Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

– Ну я я‑то уж думала… Деву‑то как звали?

– Ксанфией. – Лешка оглянулся – вроде бы нет никого поблизости.

А бабка эта – ох, хитроглазая! – так и стояла, так и таращилась. Внимательно эдак, въедливо!

– А дитенок?

– Сенька. Арсений…

– Ясно, стало быть – ты Алексий и есть.

– Я‑то Алексий, да вот ты кто?

– Маланья меня зовут, бабка Маланья – так и кличут. В приживалках я тут… Ну‑ка поглянь…

Воровато оглянувшись, старушонка сунула руку за пояс и, вытащив что‑то, протянула ладонь Лешке.

Амулет! Талисман Плифона! «Кудрявый Зевс»!

– Ксанфия велела тебе передать…

– Где она?

– Тс‑с… И письмишко имеется. Ты, как в игрища поиграете, у ворот замешкайся малость. Не обману, не бойся. Женушка твоя, Ксанфия, сильно уж мне помогла. Деньгами, как нужда пришла, выручила.

Ну и бабка! Ну и…

Получив письмо – ма‑аленький, сложенный вчетверо листочек, – Алексей еще много куда в тот день заходил – любовался. Так, что сопровождавшие его парни уже вряд ли могли точно сказать – где они были и чем там занимались. Да везде… да всяким: в чижа играли, девок жимкали, развлекались, в общем!

А вечером, зажегши свечку, развернул письмецо…

«Любимейший супруг мой…»

Писано по‑гречески, скорописью. Ксанфия!

«…князь Василий заподозрил Георгия в чем‑то страшном. Мы с сыном вынуждены бежать. В то место, про которое ты часто рассказывал. Отец Георгий благословил нас».

Ай, Ксанфия, ай, молодец – умна, ничего не скажешь! Ишь, как все хитро написала – и места не указала, куда бежать собралась – мало ли, письмишко в руки недобрые попадет? «Часто рассказывал…» Черное болото – вот это местечко, точнее, деревенька рядом – Амбросиево, в Верховских землях, под Мценском.

Отец Георгий благословил… Значит, предчувствовал что‑то такое, нехорошее. И, значит, сам он, скорее всего, уйти не успел – лишь обеспечил отъезд Ксанфии. Тогда где же он? Раз князь Василий в чем‑то его заподозрил – то вряд ли позволил уехать. Что ж, похоже, Георгий схвачен! Если вообще не убит…

Быстро поправлявшийся от надлежащего ухода Прохор Богунец, оказавшийся боярским сыном – чин, по важности, нечто между боярином и дворянином – испытывал к старшему тавуллярию чувство благодарности и даже некую дружбу. Слишком уж многое их связывало, чтобы так вот отринуть все. Немного поправившись, Прохор начал захаживать в палаты великого князя, получил от последнего изрядный кусок земли с тремя деревеньками – на, владей, человече! – но все чаще возвращался хмурый. Проговорился как‑то, что имевший немаленькое влияние при дворе митрополит Иона не доверяет ему, дескать, слишком уж долго странствовал в иных, чужих землях – опоганился!

– А насчет тебя так скажу, – однажды вернувшись, Прохор тяжко вздохнул и пристально посмотрел на Лешку. – Отъезжать тебе надо – и чем скорее, тем лучше. Допрежь тебя из ромейских земель здесь посланец был – да, говорят, злое умыслил – заточен во Фроловской башне. И тебе там место готово – уговорил‑таки Иона‑митрополит великого князя.

Алексей пожал плечами:

– Хм, интересно, чем это я Ионе не глянулся?

– А ему все не глянутся, кто под его дудку не пляшет! – гневно отозвался Прохор. – Уезжай, Алексий, беги! Только… Я тебе ничего такого не говорил!

Лешка ушел этой же ночью – не помогли ни запоры, ни стража, к слову сказать – сладко дремавшая. Еще с вечера, возвращаясь из уборной, старший тавуллярий сделал ножом зарубки на окружавшем усадьбу тыне – теперь, как пришла нужда, легко было перелезть. Собаки, конечно, лаяли – так они все ночи напролет лаяли, на что и дорогой гость – Прохор Богунец – дражайшему хозяину жалился. Вот князь Семен и повелел собак у ворот привязать – так и сделали. Для беглеца – случай удачный, а ну как не привязаны б были – поди‑ка, походи по двору кто чужой. Самого злобного пса – Треща – Алексей, правда, еще загодя прикормил – мало ли, сгодится? Ну, а не сгодился – и ладно. Пес с ним, со псом – такая вот забавная тавтология получается.

Перекинувшись через частокол, Лешка оказался на темной улочке, и, недолго думая, зашагал к Фроловской башне. Шел уверенно – путь присмотрел еще засветло. Подойдя ближе, заколотил ногами в небольшую, дощатую дверь, заорал во всю глотку – сердито так, мать‑перемать!

– Эй, отворяй скорей, мать вашу!

Стражник аж с башни свесился – с самой‑то верхотурины, посмотреть, кого там черт принес, этакого громогласного?

