши и Зины Эркин подошёл к стоящим у стены стульям и сел через два стула от белого. Беляк метнул на него бешеный взгляд, но смолчал.

– И чего он со своими не поехал? – спросила Зина.

– Не иначе с вождём разругался, – засмеялась Маша. – Но ты смотри, какой ушлый, Зин, и фамилия, и даже отчество – всё русское. И красивый, Зин. Тебе бы такого, а?

– Упаси бог, – отмахнулась, не отрываясь от бумаг, Зина. – Они все характерные, чуть не по ним что, за ножи берутся, и молчком всё.

Эркин слушал их разговор с неподвижным лицом, чуть опустив веки. Сколько он уже слышал таких разговоров. И на торгах, и в Паласах. Странно, конечно, не думал, что русские как… как беляки, думал, они другие. Но всё равно. Лишь бы пропустили. Туда. К Алисе, к Маше и Даше, к…

– Готово, Олег Михайлович, – весело сказала Маша.

– Хорошо. Мороз, – и по-английски: – Иди сюда.

Эркин снова подошёл к нему, офицер протянул ему листок.

– Заполни, – и, видя, что Эркин медлит, понимающе улыбнулся. – Неграмотный, так?

– Да, сэр, – вздохнул Эркин.

– Хорошо. Садись.

Вопрос – ответ, вопрос – ответ. Спрашивают по-английски, и Эркин, помня о правиле отвечать на том языке, на котором спрашивают, говорит тоже по-английски. А пишет офицер сразу по-русски, что ли? Здорово. Нет, как утрясётся всё, надо будет научиться тоже. И читать, и писать.

– Семейное положение?

– Женат, сэр.

– И дети есть?

– Да, сэр, дочь. Мороз Алиса Эркиновна.

– А жену как зовут?

– Мороз Евгения Дмитриевна.

– Смотри, как наловчился, – фыркает у него за спиной Маша. – И не спотыкается.

– Олег Михайлович, – задумчиво говорит Зина, – а ведь они обе по нашим спискам проходят.

Эркин запнулся на полуслове и вскочил на ноги, бросился к её столу.

– Они живы? Здесь? Женя жива?! – забыв обо всём, он спрашивал по-русски.

– Ой, а ты русский знаешь? – удивилась Зина.

– Да, – нетерпеливо мотнул он головой и повторил: – Женя жива? Она здесь?

Покрасневшая до свекольного цвета, Маша рылась в своих бумагах.

– Здесь, здесь они, – улыбнулся офицер. – Садись, Мороз, закончим.

Эркин снова сел к его столу. Но теперь его спрашивали и отвечал он по-русски.

Ну вот, листок заполнен.

– Оружие есть?

– Нож.

– Покажи.

Эркин достал из кармана и протянул офицеру купленный вчера в Цветном складной нож. Они все там сразу купили себе. Лучше без штанов, чем без ножа. Неужели и этот отнимут? Он за него двадцатку отдал.

– Можешь оставить. Что в ящике?

– Инструменты.

– Покажи.

Эркин послушно поставил ящик на стол и открыл. Вид аккуратно разложенных и закреплённых, а не навалом, инструментов, казалось, даже удивил офицера.

– Хорошо. Если хочешь, сдай в камеру хранения пока, – Эркин машинально кивнул, думая об одном: Женя здесь. Они обе… и Женя, и Алиса. А офицер продолжал: – Сейчас иди в ту дверь на медосмотр, потом вернёшься сюда. Ящик можешь здесь оставить.

А как же… Алиса, Женя? Но не побрыкаешься. Эркин поставил ящик на пол у стола офицера и пошёл к указанной двери.

– Сэр, – заговорил по-английски сидевший у стены парень, – вы не забыли обо мне?

– Нет, Флинт, я помню, – спокойно ответил по-английски офицер. – Ответ на запрос ещё не пришёл. Ждите, – и уже по-русски: – А вам обеим урок на будущее: сначала подумать, а потом уже…

Эркин закрыл за собой дверь и оказался в маленьком, но явно медицинском кабинете, похожем на тот, на сборном, где он зимой получал свою первую справку. И даже врач – женщина, только молодая и… она что, метиска? Санитарка, значит? Ну и отлично.

– Привет, – сказал он по-английски.

– Здравствуй, – улыбнулась она. – На осмотр? Раздевайся.

Эркин снял и положил на стоящий у двери стул куртку.

– А врач где? – спросил он, расстёгивая рубашку.

– Я врач, – ответила она и рассмеялась, видя его изумление. – Что, не ждал?

Она говорила по-английски чисто и не по-рабски.

Эркин медленно, давая ей время обратить сказанное в шутку, снял рубашку, а она, истолковав его заминку по-своему, сказала уже серьёзно:

– Трусы можешь оставить. Вши есть?

– Н-нет, – пробормотал он и, подумав, добавил: – мэм.