– Хтой‑то там верещит?!

– Я те дам – верещит, падла! – гнусно заругался Лешка. – А ну зови старшого, пока в холопах не оказался!

– Ой, батюшка! – опасливо пошел на попятный страж. – Дак, за что же в хлопи‑то?

– А было б за что – вообще б прибил! А ну, зови десятника, сколь говорить можно?!

– Ну здесь я, – негромко произнес чей‑то заспанный голос. – Ты кто ж такой, человече?

– А ты кто? – грозно рыкнул Алексей. – Смотрю, спите тут?

– Да мы это… немножко… Язм и есть – Федор, десятник. Фроловской башни охранитель‑страж!

– Я вам покажу – «немножко»! – Старший тавуллярий намеренно не сбавлял обороты. – Все у меня в штрафбате окажетесь! Тьфу… в Орде – вот где! От его святейшества государя‑митрополита Ионы посланец Терентия язм есть! Тсс! Факелы не зажигай… Если только свечечку… А ну, подойди ближе, шепну кой‑что.

Десятник послушно подошел.

– Пленника, ворога ромейского лютого велено доставить на Занеглименье для пыток. В тайности!

– Ну и слава Господу и митрополиту! – С неожиданным облегчением десятник перекрестился. – Надоело уж ворога сего сторожить. Да еще корми его. Обратно‑то когда приведут?

– Не знаю, – Лешка махнул рукой. – Может, он еще там, под пытками, окочурится!

– Вот бы и славно!

– Иди, веди ворога, да отворяй ворота… И тихо все – в тайности! Чтоб ни одна собака… Иначе…

– Да я смекаю, смекаю… – Десятник сунулся было в башню, но тут же вернулся обратно. – Осмелюсь спросить, батюшка. А нет ли у тебя какого знака тайного от митрополита?

– Ох ты, Господи, – схватился за голову Алексей. – Ведь совсем забыл показать… Да с вами тут разве вспомнишь?! На… смотри…

Лешка протянул стражнику… амулет Плифона с изображением кудрявого языческого бога. Наказал строго:

– Сей тайный знак сохрани. Покажешь потом Ионе – он уж тебе отблагодарит. Ну, где ворог‑то?

– Ужо ведем, батюшка. Вона!

– Что‑то уж больно он хлипок… Цепи с него сбейте!

– Но, батюшка…

– Я кому сказал? Два раза повторять не буду!

– Посейчас собьем, кормилец… Что ж ты так, один его и поведешь?

– Стража в лодке ожидает. Такие же бездельники, как и вы! А ну пошевеливайтесь!

– Факелок, батюшка, дать ли?

– Засунь себе, знаешь куда? Ну, расковали наконец?

– Расковали, заступник!

– Ну так что встали? Давайте его сюда!

Освобожденный от пут пленник зябко поеживался. Со скрипом приоткрылись ворота.

– Ну удачной службишки! – обернувшись, на прощанье пожелал Лешка.

– И тебе того же, кормилец!

Двое стражников усердно помогали своему командиру.

– Кто ж это такой‑то? – негромко – но Лешка услышал – спросил один.

– О, важный человек! – десятник поднял вверх палец. – Не однажды его из государев палат выходящим видывал!

Спокойно выйдя из Кремля, беглецы дождались, когда стражники закроют ворота и спустились к Неглинной.

– Ну узнал наконец? – Алексей обернулся.

– Узнал, – улыбнулся Георгий. – Сразу, как только услышал. Кто же еще тут такое провернуть может?

– Ну, здравствуй, друже!

– Здравствуй!

Друзья обнялись.

– Теперь – куда?

– Пока переплывем речку, а дальше – я знаю.

Они выбрались из Москвы с первыми лучами солнца, едва открылись ворота. Зашагали вдоль по дороге, потом пристали к попутному купеческому обозу. Сказались паломниками – и купчина махнул рукой. Идите, мол, объесть не объедите, а лишняя пара рук в пути не помеха. Без всяких приключений обоз добрался до Мценска, а уж там беглецы отправились дальше – в Амбросиево, большое – в десяток дворов – село.

Солнце поднималось к зениту, вкусно пахло жнивьем и свежим сеном. Проходя мимо пастбища, друзья подозвали пастушонка:

– А что, Кузьмин Епифан, староста, жив ли?

– Да жив, Господи! – испуганно перекрестился парень. – Это вон стадо – его.

– Все зажиточней и счастливей живет трудовое крестьянство! – весело ухмыльнулся Лешка.

– Он во‑он в той избе живет, как раз где церква.

– Да знаю.

Епифан встретил путников настороженно, долго присматривался и, лишь когда узнал Алексея, улыбнулся и гостеприимно кивнул на накрытый к обеду стол:

– Не сразу и признал тебя, Лексий. Больно уж ты изменился.

– Зато ты не меняешься, все такой же.

– Ну садитесь за стол, гости дорогие. Сейчас велю принести пива.

– Пиво – это хорошо, – Лешка потер руки. – Послушай‑ка, Епифане, а у тебя здесь женщина не останавливалась, с ребятенком малым?